Любовь длинною в жизнь

— Шериф Мейсон сказал, что он пробыл там недолго. Может быть, пару часов. Они все еще ищут преступника. Или преступников. Малкольм был крупным мужчиной. Я так удивлен, что полиция не позвонила и не сказала вам. Разве это не стандартная процедура? — Он выглядит искренне озадаченным, и мне почти жаль его.

Я испытывала трепет подобных эмоций, пока он не сказал, где именно было найдено тело моего отца. Мост Палисейдс. Тот самый мост, на котором умерла моя мама. Было бы слишком большим совпадением, если бы на моего отца напали и зверски убили в том же самом месте, где умерла она. Что может означать только одно: он покончил с собой. Он сам воткнул этот нож себе в грудь в стиле Хари Кари, и полиция ничего не сказала бедному, ничего не подозревающему священнику Сэму по очень веской причине. Тем, кто покончил с собой, католические похороны запрещены. Людей, которые покончили с собой, нельзя хоронить в освященной земле. На одно мимолетное, ужасное мгновение я думаю о том, чтобы выложить все Сэму. Разрушение планов похорон моего отца вряд ли компенсирует годы страданий, через которые он заставил меня пройти, но это может заставить меня чувствовать себя немного лучше. Приоткрываю губы, мозг уже связывает слова вместе, но потом вспоминаю свою встречу с Эзрой и пункт, где я не получу вещи моей матери, если не окажу ему эту нелепую услугу, которую он так сильно хотел. Готова поспорить, что этот пункт все еще будет иметь значение, если Сэм откажется служить полуночную мессу для Малкольма.

— Вау. Я действительно понятия не имела, — бормочу я. — Обязательно заеду в участок после того, как закончу здесь. — Не очень убедительно пытаюсь изобразить удивление, но Сэм все равно кладет руку мне на плечо и успокаивающе сжимает его.

— Теперь Малкольм обрел покой, Корали. О нем больше не нужно беспокоиться. — Сэм не понимает, что мой отец, вероятно, танцует на горячих углях где-то к югу от библейской границы. Уверена, что Малькольм никогда не признавался в том кошмаре, через который он заставил пройти мою мать, а потом и меня, прежде чем нашел Иисуса и бросил бутылку. Если бы он это сделал, Сэм был бы немного более осведомлен о моем отношении к этому куску дерьма. Я делаю мысленную заметку позвонить Эзре и отчитать его за то, что не рассказал мне о самоубийстве.

Сэм обнимает меня на прощание, что заставляет меня чувствовать себя немного неловко, и я ухожу, ощущая себя совершенно неудовлетворенной. Нужно так много сделать, чтобы завязать эту штуку аккуратным бантом и убраться отсюда к чертовой матери. Похоже, я застряну здесь по меньшей мере на неделю, даже если мне удастся поторопиться.

Уже собираюсь открыть арендованный автомобиль и бросить сумочку на заднее сиденье, но замираю, внезапно охваченная всепоглощающим, парализующим страхом. Задняя часть стоянки, где я решила припарковать машину, выходит на кладбище позади церкви, и на залитом солнцем кладбище Каллан Кросс сидит в индийском стиле перед бледно-серым мраморным надгробием.

Мне видно только его затылок, но я узнаю его абсолютно везде. Когда мы были подростками, он обычно подстригал волосы так, чтобы я могла провести рукой по их короткой колючести, слегка царапая ногтями, пока он таял от ласки. Но мне нравилось, когда он позволял им немного отрастать. Когда они был достаточно длинным, чтобы начать завиваться в густые темные пряди, которые всегда заставляли у меня зависть. Вот как сейчас.

Его плечи стали шире, чем раньше. В семнадцать лет он был широкоплеч, но даже тогда было очевидно, что к двадцати годам он станет выше, крупнее и сильнее. Теперь я стою здесь, уставившись на его спину, и вспоминаю, как вонзала ногти в нее, когда мы впервые занималась сексом.

Мне немедленно хочется забраться в арендованный автомобиль и убраться отсюда к чертовой матери, но какая-то болезненная, жестокая часть меня хочет, чтобы я страдала. Хочет, чтобы стояла у увитой плющом стены, отделяющей кладбище от парковки, и шпионила за ним, как извращенка. И я делаю это, опираясь локтями на крошащийся камень и скручивая пальцы в зелени, игнорируя тот факт, что мое положение неудобно, позволяя глазам упиваться видом моей родственной души.

