Левиафан

— Мое присутствие, — невозмутимо ответил комиссар. — Этого достаточно. Есть и другие соображения, но о них вам знать ни к чему… Что ж. — В голосе полицейского звучало явное разочарование. — Я вижу, никто не спешит падать в обморок и кричать: «Арестуйте меня, это я убил!» Я, конечно, и не рассчитывал. Тогда вот что. — Он грозно поднял короткий палец. — Никому из других пассажиров говорить об этом нельзя. Да это и не в ваших интересах — слух разнесется моментально, и на вас будут смотреть, как на зачумленных. Не пробуйте перебраться в другой салон — это только усилит мои подозрения. Да и ничего у вас не выйдет, у меня уговор с капитаном.

Рената дрожащим голосом пролепетала:

— Мсье Гош, миленький, нельзя ли хоть меня избавить от этого кошмара? Я боюсь сидеть за одним столом с убийцей. А вдруг он подсыпет мне яду? У меня теперь кусок в горло не полезет. Ведь мне опасно волноваться. Я никому-никому не скажу, честное слово!

— Сожалею, мадам Клебер, — сухо ответил сыщик, — но никаких исключений не будет. У меня есть основания подозревать каждого из присутствующих, и не в последнюю очередь вас.

Рената со слабым стоном откинулась на спинку стула, а лейтенант Ренье сердито топнул ногой:

— Что вы себе позволяете, мсье… следователь по особо важным делам! Я немедленно доложу обо всем капитану Клиффу!

— Валяйте, — равнодушно сказал Гош. — Но не сейчас, а чуть позже. Я еще не закончил свою маленькую речь. Итак, я пока не знаю точно, кто из вас мой клиент, хотя близок, очень близок к цели.

Рената ждала, что вслед за этими словами последует красноречивый взгляд, и вся подалась вперед, но нет, полицейский смотрел на свою дурацкую трубку. Скорее всего врал — никого у него на примете нет.

— Вы подозреваете женщину, это же очевидно! — нервно всплеснула руками мисс Стамп. — Иначе к чему носить с собой заметку про какую-то Мари Санфон? Кто такая эта Мари Санфон? Да кто бы она ни была! Какая глупость подозревать женщину! Разве способна женщина на такое зверство?

Миссис Труффо порывисто поднялась, кажется, готовая немедленно встать под знамя женской солидарности.

— Про мадемуазель Санфон мы поговорим как-нибудь в другой раз, — ответил сыщик, смерив Клариссу Стамп загадочным взглядом. — А заметок этих у меня тут полным-полно, и в каждой своя версия. — Он открыл черную папку и пошелестел вырезками. Их и в самом деле был не один десяток. — И все, дамы и господа, попрошу меня больше не перебивать! — Голос полицейского стал железным. — Да, среди нас опасный преступник. Возможно, психопатического склада. (Рената заметила, как профессор потихонечку отодвигается вместе со стулом от сэра Реджинальда.) Поэтому прошу всех соблюдать осторожность. Если заметите нечто необычное, даже какую-нибудь мелочь, — сразу ко мне. Ну, а лучше всего будет, если убийца чистосердечно покается, деваться-то все равно некуда. Вот теперь у меня все.

Миссис Труффо по-ученически вскинула руку:

— In fact, I have seen something extraordinary only yesterday! A charcoal-black face, definitely inhuman, looked at me from the outside while I was in our cabin. I was so scared![4] — Она обернулась к своему благоверному и ткнула его локтем. — I told you, but you paid no attention?[5]

— Ой, — встрепенулась Рената, — а у меня вчера из туалетного набора пропало зеркальце в настоящей черепаховой оправе.

Мсье Псих, кажется, тоже хотел что-то сообщить, но не успел — комиссар сердито захлопнул папку:

— Не надо делать из меня идиота! Я — старая ищейка! Гюстава Гоша со следа не собьешь! Понадобится — ссажу на берег всю честную компанию, и будем разбираться с каждым в отдельности! Десять душ загублено, это вам не шутки! Думайте, дамы и господа, думайте!

Он вышел из салона и громко стукнул дверью.

— Господа, мне что-то нехорошо, — слабым голосом произнесла Рената. — Пойду к себе.

— Я провожу вас, мадам Клебер, — немедленно подскочил к ней Шарль Ренье. — Это просто неслыханно! Какая наглость!

Рената отстранила его:

— Спасибо, не нужно. Я дойду сама.

Она неверной походкой пересекла помещение, у двери на миг оперлась о стену. В коридоре, где никого не было, ее шаг убыстрился. Рената открыла свою каюту, вынула из-под дивана саквояж и сунула подрагивающую руку под шелковую обшивку. Лицо ее было бледным, но решительным. Пальцы в два счета нащупали металлическую коробочку.

В коробочке, холодно поблескивая стеклом и сталью, лежал шприц.





