Люблю твои воспоминания
Часть 23 из 63 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Будь терпелив и крепок; когда-нибудь эта боль окажется тебе полезной, – выпаливаю я. – Вот что это значит.
Конор, помолчав, вздыхает:
– Хорошо, спасибо.
– Кто-то сказал мне это. Может, это было в детстве? Но кто бы мог такое сказать? Нет, это сегодня ночью мне сказали.
– Джойс, ты вовсе не должна ничего объяснять. – И, после паузы, говорит более решительно: – Извини, но я хотел бы еще поспать.
– Это ты извини. Ложись, конечно.
– Может, тебе нужна помощь, Джойс? Хочешь, я кому-нибудь за тебя позвоню или?..
– Нет, я в порядке. Полном. – Слова застревают у меня в горле. – Спокойной ночи.
Конор кладет трубку.
Одинокая слеза катится по моей щеке, и я смахиваю ее, до того как она достигает подбородка. Не начинай, Джойс. Не смей начинать сейчас.
Глава семнадцатая
Спускаясь на следующее утро по лестнице, я успеваю увидеть, как папа возвращает мамину фотографию обратно на столик в прихожей. Заслышав мои шаги, он достает из кармана носовой платок и делает вид, что вытирает с нее пыль.
– А вот и ты! Наша спящая красавица проснулась.
– Да, хотя спускаемая в туалете каждые пятнадцать минут вода чуть ли не всю ночь не давала мне заснуть. – Я целую его в почти облысевшую макушку и иду на кухню. Опять чувствую запах дыма.
– Мне очень жаль, что моя простата мешает твоему сну. – Папа внимательно изучает мое лицо. – Что с твоими глазами?
– Мой брак приказал долго жить, так что я решила провести ночь в рыданиях, – объясняю я безразличным голосом и, подбоченившись, нюхаю воздух.
Он немного смягчается, но все равно не может удержаться от колкости:
– Я думал, ты сама этого хотела.
– Да, папа, ты абсолютно прав: последние несколько недель у меня были – ну прямо предел мечтаний любой девушки.
Папа раскачивается влево-вправо, влево-вправо на пути к кухонному столу, садится на свой залитый солнечными лучами стул, поправляет очки на переносице и продолжает разгадывать судоку. Я безмолвно смотрю на него, обезоруженная его простодушием. Затем втягиваю ноздрями воздух и спрашиваю:
– Ты сегодня опять сжег тост? – Он делает вид, что не слышит меня, и продолжает что-то быстро писать. Я проверяю тостер. – Настроен на нужную температуру, не понимаю, почему он продолжает сжигать хлеб.
Я заглядывают внутрь. Крошек нет. Проверяю мусорное ведро – никакого выброшенного тоста. Снова нюхаю воздух и тут начинаю прозревать истину. Уголком глаза наблюдаю за папой. Он беспокойно ерзает на стуле.
– Ты похожа на эту Флетчер или на патера Брауна, вынюхиваешь что-то. Никакого трупа ты здесь не найдешь, – говорит он, не поднимая глаз от головоломки.
– Да, но что-нибудь я найду, правда?
Он резко вскидывает голову. Заметно нервничает. Ага. Я прищуриваюсь.
– Что это с тобой такое? – с ненатуральным удивлением спрашивает он.
Не обращая на него внимания, начинаю метаться по кухне, открывая шкафчики и обыскивая каждый из них.
У папы обеспокоенное лицо.
– Ты сошла с ума? Что ты делаешь?
– Ты принимал свои таблетки? – спрашиваю я, добравшись до аптечки.
– Какие таблетки?
Вот как, он забыл, какие принимает таблетки! Но я выведу его на чистую воду.
– Твои сердечные таблетки, таблетки для улучшения памяти, витамины.
– Ни те, ни другие, ни третьи.
Я приношу таблетки, выкладываю их в одну линию на столе. Папа немного успокаивается. Вновь приступаю к поискам и чувствую, что он напрягается снова. Я тяну на себя ручку шкафа, в котором хранятся крупы…
– Воды! – кричит он, я подпрыгиваю, и дверца со стуком захлопывается.
