Любава

— Ну его, не даст она нам жизни, всех загубит! — голосила Маруся, обнимая ноги мужа.

Попервой староста-то брыкался, требовал о детях подумать — четверо сынов как-никак, да не маленьких уже. Но упоминание о детях вызвало у женщины лишь новый слезоразлив и мольбы забыть о доме Настасьи. Муж влепил глупой бабе оплеуху и ушел, хлопнув дверью. Но к Настасье ходить перестал.

Однако она не перестала ходить к ним. Каждую ночь по дому слышались шаги, а половики утром непременно оказывались мокрыми. Дочь старосты хирела день ото дня. На пятый день с начала болезни вовсе уж впала в беспамятство. Отчаявшаяся Маруся втихую от мужа ночью встала и, не зажигая свечи, принялась караулить Настасью.

Как скрылась луна, появилась Настасья. Медленно подошла и встала перед Марусей. Та рухнула на колени и принялась умолять Настену оставить ее дочь в покое. Настя усмехнулась и пошла в комнату, где лежала больная. Прошлась по комнате, остановилась возле шкафа. Постояла возле него, глядя на старостиху, и растаяла. Та долго думала, что ей хотела сказать Настасья. Запалила свечу, подошла к шкафу, открыла его… На пол блестящей волной упал Настасьин шарф.

С утра Маруся собрала все Настасьины вещи, отнесла в ее дом и там оставила. А к вечеру Ульянке чуть полегчало, девка в бреду метаться перестала. Но на поправку все ж не шла. День прошел, другой…

Настасья приходила ночами, стояла в дверях тенью и смотрела на Марусю, до утра молча стояла и смотрела. Маруся вся извелась — что-то требует от нее покойница, а что — Бог ее знает… Но и спать она не могла. Так всю ночь с Настасьей в гляделки и игралися…

На третью ночь Маруся не выдержала. Уже не боясь разбудить мужа, сев на кровати, закричала:

— Ну что ты хочешь от меня еще? Все твое я тебе вернула! Не нужно нам ничего от тебя! Уйди, оставь нас в покое! Али скажи, что тебе надобно? Не понимаю я! — и, уткнувшись в ладони, разрыдалась.

Усмехнулась Настасья. Посмотрела на дрожавшего крупной дрожью старосту, испуганно бормотавшего молитву за молитвой и быстро и часто осенявшего себя крестным знамением, перевела взгляд на сундук, стоявший неподалеку от кровати…

Вдруг крышка сундука распахнулась, и из него начали вылетать вещи и, сделав почетный круг над кроватью с застывшими от ужаса супругами, от самого потолка падать им на головы. Вещь за вещью, вещь за вещью, до тех пор, пока сундук полностью не опустел. Сам сундук, также покружившись над уже подвывавшими от происходящего кошмара хозяевами, рухнул возле кровати, рассыпавшись в щепу.

Посмотрев на трясущихся супругов, выглядывавших из кучи тряпок, Настасья снова усмехнулась и растаяла.

Утром, едва солнце начало подниматься, Маруся пошла в дом Настасьи, разобрала все вещи, аккуратно разложила по местам, все вымыла, выскоблила, фотографии на место повесила. Нашла в шкафу новую нарядную скатерть, застелила стол. Налила масла в лампадку, запалив ее перед образами. Принесла воды, поставила ведро на табурет, опустила в него резной деревянный ковшик. Аккуратно и тщательно закрыла все ставни, задернув окна изнутри занавесками.

Прошла к выходу, обернулась и попросила у Настасьи прощения. На секунду ей показалось, что на лавке возле стола появились обнявшиеся Настасья с Любавой. Но женщина моргнула — и все исчезло.



По деревне поползли слухи: то кто-то видел Настасью на пороге дома, то ночами в темных окнах мелькал огонек свечи, то Любава качалась на качелях возле крыльца… Еще и снег не успел плотно укрыть землю, а Настасьин дом и разрушенную церковь стали обходить десятой дорогой.