Мое сердце поет и плачет в равных долях.

Каллан что-то говорит, его плечи двигаются вверх и вниз, когда он дышит глубоко и медленно, и мне жаль, что я не могу слышать, что именно он говорит. Есть только один человек, с которым он мог бы так спокойно разговаривать на кладбище, и это Джолин Кросс. На протяжении многих лет на меня накатывали волны горя из-за того, что так и не попрощалась с Джо. Она была еще жива, когда я бежала из Порт-Ройала, хотя часто была прикована к постели и едва могла долго стоять на ногах. Чувствуя, как к горлу подступает рыдание, позволяю ему расти и бурлить там, но не выпускаю наружу. В эти дни разрешаю печали гореть внутри моего тела, но никогда — снаружи. Это слишком тяжело. Слишком тяжело вспоминать. Слишком тяжело страдать. Слишком много всего нужно запихнуть обратно внутрь себя, как только я перестану чувствовать тоску.

Каллан откидывается назад, опираясь на руки, которые упираются в траву позади него, и ловлю себя на том, что заворожена тем, как изгибаются крепкие и сильные мускулы на его руках. Мне кажется, что вижу черные линии татуировки, медленно поднимающиеся по всей длине его правого предплечья, но я слишком далеко, чтобы разглядеть как следует. Каллан часто просил меня рисовать на нем, когда мы были подростками. Часы, проведенные с высунутым изо рта языком, концентрируясь на кругах, каракулях и завитушках. Он был моим живым, ходячим и говорящим блокнотом, и, казалось, никогда не возражал.

— Все в порядке, Корали?

Я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи при звуке голоса позади меня. Оборачиваюсь. Сэм все еще в тренировочном костюме, смотрит на меня, приподняв одну бровь. Он был полон соболезнований и предлагал свою помощь в доме пастора, но теперь, когда поймал меня шпионящей за людьми на кладбище, выглядит немного раздраженным. Думаю, в этом он прав.

— Простите. Просто перевожу дух, прежде чем вернуться в машину, — говорю я, пожимая плечом, пытаясь сделать вид, что не просто сверлю дырки в спине Каллана Кросса. — Здесь так спокойно. Умиротворенно. Учитывая все, что происходит в данный момент, мне просто нужна была минута покоя, чтобы собраться с мыслями.

Похоже, Сэм мне почти верит. По крайней мере до тех пор, пока не раздается голос Каллана, отдающийся эхом в небольшой лощине, образованной высокими деревьями, обрамляющими кладбище по периметру.

— Корали?

Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как этот человек произносил мое имя, и все же сейчас мне кажется, что он произнес его только вчера.

Ты должна остаться. Что мне сделать, чтобы ты осталась?

Я инстинктивно сутулюсь, плечи подтягиваются к ушам. Сэм хмурится, глядя поверх моей головы, на того, кто кричал мое имя. Затем хмурится еще сильнее.

— Вы знаете этого человека? — спрашивает он.

Я отрицательно качаю головой.

— Ну, он идет сюда.

Мои руки лихорадочно двигаются, пытаясь вытащить ключи от автомобиля из сумочки.

— Еще раз спасибо, что уделили мне время, Сэм. Я буду на связи с информацией из…

Чья-то рука скользит по моему плечу, едва касаясь его, посылая сильную волну желания и боли через все тело. Когда мы были моложе, Каллан точно знал, как прикоснуться ко мне, чтобы я развалилась на части. Каждый день он мог заставить меня забыть обо всем, кроме него. Похоже, он не утратил этого навыка.

— Корали Тейлор, — тихо произносит Каллан. — Я знал, что ты рядом.

Я закрываю глаза. Перестаю дышать.

Слышу, как Сэм представляется, и как Каллан говорит позади меня, его дыхание скользит по моей шее и обнаженным лопаткам. Он всегда был горячим. Похоже, это тоже не изменилось. Я чувствую исходящий от него жар, обжигающий меня, заставляющий крошечные волоски на моей шее и руках встать дыбом.

— …моя мама. Там все выглядит великолепно. Спасибо, что так хорошо позаботились об этом месте, — Каллан говорит, но в его голосе слышатся отсутствующие нотки.

На самом деле он не думает о словах, слетающих с его губ. Не думает о Сэме или о том, что за могилой его матери хорошо ухаживают. Он прижимается ко мне, как я прижимаюсь к нему, словно наши души — чертовы магниты, неспособные сопротивляться сильному притяжению другого.