Кларисса Стамп




Неприятности начались прямо с утра. В зеркале Кларисса явственно разглядела две новые морщинки — едва заметными лучиками они пролегли от уголков глаз к вискам. Это все солнце. Оно здесь такое яркое, что ни зонтик, ни шляпа не спасают. Кларисса долго рассматривала себя в безжалостной полированной поверхности, натягивала пальцами кожу, надеялась, может, это со сна и разгладится. Дорассматривалась: извернула шею так, что увидела за ухом седой волосок. Тут уж стало совсем грустно. Может быть, тоже солнце? Волосы выгорают? Нет, мисс Стамп, не обманывайте себя. Как сказал поэт,

И белое дыханье ноября

обдало скорбью, косы серебря.





Привела себя в порядок тщательней обычного. Седой волосок безжалостно выдернула. Глупо, конечно. Кажется, у Джона Донна сказано, что секрет женского счастья — умение вовремя перейти из одного возраста в другой, а возрастов у женщины три: дочь, жена и мать. Но как перейти из второго статуса в третий, если никогда не была замужем?

Лучшее средство от подобных мыслей — прогулка на свежем воздухе, и Кларисса отправилась пройтись по палубе. При всей своей необъятности «Левиафан» давно уже был измерен ровными, неспешными шагами — во всяком случае, верхняя его палуба, предназначенная для пассажиров первого класса. По периметру триста пятьдесят пять шагов. Семь с половиной минут, если не любоваться морем и не болтать со знакомыми.

По раннему времени знакомых на палубе не было, и Кларисса беспрепятственно прошлась вдоль правого борта до самой кормы. Пароход плавно взрезал бурую поверхность Красного моря, от мощного винта к горизонту тянулась ленивая седая борозда. Ох, жарко.

Кларисса с завистью понаблюдала за матросами, которые драили медные бляшки перил ярусом ниже. Хорошо им в одних холщовых штанах — ни лифа, ни панталон, ни чулок на тугих подвязках, ни длинного платья. Поневоле позавидуешь дикому мистеру Аоно, который расхаживает себе по кораблю в своем японском шлафроке, и никого это не удивляет — азиат.

Она представила, что лежит в полотняном шезлонге совершенно без всего. Нет, пусть в легкой тунике, как древняя гречанка. И ничего особенного. Лет через сто, когда человечество окончательно избавится от предрассудков, это будет в порядке вещей.


Навстречу, шурша каучуковыми шинами, катил на трехколесном американском велосипеде мистер Фандорин. Говорят, подобный экзерсис превосходно развивает эластичность мышц и укрепляет сердце. Дипломат был в легком спортивном костюме: клетчатые панталоны, гуттаперчевые туфли с гамашами, короткий пиджак, белая рубашка с расстегнутым воротом. Золотистое от загара лицо осветилось приветливой улыбкой. Мистер Фандорин учтиво приподнял пробковый шлем и прошелестел мимо. Не остановился.

Кларисса вздохнула. Затея с прогулкой оказалась неудачной — только белье пропиталось потом. Пришлось возвращаться в каюту и переодеваться.

Завтрак Клариссе подпортила кривляка мадам Клебер. Поразительное умение делать из своей слабости орудие эксплуатации! Именно тогда, когда кофе в чашке Клариссы остыл до нужной температуры, несносная швейцарка пожаловалась, что ей душно, и попросила распустить шнуровку на платье. Обычно Кларисса делала вид, что не слышит нытья Ренаты Клебер, и непременно находился какой-нибудь доброволец, однако для столь деликатного дела мужчины не годились, а миссиc Труффо как назло отсутствовала — помогала мужу пользовать какую-то захворавшую даму. Кажется, раньше эта скучная особа работала сестрой милосердия. Какой, однако, социальный взлет: жена главного врача, столуется в первом классе. Строит из себя истинную британскую леди, только слегка перебарщивает.

В общем, пришлось возиться со шнуровкой мадам Клебер, а кофе тем временем безнадежно остыл. Мелочь, конечно, но тут уж одно к одному.

После завтрака вышла прогуляться, сделала десять кругов, устала. Один раз, воспользовавшись тем, что поблизости никого не было, осторожно заглянула в окно каюты № 18. Мистер Фандорин сидел у секретера в белой рубашке, стянутой красно-сине-белыми подтяжками, и, зажав в углу рта сигару, ужасно громко стучал пальцами по диковинному аппарату — черному, железному, с круглым валиком и большим количеством кнопочек. Заинтригованная Кларисса утратила бдительность и была застигнута на месте преступления. Дипломат вскочил, поклонился, накинул пиджак и подошел к открытому окну.

— Это п-пишущая машина «ремингтон», — объяснил он. — Новейшая модель, только что поступила в продажу. Удобнейшая штука, мисс Стамп, и совсем легкая. Ее без труда переносят двое грузчиков. Незаменимая вещь в п-путешествии. Вот, упражняюсь в скорописи. Кое-что выписываю из Гоббса.

Кларисса, все еще красная от смущения, чуть кивнула и удалилась.