– Папа, тебе плохо?!
– Нет, – спокойно отвечает он. – Мне нужен стакан воды, чтобы запить таблетки. Стаканы стоят в шкафу, вон там. – Он показывает на другой конец кухни.
Наполняю стакан водой, отношу ему и возвращаюсь к шкафу с крупами: мои подозрения не утихли.
– Чай! – вскрикивает он. – Сейчас мы выпьем чаю. Садись, я тебе налью. У тебя сейчас такой тяжелый период, и ты так хорошо с этим справляешься. Такая храбрая девочка! Так что ты посиди, а я принесу тебе чашечку чая. И кусочек кекса баттенберг – ты любила его, когда была маленькой. Всегда пыталась слизать сверху весь марципан, пока никто не видел. Да, на твой аппетит жаловаться не приходилось. – Все это он бормочет, пытаясь оттеснить меня от шкафа.
– Папа! – предостерегающе произношу я.
Он перестает суетиться и вздыхает, капитулируя.
Открываю дверцу шкафа и заглядываю внутрь. Ничего странного или неуместного, только овсянка, которую я ем каждый день, и сладкие хлопья, которые я никогда не трогаю. Папа победно откашливается и идет обратно к столу. Подождите-ка! Я снова открываю шкаф и тянусь за сладкими хлопьями. Я их сама не ем и ни разу не видела, чтобы их ел папа. Поднимаю коробку и понимаю, что она пуста. Я заглядываю в нее.
– Папа!
– Э-э… что, дорогая?
– Папа, ты же мне обещал! – Я держу перед его лицом пачку сигарет.
– Я выкурил только одну, дорогая.
– Ты выкурил не только одну. Запах дыма по утрам был не от сгоревшего тоста. Ты меня обманывал!
– Одна в день вряд ли меня убьет.
– Очень даже убьет! Тебе же сделали шунтирование, ты вообще не должен курить! Я закрываю глаза на твою утреннюю яичницу, но это – это недопустимо!
Папа закатывает глаза, поднимает руку и складывает пальцы в подобие рта марионетки. Он передразнивает меня, открывая и закрывая «рот» перед моим лицом.
– Ну все, я звоню твоему врачу.
Папа потрясен, он вскакивает со стула:
– Нет, дорогая, не делай этого!
Шагаю в прихожую, он идет за мной по пятам. Влево-вправо, влево-вправо.
– Э-э, детка, ты же со мной так не поступишь? Если сигареты меня не убьют, докторша точно это сделает. Она не женщина, а настоящая ладья викингов!
Я поднимаю трубку телефона, стоящего рядом с маминой фотографией, и набираю номер экстренного вызова, который помню наизусть. Первый номер, который приходит мне в голову, когда я должна помочь самому важному человеку в моей жизни.
– Если бы мама знала, что ты куришь, она пришла бы в ярость… А! – Я замираю. – Так вот почему ты прячешь фотографию?
Папа опускает глаза и грустно кивает.
– Мама заставила меня пообещать, что я брошу. Говорила, если тебе на свое здоровье наплевать, так сделай это для меня. Я не хочу, чтобы она это видела, – добавляет он шепотом, как будто мама может нас услышать.
– Алло? – отвечают на том конце провода. – Алло? Папа, это ты? – спрашивает девушка с американским акцентом.
– Ой! – растерянно лепечу я. Папа жалобно смотрит мне в лицо. – Простите, – говорю я в трубку. – Алло?
– Ой, извините, я увидела код Ирландии и подумала, что это мой папа, – объясняет голос на том конце.
– Ничего страшного, – смущенно говорю я.
Папа стоит рядом со мной, молитвенно сложив руки на груди.
– Я бы хотела… – Папа неистово трясет головой, и я замолкаю.
– Билеты на представление? – спрашивает девушка.
Я хмурюсь:
– На какое представление?
