Люблю твои воспоминания

– Мы надеялись, что это вы нам скажете, – вежливо говорю я.

– Тогда я предлагаю очередь к столу «разнообразные предметы». Хотя это самый загруженный стол, мы стараемся, чтобы очередь продвигалась как можно быстрее, и используем четырех экспертов. Как только вы дойдете до эксперта, просто покажите ваш предмет, и он или она все вам о нем расскажет.

– А за каким столом стоит Майкл Эспел?

– К сожалению, Майкл Эспел не является настоящим экспертом, он ведущий шоу, так что у него нет своего собственного стола. Однако остальные двадцать экспертов обязательно ответят на ваши вопросы.

Папа грустнеет на глазах.

– Но есть шанс, что ваш предмет будет выбран для шоу, – быстро добавляет женщина, чувствуя папино разочарование. – Эксперт показывает объект телевизионной команде, и они принимают решение, снимать его или нет, в зависимости от его редкости, качества, того, что о нем может сказать эксперт, и, конечно, в зависимости от его ценности. Если ваш объект будет выбран, вас проводят в зал ожидания, где с вами поработают гримеры, после чего вам предстоит в течение примерно пяти минут говорить с экспертом о вашем предмете перед камерами. В этом случае вы встретитесь с Майклом Эспелом. И еще потрясающая новость: мы впервые показываем передачу в прямом эфире. Она начнется через… о, сейчас посмотрим, – изучает женщина наручные часики, – через час.

Папа широко раскрывает глаза.

– Всего пять минут? Чтобы поговорить об этой вещи? – взрывается он, и женщина смеется.

– Пожалуйста, не забывайте, что перед передачей нам нужно посмотреть две тысячи принесенных людьми предметов, – говорит она, с сочувствием глядя на меня.

– Мы понимаем, мы здесь только для того, чтобы приятно провести день, правда, папа?

Он не слышит меня, оглядываясь по сторонам в поисках Майкла Эспела.

– Надеюсь, что так и будет, всего хорошего, – заканчивает разговор женщина, вызывая следующего человека из очереди.

Как только мы входим в переполненный главный зал – просторное помещение с галереей, я немедленно поднимаю глаза вверх, уже зная, чего ожидать: надо мной плафон из девяти огромных полотен, заказанных Карлом I, чтобы украсить обшитый панелями потолок.

– Вот, папа, держи. – Я протягиваю ему корзину для мусора. – Хочу осмотреть это прекрасное здание, пока ты будешь осматривать хлам, который приносят в него люди.

– Это не хлам, Грейси. Я как-то видел передачу, в которой коллекция тростей одного человека ушла за шестьдесят тысяч фунтов стерлингов.

– Ничего себе, в таком случае ты должен показать им свой ботинок.

Он пытается сдержать смех:

– Давай иди, осматривайся, встретимся здесь… – И отступает, ища глазами нужную очередь, даже не закончив фразы. Ему ужасно хочется от меня избавиться.

– Повеселись, – подмигиваю я.

Он широко улыбается и оглядывает зал с таким счастливым выражением лица, что в моем сознании запечатлевается еще один снимок.



Пока я брожу по комнатам единственной сохранившейся после пожара части дворца Уайтхолл, ощущение, что я уже бывала здесь, накрывает меня как гигантская волна, так что я нахожу укромный уголок и незаметно достаю мобильник.

– Заместитель начальника управления инвестиционной корпорации, менеджер отделения по работе с инвесторами Фрэнки у телефона.

– Господи, так ты не врала! В названии твоей должности действительно такое ужасное количество слов.

– Джойс! Привет! – Тихий голос Фрэнки звучит на фоне ровного гула, который в здании Ирландского центра финансовых услуг производят люди, с безумным энтузиазмом торгующие акциями.

– Ты можешь разговаривать?

– Да, недолго. Как ты?

– Хорошо. Я в Лондоне. С папой.

– Что?! Со своим папой? Джойс, я тебе не раз говорила: связывать своего отца и вставлять ему кляп в рот в высшей степени бестактно. Что вы там делаете?

– Взяли и решили поехать в столицу Великобритании. – Не могу же я сейчас начать объяснять подруге, что совершенно не представляю, для чего мы сюда явились. – Не поверишь, но мы на съемках передачи «Антиквариат под носом».

Я оставляю тихие комнаты позади и вхожу на галерею главного зала. Вижу, как папа внизу ходит по переполненному помещению, держа в руках корзину. Улыбаясь, я наблюдаю за ним.

– Мы когда-нибудь вместе бывали в Банкетинг-хаусе?

– Освежи мою память: где это, что это и как оно выглядит?

