Лиса в курятнике
Часть 26 из 91 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
А уж там, прилипнув к ней, тянут отраву, и кожа бледнеет, а змейки наливаются силой. Становятся больше, тяжелее. И девица с лица слегка осунулась, стоит, смотрит, хорошо, что орать не орет… только дышит чаще, но это от того, что больно.
Вот губу чуть прикусила.
Глаза прикрыла.
А Лешек сказал:
— Это… не слишком быстро, зато надежней… целители с таким не справятся.
Это уже было не девице адресовано, но Димитрию. И в словах почудился упрек: мол, как же ты просмотрел… А и вправду: как? С чесоточным порошком шутили во дворце, особенно средь слабого полу в ходу он был: на каждом балу дебютанток кому-то да поднесут то букет отравленный, то перчаточки… то, прислугу подкупивши, вовсе платье посыплют.
Но там это… не настолько.
Змеи почти воплотились. И Димитрий знал, что девица распрекрасно ощущает их, тяжелых, чуть прохладных и ужасающе живых. Они шевелились, не иначе как чудом удерживаясь на платье, но при всем том меняя места. Вот одна запястье обвила, поднялась до локтя, а рука девицы сделалась тоньше, белее.
И пузыри исчезли.
Она и вздохнула. Осторожно руку подняла.
— Так ей удобнее будет… — Глаза девица открыла-таки и теперь за змеею следила с немалым интересом, а та переползла выше, устроилась на плече, шею обвила. — У нас… водятся… полозы… иные огроменные, в двадцать саженей… батюшка говорил, что этих трогать неможно, что они жилы каменные стерегут.
— Ага. — Лешек опустился на колено и за юбку взялся. — Вы не возражаете?
— Так… наверное…
Девица слегка покраснела.
— При свидетелях же… а то станут говорить…
— Не станут, — пообещал Димитрий и велел: — Одежду после передайте… Быстрякову передайте, пусть займется, отыщет шутника…
Лизавета руку убрала и вздохнула с облегчением явным. Неужто за подруженьку волновалась?
— Так чего искать? — Та голову наклонила, позволяя змее забраться в волосы. — Кузина моя… больше некому… я еще думала, чего это она в гости заглянула-то? Так-то вид делала, будто знать меня не знает…
— Вы враждуете? — Лешек пустил под юбки еще одну змею, а трех, махоньких, снял да на янтарные стены перенес, они и ушли в камень.
И надо полагать, действие сие не останется незамеченным.
— Да чего нам с ней делить-то? — вполне искренне удивилась девица. И пожаловалась: — Щекотно…
— Не больно?
— Самую малость… я как-то было в крапиву упала, вот тогда пекло… а тут… она не злая девка. Вреднючая… но чтоб так… — Девица все ж покачала головой, на которой давешняя змея — разжирневшая, разросшаяся — устроилась венцом, и добавила: — Не сама она… может, Таровицкая велела… хотя зачем ей? Или кто присоветовал… и порошочка дал…
Если дали, то это обнаружится наверняка. Чесоточный порошок, тем более такой, действие которого значительно усилено магией — а слепок Димитрий предусмотрительно снял, — крайне сложно использовать. Одной крупицы хватит, чтобы обжечься.
И Лешек подумал о том же.
Кивнул.
И змее велел:
— Веди себя пристойно.
— А я что? — удивилась девица и на юбки поглядела. — Я ж… стою…
— Это я не вам.
— Тогда ладно… спасибо… за все спасибо. — Она покраснела еще сильнее. — Хороша бы я была… красавица… небось весь конкурс у целителей пролежала бы… да не зыркай ты, Лизка, я ж знаю, что за погань… у нас ею одно время тоже повадились развлекаться. Над новенькими… корнету одному в сапоги сыпанули, так у него кожа вся слезла, до мяса… ох папенька и осерчал.
— И что сделал?
— Нашел шутников и пороть велел, пока у них тоже шкура не слезет… на заднице. Сказал, что только так оно и дойдет…
— Дошло?
— А то! — Она подняла руку, помогая змее переползти на другое плечо. — Папенька у меня вообще доходчиво объяснять умеет… только вы Дешечку не гоните, а то ж тетка разобидится. Я-то ладно, мне с ними жизнь не жить, а папенька расстроится крепко. Он у меня впечатлительный дюже…
ГЛАВА 14
В общем-то во всем этом было нечто до невозможности безумное. Цесаревич, задравший Авдотьины юбки. Разглядывал он круглые коленки, и отнюдь — тут Лизавета готова была поклясться — не только с целительским интересом.