Глава 14.1

Ночью Илия проснулся от непривычного звука. Он лежал и прислушивался, пытаясь понять, что именно его разбудило. Все было тихо. Снова проваливаясь в сон, он услышал быстрый топот босых детских ног на кухне и звук упавшего на пол ковша с водой. Проснувшись окончательно, мужчина вышел на кухню. На первый взгляд все было в порядке, только возле ведра с водой на полу валялся починенный им резной ковшик — память о бывшей хозяйке, да разливалась лужица возле ведра.

Священнику вдруг показалось, что в спину ему кто-то внимательно смотрит тяжелым, настойчивым взглядом. Резко обернувшись, он встретился глазами с Настасьей, глядевшей на него с портрета. То ли лунный луч упал особым образом, то ли свет звезд так отразился на портрете, но взгляд у Настасьи был живой, цепкий, требовательный. Рука сама поднялась, чтобы сотворить крестное знамение. Мужчина, не отрывая взгляда от глаз Настасьи, зашептал молитву.

Сколько он так молился, и когда опустился на колени, Илия не помнил. Колдовской взгляд удивительных глаз отпустил его только с рассветом. Единственно, что он помнил — непонятные шорохи за спиной. Иногда ему казалось, будто он слышит чье-то частое сопение, какую-то возню, и даже несмелые, робкие шаги. Но оглянуться, разорвав зрительный контакт с Настасьей, он не посмел. Лишь громче произносил строки из Псалтыря, и Лукавый затихал на время, словно пугался святых слов.

С рассветом все и вовсе затихло, и у Илии хватило сил отвести взгляд от портрета. С трудом поднявшись на затекшие ноги, совершенно не желавшие держать хозяина, он, пошатываясь, прошел на кухню. Все было так же: ковшик по-прежнему лежал на полу, под ним растеклась лужа. Все остальное было в полном порядке. Снова опустившись на колени перед иконами, Илия прочел благодарственную молитву.



Ехать в Алуханск после бессонной ночи было невероятно сложно. Глаза закрывались. Анна, косившаяся на него первые минут пятнадцать, не выдержала.

— Вы сегодня ночью спали? — хмурясь, напрямик спросила она. — У вас потрясающе невыспавшийся вид, словно вы всю ночь чертей гоняли.

— Как догадалась? — усмехнувшись, полушутливо-полусерьезно спросил Илия.

— А чего тут догадываться? — пожала плечами женщина. — Еще на заутрене вы притормаживали, не сразу понимали, о чем вас спрашивают, были глубоко в себе. Да и синяки ваши под глазами достаточно красноречивы.

— Ну а черти причем? — уже широко улыбнулся Илия.

— На геронтофила вы не похожи, молодых дам в Ивантеевке попросту нет. Про содомию даже упоминать не хочется. Интернета нет, телефоны не работают. Книг я тут как-то тоже не обнаружила. Так чем еще может заниматься ночью священник? — тоном, далеким от серьезного, ответила Анна.

Илия расхохотался.

— Знаете, у вас потрясающие аналитические способности! — смеясь, ответил он.

— Да тут и минимальные не нужны, достаточно просто взглянуть на вас. А если серьезно — тормозите и пустите меня за руль, а сами отправляйтесь на заднее сиденье — спать, — уже серьезно проговорила Анна. — Как минимум полтора часа на сон у вас будет. Ладно сейчас — за разговорами, может, и не уснете, но как вы обратно поедете? Так что давайте, пересаживайтесь и баюшки, — с улыбкой закончила Анна. — Тем более что, если бы не я, вы бы сейчас спали до вечерней службы, — и, хитро прищурив глаза, она, словно покопавшись в своей памяти, добавила: — Так что, батюшка, тормозите свою извозную карету и извольте отдыхать.



Разбудила его Анна уже возле своего дома. От приглашения пообедать и поспать еще пару часов по-человечески Илия отказался — еще очень много дел было в деревне, да и продуктами запастись не мешало, раз уж он оказался в Алуханске. А это все время.

— Спасибо вам большое! Вы мне и так почти два часа сна подарили, — благодарно улыбнулся Илия. — Неудобно получилось. Плохой из меня джентльмен вышел.

— Ну, учитывая все обстоятельства, я вас, так и быть, прощаю, — засмеялась Анна. — А если честно, я очень рада, что вы отвезли меня на родину моих предков. Знаете, за один день я получила потрясающий заряд бодрости!

