Лишняя. С изъяном

Она кивнула, осторожно присаживаясь на стул. Тот скрипнул, но мужественно выдержал.

— Жалобы есть? Выделения, запах, боли беспокоят? — привычно отбарабанила я набор вопросов. Дениз отрицательно помотала головой. Да, эта в поле родит и махать серпом дальше пойдет, что ей какие-то венерические? На один зуб.

— А вообще как? Проблемы, может, какие или обижает кто? — я оторвалась от бумаг и внимательно всмотрелась в ее лицо. Тут важны нюансы: выражение глаз иногда говорит больше, чем целая фраза. Женщина замялась, отводя взгляд.

— Ну же, я лекарь. Мне можно сказать что угодно, дальше меня не пойдет, — я подбадривающе улыбнулась и попыталась нащупать тему. — Дразнят? Обзывают?

— Да пусть попробуют! — фыркнула Дениз, тяжело вздохнула и шире расправила плечи. — Я не особо популярна. Сами видите.

Она развела ручищами — не хуже, чем у мордоворотов на страже Лалики.

Я оценила военную выправку валькирии.

— Милая, да ты же прирождённая доминатрикс! — в полном восторге пробормотала я. Главное, вытравить из нее присущее всем левобережным благоговение по отношению к аристократам — и у нас будет услуга легкого садизма. Для любителей.

Уж потенциальных клиентов я смогу определить. Не зря столько книг по психологии в своё время перелопатила.

Рассвет — или по-местному вечер, время перед сном — мы встречали очередным смотром. В этот раз предводительствовала я.

Прошлась вдоль ряда девочек, заложив руки за спину. Чувствовала себя генералом перед боем, не меньше.

— Наша задача как можно сильнее отличаться от их чопорных, утянутых в корсеты жён. Нет, не спорю, кто-то сюда идёт именно поиметь распутный вариант жены, — кивнула я в ответ на вскинувшуюся Лалику, — но большинство хочет разнообразия. Белые лица и ночнушка в пол у них и дома имеются. Значит, нам нужно что?

— Делать наоборот? — пискнула темноволосая девочка слева. Я уткнула в нее палец. Биографию помню: из благородных, но без дара — в пансион отправили, как меня. Потому и запомнилась. Из пансиона вышла, пристроилась гувернанткой к детям одной семьи. А там муж оказался любитель молоденьких. Испугалась, сбежала, осталась на улице без рекомендаций, а Лалика, добрая душа, подобрала.

— Именно! Как зовут? Извини, запамятовала.

— Райли, — еще тише пискнула она.

— И как именно наоборот? — подбодрила ее я.

— Ну… они все закутанные с ног до головы, в корсетах, с турнюрами, с высокими прическами. Мы можем ходить в корсетах без турнюров, показывать, скажем, лодыжки и заплетать косы…

Я потёрла пальцем висок. Да, чопорные проститутки — это сильно.

— Мысль идёт в правильном направлении. Но! Наоборот — это значит не заковывать тело в корсет вообще. А волосы придется распустить.

Девицы шокировано загомонили.

— Как распустить? — озвучила всеобщие сомнения Лалика. Она слушала мою речь открыв рот, удивляясь нововведениям не меньше девочек. — Это же неприлично!

Именно этого замечания я и ждала.

— А то, чем мы здесь занимаемся, прилично? — четко и громко спросила я, специально отождествляя себя с остальными. То, что я ими торгую, а не продаюсь сама, ничуть не делает меня лучше. Скорее наоборот.

Я обвела взглядом притихших, смутившихся отчего-то женщин.

— Мы падшие ниже некуда. Презренные, всеми отвергнутые, приличные люди отворачиваются, когда мы проходим мимо, плюют вслед и указывают дочерям, что будет, если они не будут осторожны. Так?

— Так, — девицы потупились, кто-то закусил губу, борясь со слезами. Лалика смотрела волком — что я ее девочек стыжу!

— Не так, — отрезала я. Вот теперь я владела всеобщим вниманием на сто процентов. — Мы ночные бабочки Дорсетта. Мы жрицы любви. К нам идут за тем, что не видят дома: за красотой, вниманием и удовольствием. И мы им это все обеспечим. Но! Для этого мы для начала должны любить и баловать сами себя. Иначе как мы подарим любовь другим, если не знаем, что это такое? Начиная с сегодняшнего дня, будем тренироваться в самоуважении и принятии себя такими, какие мы есть. Поверьте мне, среди аристократок полно девиц, с которыми я бы срать на одном поле не села, не то что в одном доме жить.