Золотая змея, длина которой достигала никак не менее пяти сажен.
Авдотья, эту змею поглаживавшая.
И главное, казаки в парадных мундирах, наблюдавшие за безумием с видом преравнодушным. А может, не впервые видят и…
Привычные.
И к юбкам, и ко змеям… главное, один встал у двери, заслонивши ее собою, а за спиной повисло полупрозрачное марево скрепляющего заклятья. Второй пристроился у парадной. Третий… просто стоял, но Лизавета чувствовала на себе внимательный его взгляд.
Неуютненько.
А главное, где, спрашивается, они вчера были, когда…
И может, сегодняшнее происшествие тоже… нет, если бы вчера та девушка от порошка преставилась, то… по ней видно было бы. Вон пузыри с Авдотьи ушли, припухлость спала, а кожа все одно темная, красная, будто обваренная. Такое сложно не заметить.
И цесаревич поднялся.
За спину взялся, потянулся со стоном.
— Сорвали? — Авдотья то ли не понимала, кого перед собой видит, то ли трепета должного не испытывала. — Медвежьим жиром надо мазать. Помнится, меня когда жеребец наш сбросил, тоже целители баили, что встать не встану, ходить не хожу… только шиш им.
Шиш она и скрутила, а заодно уж змею через плечо перекинула, будто та была не гадиною преогромных размеров, но меховым воротником. Помнится, одно время этакие длиннющие крепко в моду вошли. Пока одна раскрасавица не удавилась…
Ох и скандал же вышел.
— Папенька мне шаманку привез, а она — жир медвежий, с травами… я теперь его всюду вожу.
— Предусмотрительно, — оценил цесаревич.
— Так я…
— Буду благодарен…
— А с нею… — Авдотья змею погладила, и темно-зеленые, будто из драгоценных камней выточенные глаза благодарно прикрылись. — Чего?
Змея потерлась о раскрытую ладонь, будто кошка, и, выпустив раздвоенный язычок, кольнула им запястье.
— Не шали, — велела Авдотья.
— С ней… если вы не будете возражать… если не боитесь… она совершенно безопасна…
Вот Лизавета в жизни бы не поверила, что этакая тварюга — да еще немного, и она человека заглотит целиком, не подавившись, — и совершенно безопасна.
— Было бы неплохо, если бы вы с ней… еще немного походили… посидели… прилегли. — Цесаревич вздохнул тяжко. — На ночь, скажем… и завтра. Она б остатки воздействия… убрала.
— На ночь так на ночь, — спокойно сказала Авдотья. — А теперь… чего? Или к себе идти?
— Идти, идти, — подтвердил тот самый чиновник, который чем дальше, тем более знакомым казался. Вот только Лизавета, как ни старалась, не могла припомнить, где же и когда видела этого более чем невзрачного человечка. — А то еще расстроится ваш папенька. Помнится, характер у него еще тот… так что отдыхать. Всенепременно отдыхать.
И, окинувши Лизавету насмешливым взглядом — почудилось, видит он всю ее, вместе с тайнами и мелкими прегрешениями, — добавил:
— Обеим.
В покои их провожали казаки, а вел все тот же мрачный лакей, который лишь тяжко вздыхал, должно быть, сетуя на нынешние нравы, распущенность молодежи или погоду, что тоже не задалась. Главное, что дело он свое знал, и по пути Лизавета не встретила ни одного человека.
И вот как такое возможно?
— Ох ты ж… — Авдотья поправила кольца потяжелевшей змеи, которая теперь обвивала ее шею янтарным ожерельем. — К нам как-то приезжали балаганщики… и там девка одна со змеями танцевала. Только у ней небось поменьше…
— Тяжело? — Лизавета прикидывала, хватит ли у нее смелости прикоснуться к змее.
— Выдюжу… небось не тяжелее чем… — Она смолкла и с неожиданной робостью поинтересовалась: — Посидишь? А то ж… одной… будет в голову всякое лезть.
— Посижу.