– Он находится рядом с тем концом улицы Уайтхолл, который выходит на Трафальгарскую площадь. Это здание семнадцатого века, уцелевшая часть бывшего королевского дворца, спроектированная Иниго Джонсом в тысяча шестьсот девятнадцатом году. Карл Первый был казнен на эшафоте напротив этого здания. Сейчас я нахожусь в зале с плафоном из девяти полотен кисти Рубенса. Как оно выглядит? – Я закрываю глаза. – Говорю по памяти: по линии крыши идет балюстрада. Выходящий на улицу фасад украшен полуколоннами двух разных ордеров – коринфский над ионическим – над отделанным рустом цоколем, соединяющим все в единый гармоничный ансамбль.

– Джойс?

– Прости. – Я прихожу в себя.

– Ты читаешь вслух путеводитель?

– Нет.


– Наша последняя поездка в Лондон состояла из похода в Музей мадам Тюссо и вечеринки в квартире у парня по имени Глория. Джойс, с тобой опять происходит то непонятное, да? То, о чем ты рассказывала?

– Да. – Я падаю в стоящее в углу кресло, чувствую под собой канат, привязанный к ручкам, чтобы отпугнуть желающих дать отдых ногам посетителей, и снова вскакиваю. Ухожу от старинного кресла, оглядываясь по сторонам в поисках камер наблюдения.

– Твое пребывание в Лондоне как-то связано с тем американцем?

– Да, – шепчу я.

– О Джойс…

– Нет, Фрэнки, послушай. Послушай, и ты поймешь. Я надеюсь на это. Вчера я кое-чего испугалась и позвонила папиному доктору по номеру, который буквально выгравирован на моих извилинах, как то и должно быть. Я ведь не могла ошибиться, правда?

– Правда.

– А вот и неправда. В результате я набрала английский номер, и девочка по имени Бэа подошла к телефону. Она увидела, что высветился ирландский номер, и подумала, что звонит ее отец. Из нашего короткого разговора я поняла, что ее отец американец, он находился в Дублине и должен был выехать в Лондон прошлой ночью, чтобы увидеть ее сегодняшнее выступление. И у нее светлые волосы. Я думаю, Бэа – та самая девочка, которую я все время вижу во сне – то на качелях, то в песочнице, и все время в разном возрасте – то малюткой, а то почти девушкой.

Фрэнки молчит.

– Я понимаю, что мои слова похожи на бред сумасшедшего, Фрэнки, но именно это со мной происходит. Объяснить я ничего не могу.

– Я верю, верю, – быстро говорит она. – Я знаю тебя почти всю свою жизнь – ты не могла бы такого выдумать. И все-таки, даже несмотря на то, что я воспринимаю твои слова всерьез, пожалуйста, подумай о том, что сейчас ты находишься в посттравматическом периоде. Быть может, то, что ты сейчас переживаешь, вызвано сильным стрессом?

– Я уже думала об этом. – Со стоном я обхватываю голову руками. – Мне нужна помощь.

– Хорошо. Гипотезу о сумасшествии будем рассматривать в самую последнюю очередь. Дай мне секунду подумать. – Фрэнки говорит с деловитостью секретарши, стенографирующей выступление босса. – Итак, ты видела в своих снах эту девочку, Бэа.

– Или не Бэа.

– Хорошо, давай предположим, что ты видела Бэа. В каком возрасте?

– С рождения и до… я не знаю, какого точно. Кажется, видела ее подростком.

– Хорошо, а кто еще был в сценах с Бэа?

– Другая женщина. С камерой.

– Но в них никогда не было твоего американца?

– Нет. Так что он, наверное, вообще никакого отношения к этому не имеет.

– Давай не будем ничего исключать. Итак, когда ты видишь Бэа и ту женщину с камерой, ты являешься частью картины или наблюдаешь за ними со стороны?

Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить: вижу, как мои руки толкают качели, держат другие руки, фотографируют девочку и ее мать в парке, чувствую, как на них попадает вода из разбрызгивателей и щекочет кожу…

– Нет, я часть этого. Я там, внутри.

– Хорошо. – Она замолкает.

– Что, Фрэнки, что?

– Я пытаюсь понять. Подожди. Хорошо. Итак, ты видишь ребенка, мать, и они обе видят тебя?

– Да.

– Ты могла бы сказать, что в своих снах ты глазами отца видишь, как эта девочка растет?

Кожа у меня покрывается мурашками.

– Боже мой, – шепчу я. – Американец?

– Я расцениваю твой ответ как положительный, – говорит Фрэнки. – Итак, мы что-то нащупываем. Не знаю, что именно, но что-то очень странное. Давай дальше. Что еще ты видишь во сне?

– Даже и не скажу, картинки проносятся так быстро.

– Постарайся вспомнить.

– Разбрызгиватели в саду. Пухлый маленький мальчик. Женщина с длинными рыжими волосами. Я слышу колокола. Вижу старые здания, витрины магазинов. Церковь. Пляж. Я на похоронах. Потом в колледже. Потом с женщиной и маленькой девочкой. Иногда женщина улыбается и держит меня за руку, иногда она кричит и хлопает дверьми.

– Хм… это, должно быть, твоя жена.

Я опускаю голову на руки:

– Фрэнки, это так нелепо звучит!