По рядам внимательно слушавших меня женщин пронёсся смешок. Они внимали мне как заворожённые. Бедняжки настолько привыкли считать себя даже не вторым, каким-то пятым сортом, что слова о любви к себе стали для них раздирающим душу откровением. У кого-то на глазах все же блестели слезы, но это были уже другие — не оскорбленной гордости, а благодарности.

Я в самом деле принимала их такими, какие они есть. Мадам дала мне приют, когда могла оставить на растерзание громилам. Хоть и собиралась потом заставить отработать — так это не она, это жизнь на левом берегу такая. У нее еще не худший бордель, я бы даже сказала, лучший.

Наслушалась за эти сутки от девочек всякого.

Не знаю уж, как бы я рассуждала, если бы пришлось и в самом деле обслуживать пятерых за ночь. Не пробовала, не могу ничего утверждать.

Но помочь девочкам выбраться из этой клоаки я должна хотя бы попытаться. Как говорится, не можешь остановить безобразие — возглавь его.

Мне категорически не нравился творящийся на левом берегу беспредел. Пока что я готова играть по их правилам, но свои собственные я уже начала продумывать.

Третий день в борделе начался нетрадиционно.

То есть само по себе пребывание в борделе для меня было в диковинку, и каждое утро я открывала для себя в этом мире что-то новое, чаще неприятное.

Но собственный некролог бил все рекорды дурных новостей.

По моей просьбе Лалика договорилась с разносчиками газет, и теперь каждое утро под входной дверью меня ждал сероватый листок левобережной «Тудей» и хрустящие, отбелённые, сложенные пополам три листа правобережной «Таймс» почти современного качества.


Самое забавное, я даже не удостоилась первой полосы в газете. Где-то на предпоследней странице мелким шрифтом давалась новость о несчастной принцессе, скончавшейся в глуши от неведомой хвори. Приводилась моя краткая биография, в которой не было ни слова о хромоте и скрюченной руке, зато много внимания уделялось моей набожности и религиозности. Ага, прямо вот в семь лет уже решила посвятить себя служению Всеединому.

Все это размещалось между объявлениями о продаже-сдаче в аренду комнат и сведениями о погоде на неделю.

И ведь люди верили!

Хоть газеты за завтраком читала только я, девочки уже были в курсе новости. Слухи разносятся быстрее печатного слова. Принцесса удостоилась сочувственного вздоха и комментария от Лалики в духе «отмучилась, бедняжка».

Нет, я понимала, что тайна следствия превыше всего и, скорее всего, убийцу ищут, а обтекаемые фразы о причине смерти — способ усыпить бдительность преступника, но читать откровенное враньё было, мягко говоря, неприятно. Насколько развита в местных фобия различных заболеваний, что даже упоминать о них не хотят. Лучше принцесса будет монахиней, чем, не приведи Всеединый, калекой.

Лицемеры.

Лучше бы медицину развивали. Ну не верю я, что при наличии практически всемогущей магии они не могут вылечить банальное ДЦП. Если даже я на коленке сделанными заклинаниями справилась, то местные десяти или хотя бы пятибалльные маги вообще должны исцелять движением брови. Раз не исцеляют — значит, плохо исследуют. Или вообще не заморачиваются.

Чем больше я знакомилась с местным бытом, тем больше хотелось попасть в академию. Не потому, что меня там чему-то научат новому (с моей единичкой о многих заклинаниях только мечтать), а потому, что любопытно посмотреть на саму систему обучения новых кадров. Что-то мне кажется, трупы они не вскрывают.

На проповедях по утрам и вечерам в пансионе я успела наслушаться всякого. И если пока я жила на две жизни, — или спала? — пропускала всю религиозную ерунду мимо ушей, то сейчас внимала как губка. И вычленялись очень интересные вещи.

Например, тело человека после смерти трогать грешно. Максимум переодеть. Обследовать, тем более, вскрывать покойников, даже умерших не своей смертью, строго запрещалось религией.

Формально государство считалось светским, то есть церковь отдельно, король отдельно. Но последние лет сто монархи так внимательно прислушивались к архиепископам, что фактически превратили Рион в теократию. Все устраивалось по слову божию, ну, кроме тех пунктов, когда нужно было делиться нажитым и любить ближнего.

И если в пансионе я еще испытывала какие-то иллюзии по поводу того, что для врачей будет сделано исключение, то как только я попала на левый берег — все воздушные замки рассеялись как дым. Во время разговора с девочками я узнала не только об их болезнях и проблемах. Выяснилось очень много полезного о жизни в Дорсетте и за его пределами, о чем в газетах не прочитаешь и от монахинь не услышишь.