Поселили ее в покоях куда как более просторных, нежели Лизаветины. Сопровождение осталось снаружи, лакей и вовсе, осведомившись, не нужно ли чего, исчез. А Лизавета вот осталась.
Осмотрелась.
Вот губу чуть прикусила.
Глаза прикрыла.
А Лешек сказал:
— Это… не слишком быстро, зато надежней… целители с таким не справятся.
Это уже было не девице адресовано, но Димитрию. И в словах почудился упрек: мол, как же ты просмотрел… А и вправду: как? С чесоточным порошком шутили во дворце, особенно средь слабого полу в ходу он был: на каждом балу дебютанток кому-то да поднесут то букет отравленный, то перчаточки… то, прислугу подкупивши, вовсе платье посыплют.
Но там это… не настолько.
Змеи почти воплотились. И Димитрий знал, что девица распрекрасно ощущает их, тяжелых, чуть прохладных и ужасающе живых. Они шевелились, не иначе как чудом удерживаясь на платье, но при всем том меняя места. Вот одна запястье обвила, поднялась до локтя, а рука девицы сделалась тоньше, белее.
И пузыри исчезли.
Она и вздохнула. Осторожно руку подняла.
— Так ей удобнее будет… — Глаза девица открыла-таки и теперь за змеею следила с немалым интересом, а та переползла выше, устроилась на плече, шею обвила. — У нас… водятся… полозы… иные огроменные, в двадцать саженей… батюшка говорил, что этих трогать неможно, что они жилы каменные стерегут.
— Ага. — Лешек опустился на колено и за юбку взялся. — Вы не возражаете?
— Так… наверное…
Девица слегка покраснела.
— При свидетелях же… а то станут говорить…
— Не станут, — пообещал Димитрий и велел: — Одежду после передайте… Быстрякову передайте, пусть займется, отыщет шутника…
Лизавета руку убрала и вздохнула с облегчением явным. Неужто за подруженьку волновалась?
— Так чего искать? — Та голову наклонила, позволяя змее забраться в волосы. — Кузина моя… больше некому… я еще думала, чего это она в гости заглянула-то? Так-то вид делала, будто знать меня не знает…
— Вы враждуете? — Лешек пустил под юбки еще одну змею, а трех, махоньких, снял да на янтарные стены перенес, они и ушли в камень.
И надо полагать, действие сие не останется незамеченным.
— Да чего нам с ней делить-то? — вполне искренне удивилась девица. И пожаловалась: — Щекотно…
— Не больно?
— Самую малость… я как-то было в крапиву упала, вот тогда пекло… а тут… она не злая девка. Вреднючая… но чтоб так… — Девица все ж покачала головой, на которой давешняя змея — разжирневшая, разросшаяся — устроилась венцом, и добавила: — Не сама она… может, Таровицкая велела… хотя зачем ей? Или кто присоветовал… и порошочка дал…
Если дали, то это обнаружится наверняка. Чесоточный порошок, тем более такой, действие которого значительно усилено магией — а слепок Димитрий предусмотрительно снял, — крайне сложно использовать. Одной крупицы хватит, чтобы обжечься.
И Лешек подумал о том же.
Кивнул.
И змее велел:
— Веди себя пристойно.
— А я что? — удивилась девица и на юбки поглядела. — Я ж… стою…
— Это я не вам.
— Тогда ладно… спасибо… за все спасибо. — Она покраснела еще сильнее. — Хороша бы я была… красавица… небось весь конкурс у целителей пролежала бы… да не зыркай ты, Лизка, я ж знаю, что за погань… у нас ею одно время тоже повадились развлекаться. Над новенькими… корнету одному в сапоги сыпанули, так у него кожа вся слезла, до мяса… ох папенька и осерчал.
— И что сделал?
— Нашел шутников и пороть велел, пока у них тоже шкура не слезет… на заднице. Сказал, что только так оно и дойдет…
— Дошло?
— А то! — Она подняла руку, помогая змее переползти на другое плечо. — Папенька у меня вообще доходчиво объяснять умеет… только вы Дешечку не гоните, а то ж тетка разобидится. Я-то ладно, мне с ними жизнь не жить, а папенька расстроится крепко. Он у меня впечатлительный дюже…
ГЛАВА 14
В общем-то во всем этом было нечто до невозможности безумное. Цесаревич, задравший Авдотьины юбки. Разглядывал он круглые коленки, и отнюдь — тут Лизавета готова была поклясться — не только с целительским интересом.