— Надеюсь, вы не обиделись, и еще не однажды приедете в Ивантеевку. Обещаю исправиться и быть более рачительным хозяином, — Илия чувствовал себя неловко перед женщиной. Пригласил в гости, называется. И отвез, и привез, угу… А главное, обещанную экскурсию устроил. Замечательная экскурсия получилась!

— О! Вы от меня не скоро избавитесь! Сегодня же займусь выкупом всех пустующих участков. Не удивляйтесь — в скором времени появятся новые рабочие, которые займутся расчисткой деревни. Начнется строительство лесопилки, а когда пойдет первая древесина — займусь строительством новых комфортабельных домов на участках. В эти дома будут заселяться рабочие с семьями, заключающие контракт на работу. Отработав пятнадцать лет на производстве, получат дом и земельный участок в собственность бесплатно. Вот такое жилье в массы, — развела руками Анна. — Будем возрождать Ивантеевку. Я теперь буду частым гостем. А затем и вовсе поселюсь по соседству. Так что терпеть вам меня долгие годы!

— И Любаву бояться не станете? — поддразнил ее Илия.

— Нет, — совершенно серьезно ответила Анна. — Я бы умерла там без ее помощи.




Глава 14.2

Вернувшись в деревню и по пути закинув «своим» старикам продукты, а, главное, необходимые им медикаменты, Илия оставил машину возле дома, взял гостинцы, купленные для Зоськи, и отправился к ней.

Сегодня, для разнообразия, Зоська была хоть и пьяная, но боле-менее во вменяемом состоянии.

— Чего надо? — увидев священника у себя на пороге, недружелюбно уставилась на него Зоська. Она сидела за столом со стаканом в руке, содержимое которого внушало опасения. Оплывшее лицо, блуждающий мутный взгляд и сильно дрожащие руки явственно говорили о том, что женщина только недавно проснулась, и еще не успела как следует опохмелиться.

— И вам доброго дня. Ну что же, заодно и познакомимся, наконец, — усмехнулся Илия. — Я отец Илия, местный батюшка.

— Чего приперся? — опрокидывая в себя стакан и вытирая губы тыльной стороной руки, заодно и занюхивая ею, поинтересовалась та. — Поп, говоришь? — уставилась на него Зоська вмиг захмелевшим взглядом, покачиваясь.

Илия молча взял стакан и, отыскав ведро с водой и ковш, по-хозяйски вымыл грязную посудину, вернул на стол, туда же, сдвинув грязную посуду в сторону, водрузил принесенный с собой пакет, из недр которого извлек бутылку молока, рогалик и сетку с четырьмя апельсинами. Вынимая гостинцы, Илия, заметив изумленное лицо Зоськи, усмехнулся. Та, вылупив вмиг протрезвевшие глазищи, ошалелой лошадью таращилась на продукты. Открыв бутыль с молоком, налил его в вымытый стакан и поставил перед женщиной.

— Пей. Это молоко. Дай ребенку хоть немного нормального питания, — спокойно проговорил батюшка, глядя на уже с трудом сдерживающуюся голодную женщину. — Когда тебе рожать?

Проигнорировав молоко, Зоська, выхватив из кучи продуктов кусок колбасы, жадно вцепилась в него зубами. Затем схватила апельсин, и прямо с кожурой, словно яблоко, принялась поедать и его, не забывая и про колбасу. Вдруг она замерла, перестав жевать, моргать и, кажется, даже дышать. Звучно икнула с набитым ртом и, едва успев отвернуться в сторону, фонтаном изрыгнула под ноги Илии все содержимое желудка.

Проблевавшись, Зоська, громко икая и утирая рукавом рот, странным взглядом уставилась на Илию.

— Молочка принес, поп? — захихикала она. — А водочки? Водочки принес? Ик… — ткнулась она давно немытой головой в его руку в попытке удержать равновесие.

— Не нужна тебе водка. Подумай, что ты делаешь? — попытался начать разговор Илия.

Но разговора не получилось. У Зоськи в голове, видимо, что-то перемкнуло. Повисев на его руке и похихикав, она, шатаясь, выбралась из-за стола.