– В Королевском оперном театре.
– Простите, кто это? Я что-то запуталась.
Конор, помолчав, вздыхает:
– Хорошо, спасибо.
– Кто-то сказал мне это. Может, это было в детстве? Но кто бы мог такое сказать? Нет, это сегодня ночью мне сказали.
– Джойс, ты вовсе не должна ничего объяснять. – И, после паузы, говорит более решительно: – Извини, но я хотел бы еще поспать.
– Это ты извини. Ложись, конечно.
– Может, тебе нужна помощь, Джойс? Хочешь, я кому-нибудь за тебя позвоню или?..
– Нет, я в порядке. Полном. – Слова застревают у меня в горле. – Спокойной ночи.
Конор кладет трубку.
Одинокая слеза катится по моей щеке, и я смахиваю ее, до того как она достигает подбородка. Не начинай, Джойс. Не смей начинать сейчас.
Глава семнадцатая
Спускаясь на следующее утро по лестнице, я успеваю увидеть, как папа возвращает мамину фотографию обратно на столик в прихожей. Заслышав мои шаги, он достает из кармана носовой платок и делает вид, что вытирает с нее пыль.
– А вот и ты! Наша спящая красавица проснулась.
– Да, хотя спускаемая в туалете каждые пятнадцать минут вода чуть ли не всю ночь не давала мне заснуть. – Я целую его в почти облысевшую макушку и иду на кухню. Опять чувствую запах дыма.
– Мне очень жаль, что моя простата мешает твоему сну. – Папа внимательно изучает мое лицо. – Что с твоими глазами?
– Мой брак приказал долго жить, так что я решила провести ночь в рыданиях, – объясняю я безразличным голосом и, подбоченившись, нюхаю воздух.
Он немного смягчается, но все равно не может удержаться от колкости:
– Я думал, ты сама этого хотела.
– Да, папа, ты абсолютно прав: последние несколько недель у меня были – ну прямо предел мечтаний любой девушки.
Папа раскачивается влево-вправо, влево-вправо на пути к кухонному столу, садится на свой залитый солнечными лучами стул, поправляет очки на переносице и продолжает разгадывать судоку. Я безмолвно смотрю на него, обезоруженная его простодушием. Затем втягиваю ноздрями воздух и спрашиваю:
– Ты сегодня опять сжег тост? – Он делает вид, что не слышит меня, и продолжает что-то быстро писать. Я проверяю тостер. – Настроен на нужную температуру, не понимаю, почему он продолжает сжигать хлеб.
Я заглядывают внутрь. Крошек нет. Проверяю мусорное ведро – никакого выброшенного тоста. Снова нюхаю воздух и тут начинаю прозревать истину. Уголком глаза наблюдаю за папой. Он беспокойно ерзает на стуле.
– Ты похожа на эту Флетчер или на патера Брауна, вынюхиваешь что-то. Никакого трупа ты здесь не найдешь, – говорит он, не поднимая глаз от головоломки.
– Да, но что-нибудь я найду, правда?
Он резко вскидывает голову. Заметно нервничает. Ага. Я прищуриваюсь.
– Что это с тобой такое? – с ненатуральным удивлением спрашивает он.
Не обращая на него внимания, начинаю метаться по кухне, открывая шкафчики и обыскивая каждый из них.
У папы обеспокоенное лицо.
– Ты сошла с ума? Что ты делаешь?
– Ты принимал свои таблетки? – спрашиваю я, добравшись до аптечки.
– Какие таблетки?
Вот как, он забыл, какие принимает таблетки! Но я выведу его на чистую воду.
– Твои сердечные таблетки, таблетки для улучшения памяти, витамины.
– Ни те, ни другие, ни третьи.
Я приношу таблетки, выкладываю их в одну линию на столе. Папа немного успокаивается. Вновь приступаю к поискам и чувствую, что он напрягается снова. Я тяну на себя ручку шкафа, в котором хранятся крупы…
– Воды! – кричит он, я подпрыгиваю, и дверца со стуком захлопывается.