Золотая змея, длина которой достигала никак не менее пяти сажен.
Авдотья, эту змею поглаживавшая.
И главное, казаки в парадных мундирах, наблюдавшие за безумием с видом преравнодушным. А может, не впервые видят и…
Привычные.
И к юбкам, и ко змеям… главное, один встал у двери, заслонивши ее собою, а за спиной повисло полупрозрачное марево скрепляющего заклятья. Второй пристроился у парадной. Третий… просто стоял, но Лизавета чувствовала на себе внимательный его взгляд.
Неуютненько.
А главное, где, спрашивается, они вчера были, когда…
И может, сегодняшнее происшествие тоже… нет, если бы вчера та девушка от порошка преставилась, то… по ней видно было бы. Вон пузыри с Авдотьи ушли, припухлость спала, а кожа все одно темная, красная, будто обваренная. Такое сложно не заметить.
И цесаревич поднялся.
За спину взялся, потянулся со стоном.
— Сорвали? — Авдотья то ли не понимала, кого перед собой видит, то ли трепета должного не испытывала. — Медвежьим жиром надо мазать. Помнится, меня когда жеребец наш сбросил, тоже целители баили, что встать не встану, ходить не хожу… только шиш им.
Шиш она и скрутила, а заодно уж змею через плечо перекинула, будто та была не гадиною преогромных размеров, но меховым воротником. Помнится, одно время этакие длиннющие крепко в моду вошли. Пока одна раскрасавица не удавилась…
Ох и скандал же вышел.
— Папенька мне шаманку привез, а она — жир медвежий, с травами… я теперь его всюду вожу.
— Предусмотрительно, — оценил цесаревич.
— Так я…
— Буду благодарен…
— А с нею… — Авдотья змею погладила, и темно-зеленые, будто из драгоценных камней выточенные глаза благодарно прикрылись. — Чего?
Змея потерлась о раскрытую ладонь, будто кошка, и, выпустив раздвоенный язычок, кольнула им запястье.
— Не шали, — велела Авдотья.
— С ней… если вы не будете возражать… если не боитесь… она совершенно безопасна…
Вот Лизавета в жизни бы не поверила, что этакая тварюга — да еще немного, и она человека заглотит целиком, не подавившись, — и совершенно безопасна.
— Было бы неплохо, если бы вы с ней… еще немного походили… посидели… прилегли. — Цесаревич вздохнул тяжко. — На ночь, скажем… и завтра. Она б остатки воздействия… убрала.
— На ночь так на ночь, — спокойно сказала Авдотья. — А теперь… чего? Или к себе идти?
— Идти, идти, — подтвердил тот самый чиновник, который чем дальше, тем более знакомым казался. Вот только Лизавета, как ни старалась, не могла припомнить, где же и когда видела этого более чем невзрачного человечка. — А то еще расстроится ваш папенька. Помнится, характер у него еще тот… так что отдыхать. Всенепременно отдыхать.
И, окинувши Лизавету насмешливым взглядом — почудилось, видит он всю ее, вместе с тайнами и мелкими прегрешениями, — добавил:
— Обеим.
В покои их провожали казаки, а вел все тот же мрачный лакей, который лишь тяжко вздыхал, должно быть, сетуя на нынешние нравы, распущенность молодежи или погоду, что тоже не задалась. Главное, что дело он свое знал, и по пути Лизавета не встретила ни одного человека.
И вот как такое возможно?
— Ох ты ж… — Авдотья поправила кольца потяжелевшей змеи, которая теперь обвивала ее шею янтарным ожерельем. — К нам как-то приезжали балаганщики… и там девка одна со змеями танцевала. Только у ней небось поменьше…
— Тяжело? — Лизавета прикидывала, хватит ли у нее смелости прикоснуться к змее.
— Выдюжу… небось не тяжелее чем… — Она смолкла и с неожиданной робостью поинтересовалась: — Посидишь? А то ж… одной… будет в голову всякое лезть.
— Посижу.
Поселили ее в покоях куда как более просторных, нежели Лизаветины. Сопровождение осталось снаружи, лакей и вовсе, осведомившись, не нужно ли чего, исчез. А Лизавета вот осталась.
Осмотрелась.