— А ты ничего… ик… Хорошенький попёнок… — пробормотала она. — Ты ж чего припёрся-то? Ик… Знаю, знаю… — пьяно хихикнула Зоська и, обойдя стол, прихватив по пути свою бутылку с мутным пойлом и отхлебнув прямо из горла, двинулась в его сторону.

Икая и переступая с ноги на ногу то ли в попытке изобразить танец, то ли искренне стараясь не упасть, она принялась раздеваться.

Сначала Илия не понял, что происходит. В него, ну или почти в его направлении, с промахом в пару метров, полетела с трудом стянутая (Зоське пришлось использовать даже ноги, чтобы стянуть рукав, ибо бутылка мешала, но выпустить ее из руки та то ли не желала, то ли попросту не догадалась) грязнючая кофта, а Зоська, то и дело прикладываясь к горлышку, принялась пытаться снять с себя футболку, упав во время этой экстремальной попытки аккурат в зловонную лужу с ошмётками колбасы и кусков апельсина.

Довольно шустро повернувшись и подползя на трех конечностях к священнику, она стряхнула с ладони прилипший кус непонятно чего и потянула его за штанину. Илия резким рывком выдернул ногу из захвата и отступил на шаг. Зоська чуть было снова не завалилась, но, удержав равновесие, уселась на пятую точку. Обиженно засопев, она присосалась к горлышку бутылки. Вскинула плавающий, бессмысленный взгляд на священника и икнула. После чего, сидя на полу с раскинутыми в стороны ногами, она, покачиваясь, потянула подол грязной юбки вверх, оголяя не менее грязные колени… ляжки… И, старательно пытаясь как можно обворожительнее улыбнуться, уставилась на батюшку взглядом бывалой блудницы.

Илия, икнув и поперхнувшись, попятился назад. Стараясь ни обо что не споткнуться и не убиться, буквально вывалился из темного жилища, едва не переломав себе ноги на хлипких ступенях. До дороги, идущей вдоль оврага, священник едва не бежал, но, поймав себя на этом, остановился, успокоился. Обернувшись на уже не видимый дом алкашки, Илия, поджав губы и осуждающе покачав головой, тяжко вздохнул, и уже неспеша пошагал в деревню. В голове билась одна мысль: «Вот и поговорили… Что же с ней делать?»



Глава 14.3

Вернувшись домой и сотворив вечернюю молитву, Илия сел за стол, посмотрел на прикрытый полотенцем ужин в корзине, приготовленный заботливыми старушками. Отер ладонью лицо, отгоняя грустные мысли. Есть не хотелось совсем. Вымотался он сегодня, и не столько физически, сколько морально. Давно в его жизни не бывало таких стрессовых ситуаций. Убрав еду в шкаф, подальше от чересчур умной кошки, что повадилась к нему захаживать еженощно, мужчина отправился в постель. Но, несмотря на страшную усталость, Илия долго не мог заснуть. Воспоминания о прошедшей ночи не позволяли мозгу отключиться. А спать хотелось, очень. Долго он ворочался, крутился, прислушиваясь к каждому шороху. В доме царила тишина. Усталость взяла свое, и он забылся тревожным, чутким сном.

И чудилось ему сквозь сон, что на кухне кто-то ходит, тихонько стучат миски и льется что-то в посуду. Очнувшись от забытья, Илия явственно услышал шаги босых ног на кухне. Первой реакцией было встать и посмотреть, кто там бродит. Но перед глазами встал вчерашний взгляд Настасьи: тяжелый, предупреждающий, требовательный. И Илия… испугался. Ему стало вдруг очень страшно, страшно до тошноты. Тело пробил озноб, и оно мгновенно покрылось холодным потом. С трудом подняв вмиг ослабевшую дрожащую руку, он, шепча побелевшими губами молитву, осенил себя крестным знамением.

Шаги то возникали, то исчезали. Твердя текст псалтыря, Илия тем не менее четко отмечал и узнавал звуки, доносившиеся до него. Вот ложка царапнула о тарелку. Вот кружка тихонько стукнулась о стол. Вот полилась вода…

Наконец, все затихло. Илия продолжал читать молитву, пока совсем не рассвело. Сна не было ни в одном глазу.