– Папа, тебе плохо?!
– Нет, – спокойно отвечает он. – Мне нужен стакан воды, чтобы запить таблетки. Стаканы стоят в шкафу, вон там. – Он показывает на другой конец кухни.
Наполняю стакан водой, отношу ему и возвращаюсь к шкафу с крупами: мои подозрения не утихли.
– Чай! – вскрикивает он. – Сейчас мы выпьем чаю. Садись, я тебе налью. У тебя сейчас такой тяжелый период, и ты так хорошо с этим справляешься. Такая храбрая девочка! Так что ты посиди, а я принесу тебе чашечку чая. И кусочек кекса баттенберг – ты любила его, когда была маленькой. Всегда пыталась слизать сверху весь марципан, пока никто не видел. Да, на твой аппетит жаловаться не приходилось. – Все это он бормочет, пытаясь оттеснить меня от шкафа.
– Папа! – предостерегающе произношу я.
Он перестает суетиться и вздыхает, капитулируя.
Открываю дверцу шкафа и заглядываю внутрь. Ничего странного или неуместного, только овсянка, которую я ем каждый день, и сладкие хлопья, которые я никогда не трогаю. Папа победно откашливается и идет обратно к столу. Подождите-ка! Я снова открываю шкаф и тянусь за сладкими хлопьями. Я их сама не ем и ни разу не видела, чтобы их ел папа. Поднимаю коробку и понимаю, что она пуста. Я заглядываю в нее.
– Папа!
– Э-э… что, дорогая?
– Папа, ты же мне обещал! – Я держу перед его лицом пачку сигарет.
– Я выкурил только одну, дорогая.
– Ты выкурил не только одну. Запах дыма по утрам был не от сгоревшего тоста. Ты меня обманывал!
– Одна в день вряд ли меня убьет.
– Очень даже убьет! Тебе же сделали шунтирование, ты вообще не должен курить! Я закрываю глаза на твою утреннюю яичницу, но это – это недопустимо!
Папа закатывает глаза, поднимает руку и складывает пальцы в подобие рта марионетки. Он передразнивает меня, открывая и закрывая «рот» перед моим лицом.
– Ну все, я звоню твоему врачу.
Папа потрясен, он вскакивает со стула:
– Нет, дорогая, не делай этого!
Шагаю в прихожую, он идет за мной по пятам. Влево-вправо, влево-вправо.
– Э-э, детка, ты же со мной так не поступишь? Если сигареты меня не убьют, докторша точно это сделает. Она не женщина, а настоящая ладья викингов!
Я поднимаю трубку телефона, стоящего рядом с маминой фотографией, и набираю номер экстренного вызова, который помню наизусть. Первый номер, который приходит мне в голову, когда я должна помочь самому важному человеку в моей жизни.
– Если бы мама знала, что ты куришь, она пришла бы в ярость… А! – Я замираю. – Так вот почему ты прячешь фотографию?
Папа опускает глаза и грустно кивает.
– Мама заставила меня пообещать, что я брошу. Говорила, если тебе на свое здоровье наплевать, так сделай это для меня. Я не хочу, чтобы она это видела, – добавляет он шепотом, как будто мама может нас услышать.
– Алло? – отвечают на том конце провода. – Алло? Папа, это ты? – спрашивает девушка с американским акцентом.
– Ой! – растерянно лепечу я. Папа жалобно смотрит мне в лицо. – Простите, – говорю я в трубку. – Алло?
– Ой, извините, я увидела код Ирландии и подумала, что это мой папа, – объясняет голос на том конце.
– Ничего страшного, – смущенно говорю я.
Папа стоит рядом со мной, молитвенно сложив руки на груди.
– Я бы хотела… – Папа неистово трясет головой, и я замолкаю.
– Билеты на представление? – спрашивает девушка.
Я хмурюсь:
– На какое представление?
– В Королевском оперном театре.
– Простите, кто это? Я что-то запуталась.