Любовь как улика

Шура, уснувший в машине, проснулся, опустил окно, высунул голову и стал возмущаться:

– Что это такое?! Я голодный, усталый приезжаю, а их Митькой звали!

– Сам виноват, – не осталась в долгу Мирослава.

– В чём же это я виноват? – изумился Наполеонов.

– Если стационарный телефон молчит, значит, нас нет дома, и нечего переться в такую даль. Ехал бы к мамочке.

– Ваш стационарный не молчал! Он сказал – оставьте сообщение!

– Ты оставил?

Шура упёр руки в бока.

– Я решил привезти своё сообщение лично!

– Всё, всё! – вклинился Морис. – Все дома, и сейчас будем ужинать.

– А ты не шутишь? – с надеждой в голосе спросил Шура.

– Какие уж тут с вами шутки, – вздохнул Морис.

После ужина подобревший Шура спросил:

– И где вас носило?

– Мы были в «Приюте великанов».

– И что вы там делали?

– Я с клиентом разговаривала, а Морис на сиськи смотрел.

Морис подавился чаем.

– На чьи сиськи? – живо заинтересовался Шура.

– На сиськи великанш.

– Чё, правда?

– Слушай свою подруженьку больше, – сердито проговорил Морис.

– Тогда сам расскажи.

– Было бы чего рассказывать! «Приют великанов» – это кафе. Интерьер оформлен под пещеру. Официантки – крупные девушки в теле.

– А какого они примерно роста?

– Почти такого же, как я.

– Вот это да! – обрадовался Наполеонов. – Хочу в «Приют великанов»! Где он находится?

– На улице Сиреневой.

– Всё! Еду туда обедать в первый же свой выходной.

– Шура ты им до подмышек не дотянешься.

– А грудь и бёдра находятся ниже, – Наполеонов с видом знатока подмигнул Морису. Но тот только отмахнулся.

А Мирослава заметила:

– По-моему, грудь и подмышки на одном уровне.

Миндаугас покачал головой: в смысле – нашли, что обсуждать.

– Слав, – обратился к подруге следователь, – а как ваше расследование продвигается?

– Ни шатко ни валко, – вздохнула она.

– Вот и Абашкин, видать, ничего нового не нарыл, – Шура почесал в затылке.


– А ты откуда знаешь?

– Ребята говорят, что он рвёт и мечет.

– Жалко, что не чёрную икру.

– А уж как нам жалко, – поддакнул Шура. – Говорят, ты с братом Незвецкого была у него в мастерской…

– Кто говорит?

– Злые языки. Так была или нет?

– Была.

– И как он?

– Кто?

– Брат художника.

– Я вообще-то ходила туда картины смотреть.

– А… И чего высмотрела?

– Крестник покойного Бориса Гусарова, оказывается, тоже художник, и Илья Незвецкий его наставник.

– Надо же, как тесен мир, – Наполеонов почесал нос.

– Шур, ты чего чешешься, как шелудивый поросёнок?

– Наверное, на что-нибудь аллергия.

– На отбивные, – предположила Мирослава.

– Щас! На кота вон вашего!

Дон сердито зыркнул на Наполеонова и спрыгнул с дивана.

– Ну погоди у меня! – Мирослава погрозила Наполеонову кулаком, подхватила кота на руки и вышла с кухни.

– Куда это она? – огорчился Шура.

– Наверное, к себе, – пожал плечами Морис и укорил друга: – Сколько раз я тебя предупреждал, чтобы ты не задевал кота!

– Я не нарочно, – попытался оправдаться Шура, – само с языка сорвалось.

– Идём мыть посуду.

– Это наказание, что ли, такое? – ощетинился Наполеонов.

– Не наказание, а закономерность, – насмешливо посмотрел на него Миндаугас, – как говорят у вас в России, любишь кататься, люби и саночки возить.

– Не вижу связи!

– Связь прямая. Любишь покушать, люби и посуду мыть.

– И когда вы уже купите посудомоечную машину? Вон по телевизору каждый день рекламируют.

– Мы и руками неплохо справляемся.

– Конечно, если постоянно рабсилу привлекаете.

– Не ворчи, мой лучше.

Наполеонов вздохнул и принялся закатывать рукава.

Мирослава тем временем закрылась у себя в кабинете. Успокоенный Дон тихо посапывал в кресле. А она пыталась сложить картинку из имеющихся в её распоряжении пазлов. Но по всему выходило, что ей не хватает ещё несколько штук. И она пока не знала, где их найти. На следующий день после завтрака она сказала Морису, что хочет прогуляться.

– Одна? – спросил он.

Она кивнула.

– Прокачусь в город.

– Хорошо, но, если вам не трудно, купите миндальную муку.