Я качаю головой, не готовая повернуться лицом к этому призраку, разрушившему мое сердце.

— Спасибо, Сэм. Мне действительно пора идти. Я зайду после того, как поговорю с людьми в похоронном бюро.

Прохожу мимо священника, сжимая обеими руками лямки сумочки, уставившись в землю и боясь поднять глаза. По крайней мере, теперь у меня в руках ключи. Арендованная машина пищит, когда я открываю ее. Протягиваю руку, чтобы открыть водительскую дверь, но другая рука оказывается там раньше моей, дергая за рычаг.

— Южные манеры не умерли, знаешь ли?

Поднимаю взгляд, и лицо Каллана оказывается так близко к моему. Его темно-карие глаза такие же, какими я их помню — глубокие, как бесконечная тьма, которую видишь, когда смотришь на дно колодца. Это может показаться романтичным, но это не так. Скорее нервирует. Как будто ты смотришь в вечность и, если рискнешь подойти слишком близко к краю, можешь просто упасть. Упасть в бездну. Когда я в последний раз заглядывала на его страницу в Facebook, ненавидя себя каждую секунду, у него была густая борода, которая ему шла. Но, должно быть, недавно он ее сбрил. Теперь на подбородке темная щетина, длиной всего в несколько миллиметров.

Ямочки, которые всегда были на его щеках, все еще там, и на самом деле стали глубже со времен средней школы. И эти губы, губы, которые с поразительной интенсивностью целовали меня в первый раз, все еще полные и покрасневшие. Они кривятся в нечестивой ухмылке, когда взгляд Каллана изучает мои черты, без сомнения вспоминая мельчайшие детали моего собственного лица.

— Эй, Синяя птица, — шепчет он. — Я думал о тебе.


Боже, не могу быть так близко к нему. Требуется столько усилий, чтобы отодвинуться. Но по иронии судьбы, то, как отклоняю плечи, смотря на него, означает, что моя спина автоматически выгибается, и я оказываюсь прижата грудью к его груди. И ничего не могу с этим поделать. Независимо от того, что происходит, мне всегда было труднее всего отрицать то, как реагирует мое тело, когда я рядом с этим человеком.

Каллан такой же, каким был всегда, и все же очень изменился. Боже, понятия не имела, что буду помнить или чувствовать так много, когда буду смотреть на него вот так. Я не готова к этому, просто не готова. Все это слишком тяжело.

— Привет, Каллан, — шепчу я. — Мне нужно идти.

Он качает головой.

— На самом деле нет.

— Мне нужно быть в другом месте.

Он снова качает головой, но ничего не говорит.

— Мне тоже пора, — говорит Сэм, совершенно не обращая внимания на напряжение, которое вот-вот пробьет дыру вселенских масштабов на парковке Сент-Региса.

Ни я, ни Каллан не смотрим на Сэма, когда он прощается и уходит, садясь в одну из припаркованных машин и уезжая. Мы просто стоим очень-очень тихо, глядя друг на друга.

— Ты собираешься что-нибудь сказать в ближайшее время, Синяя птица? — шепчет он.

Мой язык прилип к небу, отказываясь функционировать. Мне приходится выдавливать слова изо рта, когда каждая частичка меня хочет молчать вечно. Последние слова, которые я сказала Каллану Кроссу, были: «Не ходи за мной. Прости. Прощай».

Если скажу что-то еще, мои последние слова изменятся. Я приняла на себя всю тяжесть своей последней просьбы, когда бежала из его дома, спотыкаясь от боли снова и снова, чувствуя себя слабой и потерянной, и ненавидела себя за то, что сказала ему не приходить и не искать меня. Но теперь, когда в состоянии изменить это, не знаю, должна ли это делать. Годы, прошедшие с тех пор, как я покинула Порт-Ройал, были тяжелыми, но я выжила. Справилась с этим. Если хоть слово скажу Каллану сейчас, мне снова будет больно. Это почти гарантировано. А я больше никогда не выдержу такой боли. Просто не смогу.

Сглатываю, глядя на его руку, которая все еще лежит на ручке дверцы машины. Мой желудок сжимается, когда вижу черные линии каракулей, отмеченные на его коже.

