Лето потерянных писем

– Э… древесный парк?

Ной изогнул губы.

– Ну, ты не ошиблась.

– Суффикс «рарий» его выдал, – пошутила я. – Какой затасканный синоним для парка. Ведь люди постоянно бегают по кругу и приговаривают: «Мистер Рарий, не паркуйте машину в Гарвардском дворе», – добавила я, изображая наш знаменитый массачусетский акцент.

– Ты смешная, – рассмеявшись, сказал Ной и открыл дверь. Он покачал головой, а я широко ему улыбнулась, разволновавшись от своей ужасной шутки.

Ной резко замер.

– Что? – Я повернулась в том же направлении и увидела, как прямо к нам идут его родители. И тоже остолбенела, как олень в свете фар. – О нет.

– Эбигейл! – остановилась рядом с нами мама Ноя. – Как я рада снова тебя встретить. И Ной. Такая неожиданность. Что вы тут делаете?

– Эбигейл переживала о моем здоровье.

Его мама нервно улыбнулась.

– Он шутит, – быстро вмешалась я. – Мы… – Упс. На самом деле не очень-то хотелось упоминать мою бабушку. – Просто заскочили на минутку.

– Останетесь на службу?

Ной покачал головой:

– Не!

Впервые в разговор вступил его отец, и тон его сочился неодобрением.

– Почему?

– У нас уже есть планы, – ответил Ной и взял меня за руку. Не знаю, для чего: чтобы поддержать или тащить за собой, если придется бежать.

– Хм. – Гарри Барбанел обратил внимание на меня. – А как, хм… продвигается твое… расследование, Эбигейл?

Мне не нравилось, что Гарри Барбанел называет меня полным именем. Вот из уст Ноя это звучало мило, а у его папы – нет. И мое расследование? Ну, с ним уж я меньше всего хочу его обсуждать, памятуя, как он кивком позвал Ноя домой в «Золотые двери» после того провального ужина. Я помнила, в каком напряжении Ной вернулся в стан Барбанелов.

Поджав губы, я улыбнулась мистеру Барбанелу.

– Хорошо.

Миссис Барбанел взяла мужа за локоть. Наверное, она тоже была готова утащить своего партнера.

– Тогда приятного вечера. Еще увидимся.

Мы подождали, пока родители Ноя скроются в молельной, и еще минуту шли молча. Но даже потом я старалась говорить негромко.

– Твои родители что-нибудь упоминали об ужине на прошлой неделе? Что они знают о моем, эм… расследовании?

Ной покосился на меня.

– Теперь почти все. У нас состоялась семейная дискуссия.

– Ты серьезно? – почти взвизгнула я. – И что собой подразумевает «семейная дискуссия»?

– Ничего особенного. Папа потащил меня в кабинет деда вместе с мамой и бабушкой. Дед рассказал моим родителям, что Рут росла в его семье, но это все. Потом папа спросил у меня, почему дедушка сильно расстроился, а бабушка вела себя так странно… и… – Ной пожал плечами.

– И что?

– Я рассказал ему о письмах. Об Эдварде и Рут. О том, как я пытаюсь помочь тебе узнать историю твоей семьи.

В груди у меня смешались самые разные чувства, как пищевая сода и уксус. Столкновение и взрыв, и я не знала, как с ними справиться. Конечно, я хотела, чтобы Ной поговорил со своим отцом. Но мне не нравилось, что Гарри Барбанел знал о моих поисках – может быть, потому что он откровенно демонстрировал свое неодобрение, а я ненавидела внушающее отвращение, гадливое чувство, которое вызывало у меня это неодобрение.

Думаю, Ной чувствовал то же самое, когда столкнулся со своим папой.

– И что он думает? – спросила я. – О твоей помощи мне?

Ной пожал плечами.

– Хочешь поужинать?

– Ной!


Он вздохнул.

– Ему не пришлось это по душе.

– Предположу, он считает, что тебе стоит отвести меня от дальнейших поисков.

Ной коротко кивнул.

– Поэтому он наверняка был не рад увидеть нас сегодня вместе.

– Наверное, нет. – Ной ухмыльнулся мне. – Хотя, с другой стороны, моя последняя девушка была католичкой, и родители почти уверовали, что я на ней женюсь, поэтому, возможно, они все же рады.

Два удара мне прямо в сердце. Первый: сравнение с предыдущей девушкой, будто я могла претендовать на подобный статус (почему я всегда так парюсь?). Второй: с кем он раньше встречался? Почему они расстались? Как бы исподтишка все о ней разузнать?

– А?

– Есть местечко на Мейн-стрит под названием «Моби Дик», я хотел там побывать, – сказал Ной. – Пошли туда.

Это мне за то, что разнюхивала о его девушках. Я пошла с Ноем в город, продолжая держать его за руку.

– Выходит, ты рассказал папе о романе и письмах. А про ожерелье упоминал?

Ной бросил на меня взгляд, но ответил не сразу.

– Нет.

– Нет? Ты помедлил с ответом.

У него вырвался смешок.

– Нет. Просто сомневаюсь, что это поможет.

– Потому что он решит, что я еще сильнее докапываюсь?

– Да, все равно это не привело бы ни к чему хорошему. – Ной остановился у входа в ресторан. – Мы пришли.

И мы вошли в ресторан, позабыв о потерянных ожерельях, бывших девушках и осуждающих семьях.





Вечером, сидя в лунном свете на крыльце миссис Хендерсон, я позвонила маме под пение цикад.

Мама уже знала о Киндертранспорте, потому что мамы знают все о Киндертранспортах, налогах, возможностях здравоохранения и умрешь ты или нет от странной шишки на локте. Но она ни разу не слышала про американский Киндертран-спорт.

– Как определить, входил ли ребенок в эту тысячу? – спросила она. – Как это было организовано? Похоже на независимое собрание людей с похожими историями.

– Не знаю, может, это кодовое обозначение.

Я уже услышала, как она хмурится.

– Но тогда их могло быть больше тысячи, и как бы они это назвали?

– Может, речь идет о каком-то конкретном временном промежутке, или их провезли как-то по-особенному. Я еще не искала информацию, но рабби дала нам почту своей подруги, которая, по ее словам, как раз занимается изучением подобных тем. Такое ведь могло произойти с бабушкой, верно? Родители могли отправить бабушку из страны для ее же безопасности, верно?

– Верно.

Я минутку послушала цикад.

– Эй, мам?

– Да?

– Почему ты никогда не говоришь о бабушке?

– Я говорю.

– Нет, но как… о том, какой она была матерью.

Мама замолчала надолго.

– Не знаю. Думаю, это было несколько… тяжело. Не весело.

– Как считаешь, почему так произошло?