Целители как маги были на вес золота.

Ну, то есть драли за свои услуги по-страшному.

А иной медицины в Рионе не предлагалось. Были еще травницы, коновалы и цирюльники. Первые еще оказывали услуги повитух.

Коновалы — они же ветеринары по-привычному — лечили животных и бедных людей теми же методами. Ну то есть выгнать глистов, перевязать рану или вправить вывих — это к ним. Болит зуб — это либо к травнице, за припарками, либо к цирюльнику — выдирать. По понятным причинам все предпочитали травниц, но иногда отвары не помогали.

В огромную больницу с дежурными лекарями и новейшим оборудованием шли в самом крайнем случае.

Собственно, так в борделе оказались близнецы. Они расплатились собой за лечение матери. Она сильно болела после шестых родов, и любящий муж не придумал другого способа заработать, как сдать старших дочерей в бордель.

Я бы на его месте просто поберегла жену от частых беременностей, но кто меня спрашивает.

Зато лечили там практически ото всего. На какое-то время.

Как я уже выяснила раньше, целители залечивали повреждения и, так сказать, восстанавливали организм.

Однако, имелось одно жирное «но».

Если, к примеру, на руке был закрытый перелом, его заращивали. Складывали, конечно, если он в раздробленном или смещённом состоянии, а там — как пациенту повезёт. Заросло же и не болит. Сразу. А что запястье ноет на погоду и сгибается не до конца, так то уже проблемы клиента.

Когда вставал вопрос, остаться совсем без руки после коновала или получить с трудом, но подчиняющуюся конечность, люди не раздумывая выбирали второе.

Мне, например, было непонятно, чему можно научить без наглядного примера, но тут вступала в игру религия. Тело же вскрывать и резать нельзя, а как целитель узнает, что из себя представляет нормальная лучевая кость, если он ее никогда не видел? Неужели спасал магический сканер, которым я так восхищалась?

А вот с этим вопросом мне придётся подождать до академии. Были у меня догадки по этому поводу.

Магия, похоже, подчинялась разуму до смешного. То есть если ты знаешь, что искать, — какие мышцы, например, или сосуды в руке тебе нужны — она найдёт. А если ты себе смутно представляешь строение организма, она так и покажет — смутно.

Это всего лишь мои мысли, кто знает, как оно на самом деле. Но слишком уж оно похоже на правду. Тогда можно объяснить невозможность моего излечения в детстве. Если лекарь не знает, где в голове сосуды и как вообще выглядит здоровый мозг, как он может привести пациента в порядок? Это же не воспаление или порез, чтобы зажить от сырого потока силы.

Оставив теоретические вопросы на потом, я глянула в окно и поторопила девочек. Пока не совсем стемнело, я хотела их вытащить походить по набережной. Свежий влажный воздух будет им полезен. Они собирались неохотно, явно предпочитая полежать и отдохнуть, раз уж такая возможность представилась.

— Давайте-давайте. У вас еще почти неделя впереди, належитесь еще.

Я преследовала и вполне корыстный интерес. Хотелось посмотреть на окружающий нас квартал. Это я прямо сейчас сбегать не собираюсь, а через две недели кто знает, как все повернётся.

Прогулка как-то не задалась. Сразу стало понятно, что в стенах дома воздух был куда чище и приятнее, чем снаружи. Пахло химией и чем-то гадостным, вроде сточных вод, а то, что я приняла за туман, оказалось густым смогом.

— Позавчера же такой гадости не было? — растерянно пробормотала я, пытаясь разогнать липкую взвесь перед лицом ладонью.

— Так воскресенье было, — пояснила Райли. Она шла рядом со мной и периодически заглядывала в лицо, будто пытаясь убедиться, что я на самом деле не считаю их людьми третьего класса. — Фабрики закрыты, воздух чуток очищается. А с понедельника все по-новой.

— Ты откуда такая наивная? — Дениз покровительственно похлопала меня по плечу, чуть не уронив. Силушка в ней все-таки богатырская.

— Из Блэграсса, — машинально назвала я тот городок, где купила билет. Девочки фыркнули.

— И как только из эдакой глуши такая умная появилась? — хмыкнула будущая доминатрикс. Я только тяжело вздохнула. Знали бы вы, девочки, откуда я такая умная на самом деле… Бежали бы с воплями ужаса, наверное.

— Ну где-то же вы отдыхаете? Не сидите целыми днями взаперти? — взмолилась я о подсказке. Дениз пожала плечами.