Знакомые. Очень знакомые. Крошечная птичка в полете, быстро нарисованные линии, едва разделяющиеся местами, нанесенные на поверхность быстро и почти без раздумий. Я рисовала этих птиц повсюду. Не задумываясь, протягиваю руку и беру его за локоть, чтобы получше рассмотреть. Конечно, это одна из последних вещей, которые когда-либо рисовала на нем.

— Что... что это за чертовщина? — спрашиваю я.

Каллан отдергивает руку, торопливо прикрывая рисунок рукавом. Он смотрит вдаль, прищурившись. Теперь между его бровями появились тонкие морщинки, которых раньше не было. Интересно, они там появились из-за стресса или просто от времени, ускользнувшем между нашими пальцами?

— Это все, что ты оставила мне, — тихо говорит он. — Я должен был попросить татуировщика добавить кого-нибудь, стреляющего в эту чертову штуку в небе, верно? Возможно, там должно было быть много крови. Это было бы лучшей иллюстрацией.

— Тебе не следовало ее делать.

Вздрагиваю, глядя на татуировку, которую он сделал из моих каракулей, ненавидя тот факт, что он проследил ее линию за линией. Это был беспорядочный, торопливый момент, когда я отвлеклась, пытаясь сказать ему что-то ужасное. После того, как отсутствовала две недели в Нью-Йорке в институте изящных искусств. По крайней мере, так думал Каллан.

— Почему нет?

Каллан прислоняется к машине, не давая мне открыть дверцу. Преградить мне путь — это хорошо продуманный ход, чтобы остановить меня от бегства, но он делает вид, что просто устраивается поудобнее для разговора. Чтобы могли наверстать упущенное, как старые друзья.

— Потому что. Предполагалось, что ты забудешь обо мне. Ты не должен был получать постоянное напоминание.

— Это то, что ты сделала? Забыла обо мне? — Каллан никогда не был тем, кто смягчает свои слова. Он пристально смотрит на меня, связывая нас этой яростной связью, которая заставляет мои пальцы сжиматься в туфлях. Он улыбается невеселой, несчастной улыбкой. — Я так и думал. Тебе не нужна была татуировка, чтобы преследовать меня каждый чертов день. — Он поднимает руку, все-таки показывая мне оскорбительные чернила. — Не хотел, чтобы меня мучили воспоминания о прошлом, Корали. Для этого у меня есть собственный мозг. Я не смог бы забыть о тебе, даже если бы попытался. Моря могли замерзнуть. Небеса могли обрушиться на землю. Время могло остановиться, но я никогда не смог бы забыть о тебе. — Он втягивает нижнюю губу в рот, прикусывая ее так же, как всегда, и весь мой мир вращается вокруг его оси.

Я все еще не выкинула этого мужчину из своего сердца. Никогда забывала его. И никогда не забуду.

Но не могу быть с ним.

Я кладу свою руку поверх его, крепко сжимая.

— Мне нужно идти, Кэл. Мне очень-очень нужно идти.

Он опускает подбородок на грудь и смотрит на меня из-под нахмуренных бровей, сузив глаза.

— Мы не в последний раз видимся, Синяя птица. Мы будем сталкиваться друг с другом в течение следующей недели или около того. Порт-Ройал — маленький городок. У нас общие друзья.

— Были, раньше. Я больше никого здесь не знаю.

— Так вот оно что? Ты не собираешься встречаться с Шейном или Тиной?

Когда он произносит их имена, у меня в груди словно взрываются бомбы. Я так давно не думала об этих ребятах. Не хотела по ним скучать. Но как только Каллан упоминает о них сейчас, меня захлестывает волна ностальгии.

— Я так не думаю, Каллан. Не думаю, что это хорошая идея.

Каллан корчит гримасу, на его лице отражается гнев и недоверие.

— Это полная хрень. Эти ребята были рядом с тобой в свое время. Они скучают по тебе, не видели тебя больше десяти лет, а ты даже не собираешься навестить их?

— А какой в этом смысл? Человек, которого они знали давным-давно, мертв и похоронен. Она умерла тысячью ужасных, мучительных, душераздирающих смертей, прежде чем в конце концов просто не вернулась к жизни. Теперь они меня даже не узнают.

Каллан наклоняется ближе, и я не могу даже думать ясно. Он пахнет иначе. Раньше он никогда не пользовался лосьоном после бритья или одеколоном, но теперь он носит что-то, что, кажется, подчеркивает его собственный естественный запах, наполняя мою голову, мешая сосредоточиться.