Встать он решился только тогда, когда в окно заглянули солнечные лучи. Его до сих пор потряхивало. Выходя из комнаты, он взглянул на Настасью. Чуть улыбается довольно, или то кажется ему? Илия потряс головой.

— Снова происки Лукавого! — пробормотал он. — Неет, так просто я не сдамся. С добрым утром, Настасья! — поздоровался Илия громко, и продолжил себе под нос: — Если оно доброе…

Пройдя на кухню, он задумчиво уставился на стол. На нем стояли тарелка из-под манной каши, половина бутылки киселя, половина пирога с капустой, который явно кусали, и крошки от остававшейся на утро горбушки хлеба. Сметана, кстати, тоже кончилась. Неожиданно.

У Илии вырвался нервный смешок.

— Похоже, со мной немножко поделились, оставив на завтрак пирог и кисель… Ну что ж, спасибо! Но я не голоден почему-то, — прокомментировал увиденное Илия.

Поставив чайник на газ, он, вздохнув, убрал со стола и перемыл посуду. Пирог вынес во двор, птичкам. Достав банку кофе, вскрыл ее и, поморщившись, сыпанул себе в кружку добрую порцию. Никогда раньше Илия не питал особой любви к этому горькому напитку. Ароматный, крепкий чай с терпкими нотками он любил гораздо больше. Но сейчас, после бессонных ночей, учитывая, что днем поспать у него не получалось, приходилось спасаться крепким кофе.

Буквально вливая в себя горькую черную жидкость, Илия, грея ладони о горячую чашку, думал, как бы ему так выстроить свой день, чтобы удалось поспать днем хоть немного… Но ничего не получалось. Не пойти к Зоське нельзя — вдруг у нее роды начнутся? Тогда придется везти ее в роддом — может, удастся спасти младенца? Кстати, оттуда ее можно и лечиться отправить. Не пойти к старикам тоже нельзя — им помощь нужна. Петрович в последние пару дней что-то совсем захирел, пять шагов пройдет и стоит, отдыхает. Совсем одышка старика замучила… И в больницу ведь ехать не хочет! Упрямый, что твой вол! И цыгарки свои курит бесконечно… А баб Маня сама огород разве вскопает? А еще ведь и посадить его надо. И чурбачков ей помельче наколоть бы — завтра суббота, наверняка стирку затеет. Да и ему тоже надо и постираться, и убраться, и поесть приготовить. А еще обязательно нужно посмотреть, что за материалы привезли для укрепления фундамента и проконтролировать качество работ, чтобы рабочие не халтурили, хотя и так не станут — боятся, но проконтролировать надо.

А еще надо… Надо, надо, надо! Столько дел, а он один! Вот где бы сейчас диакон Сергий пригодился! Так нет его, сидит сейчас наверняка в Лунтьево, бумажки свои считает. Эх…

Илия вздохнул, допил последний глоток ужасного на вкус, но живительного напитка, поморщился от оставшейся во рту горечи и, переодевшись, отправился на заутреню. Уже отойдя от дома на несколько шагов, он вспомнил о двух бутылках кагора, купленных для причастия и так и стоявших на буфете. Но возвращаться ему совершенно не хотелось, и, решив, что с тем же успехом он отнесет их в часовню и вечером, махнув рукой, продолжил свой путь.



Домой он попал только ближе к ночи. После вечерней службы зашел к старикам — Петрович на вечерню не пришел, остался дома лежать. Илия снова попытался уговорить его съездить в больницу, но был обруган и отправлен топить баньку — старик был уверен, что простудился на ночной рыбалке, промочив ноги. Одного его в баньку Илия не пустил, пришлось парить старика, хоть и не по душе ему было подобное «лечение». Хотя Петровичу после баньки вроде полегчало. В итоге домой он добрался, когда уже совсем стемнело.

Разулся по привычке возле печки, не зажигая лампы, шагнул в кухню — лампа возле печки стояла — да замер. В нос ударил запах спиртного, а посреди кухни в лунном свете на светлом дощатом полу темнело непонятное пятно. Вмиг душа скользнула в пятки, дыхание сбилось, рука сама сотворила крестное знамение, а губы зашептали молитву. Прочтя молитву до конца и перекрестившись на иконы, Илия аккуратно обошел пятно и зажег лампу.