Села неподалеку под полосатой маркизой, в тени. Дул свежий ветерок. Открыла «Пармскую обитель», стала читать про безответную любовь прекрасной, но стареющей герцогини Сансеверина к юному Фабрицио дель Донго. Расчувствовалась, смахнула платочком навернувшуюся слезу — и, как нарочно, на палубу выходит мистер Фандорин: в белом костюме, в широкополой панаме, с тросточкой. Хорош необычайно.

Кларисса его окликнула. Он подошел, поклонился, сел рядом. Взглянув на обложку, сказал:

— Держу п-пари, что описание битвы при Ватерлоо вы пропустили. А зря — это лучшее место во всем Стендале. Более точного описания войны мне читать не приходилось.

Как это ни странно, Кларисса, действительно, читала «Пармскую обитель» уже во второй раз, и оба раза сцену сражения пролистнула.

— Откуда вы узнали? — с любопытством спросила она. — Вы ясновидящий?

— Женщины всегда пропускают б-батальные эпизоды, — пожал плечами Фандорин. — Во всяком случае, женщины вашего склада.

— И какой же такой у меня склад? — вкрадчиво спросила Кларисса, сама чувствуя, что кокетка из нее никудышная.

— Скептическое отношение к себе, романтическое к окружающему миру. — Он смотрел на нее, слегка наклонив голову. — А еще про вас можно сказать, что недавно в вашей жизни произошла резкая п-перемена к лучшему и что вы перенесли какое-то потрясение.

Кларисса вздрогнула и взглянула на собеседника с откровенным испугом.

— Не пугайтесь, — успокоил ее удивительный дипломат. — Я ровным счетом ничего про вас не з-знаю. Просто при помощи специальных упражнений я развил в себе наблюдательность и аналитические способности. Обычно мне бывает достаточно незначительной детали, чтобы восстановить всю к-картину. Покажите мне вот такой пятак с двумя дырочками (он деликатно показал на большую розовую пуговицу, украшавшую ее жакет), и я сразу скажу вам, кто его обронил — очень к-крупная свинья или очень маленький слоненок.

Улыбнувшись, Кларисса спросила:

— И вы каждого видите насквозь?

— Не насквозь, но многое вижу. Например, что вы можете сказать вон про того господина?

Фандорин показал на плотного мужчину с большими усами, разглядывавшего в бинокль пустынный берег.

— Это мистер Баббл, он…

— Не продолжайте! — перебил ее Фандорин. — Попробую угадать сам.

Он с полминуты смотрел на мистера Баббла, потом сказал:

— На восток едет впервые. Недавно женился. Фабрикант. Д-дела идут неважно, от этого господина пахнет скорым банкротством. Почти все время проводит в биллиардной, но играет плохо.

Кларисса всегда гордилась своей наблюдательностью и пригляделась к мистеру Бабблу, манчестерскому промышленнику, повнимательней.

Фабрикант? Что ж, пожалуй, догадаться можно. Раз едет первым классом — значит, богат. Что не аристократ — на физиономии написано. На коммерсанта тоже не похож — мешковатый сюртук, да и бойкости в чертах нет. Ладно.

Недавно женился? Ну, это просто — кольцо на безымянном пальце так блестит, что сразу видно — новехонькое.

Много играет на биллиарде? Это еще почему? Ага, пиджак перепачкан мелом.

— С чего вы взяли, что мистер Баббл едет на восток впервые? — спросила она. — Почему от него пахнет банкротством? И чем вызвано утверждение, что он — плохой игрок на биллиарде? Вы что, были там и видели, как он играет?

— Нет, я не был в б-биллиардной, потому что терпеть не могу азартные игры, и вообще вижу этого джентльмена впервые, — ответил Фандорин. — То, что он следует этим маршрутом в первый раз, явствует из т-тупого упорства, с которым он разглядывает голый берег. Иначе мистер Баббл знал бы, что до самого Баб-эль-Мандебского пролива ничего интересного в той стороне он не увидит. Это раз. Дела у этого господина идут совсем скверно, иначе он нипочем не пустился бы в такое длительное путешествие, да еще сразу после свадьбы. Чтоб этакий б-барсук покинул свою нору? Только перед концом света, никак не раньше. Это два.

— А если он отправился в свадебное путешествие вместе с женой? — спросила Кларисса, зная, что мистер Баббл путешествует один.

— И томится на палубе в одиночестве, и торчит в б-биллиардной? А играет он из рук вон плохо — вон у него пиджак спереди белый. Только совсем никудышные игроки так елозят животом по краю биллиарда. Это три.

— Ну хорошо, а что вы скажете вон про ту даму?

Увлеченная игрой Кларисса показала на миссис Блэкпул, величественно шествовавшую под руку со своей компаньонкой.

Фандорин окинул почтенную даму незаинтересованным взглядом.

— У этой все на лице написано. Возвращается из Англии к мужу. Ездила навестить взрослых детей. Муж — военный. Полковник.