Лейла

— Мы не можем удерживать ее силой. У тебя могут быть проблемы с законом, если кто-то узнает.

— Она не уйдет отсюда в твоем теле. Оно твое.

— Скажи это полиции, — отвечает Лейла.

— Незачем кому-то знать. Но она не покинет дом, пока мы не придумаем, как все исправить.

Лейла сжимает затылок ладонью и отодвигается от меня.

— Ты слышал, что сказал этот человек. Он сказал, что ничего исправить нельзя.

— А еще он сказал, что такое случается редко. Может, настолько редко, что никто еще не нашел решение. Наберемся терпения. Изучим все сами. Мы во всем разберемся, Лейла.

Я вновь заключаю ее в объятия, надеясь унять ее тревогу. Но сделать это непросто, потому что она чувствует бешеное биение сердца в моей груди.

Я волнуюсь точно так же, как она. Если не сильнее.

— Думаю, тебе стоит рассказать ей уже сейчас, — говорит Лейла. — Может быть, если она поймет, что натворила, то перестанет с тобой ругаться. Возможно, она поможет нам во всем разобраться.

Лейла всегда видела в людях только хорошее.

Проблема в том, что я сомневаюсь, что в Сейбл хорошего достаточно, чтобы та захотела нам помочь. В конце концов, мы сейчас здесь из-за нее.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Но сначала нужно ее связать.

Лейла забирается на кровать и говорит, когда я привязываю ее.

— Я понимаю, что ты сейчас злишься на нее. Но не будь с ней жесток.

Я киваю в ответ, но не в знак обещания.

Злюсь — это еще мягко сказано.

Лейла закрывает глаза и делает вдох. Когда ее глаза вновь открываются, я вижу, что в ответ на меня смотрит уже не Лейла, и ощущаю одну лишь неприязнь. Я не чувствую раскаяния, когда она начинает тихо плакать. Не испытываю вины, когда она умоляет меня развязать ее. Я сажусь на край кровати возле ее ног и пристально на нее гляжу.

Она хотя бы не кричит и не бьется в истерике. Может, нам даже удастся обо всем поговорить.

— Теперь ты меня отпустишь? — спрашивает Сейбл.

— Сперва я хочу задать тебе несколько вопросов.

— А потом отпустишь?

— Да.

— Хорошо, — кивает она, — но… можешь, пожалуйста, развязать меня сначала? У меня все болит. Я часами сижу в этом положении.

Она сидит связанной всего минуту. Даже не осознает, что большую часть времени свободно перемещается по дому.

— Развяжу, когда ответишь на мои вопросы.

Она устраивается на кровати подальше от меня. Подтягивает ноги к груди и с тревогой на меня смотрит.

— У тебя сердитый вид, — тихо замечает девушка. — Почему ты злишься?

— Что ты помнишь о ночи, когда в тебя стреляли?

— Я не люблю говорить об этом. Ты же знаешь.

— Почему? Потому что не помнишь так четко, как я?

Она мотает головой.

— Нет. Потому что вообще ничего не помню.

— Не совсем так, — возражаю я. — Думаю, тебя просто сбивает с толку то, что ты помнишь.

Девушка мотает головой.

— Я не хочу об этом говорить.

Я продолжаю, несмотря на ее просьбы прекратить.

— Я знаю, что творится у тебя в голове. Ты утверждаешь, что потеряла память, но я в этом сомневаюсь. Просто тебе сложнее добраться до воспоминаний Лейлы, потому что они перемешаны с другими воспоминаниями. Поэтому… порой… когда я говорю о событиях прошлого, ты не сразу о них вспоминаешь. Тебе будто бы приходится их перебирать. Раскапывать их.


Я вижу, как у нее перехватывает дыхание.

Наклоняюсь и смотрю ей прямо в глаза.

— Тебе порой кажется, что воспоминаний слишком много? Тех, что тебе даже не принадлежат?

У нее начинает дрожать нижняя губа. Она напугана, но пытается это скрыть.

— Ты помнишь, как открыла дверь тем вечером, когда Сейбл постучала?

— Да, — кивает она.

— А еще ты помнишь, как была той, кто в эту дверь стучал.

Ее глаза округляются.

— Почему ты так говоришь? — выпаливает она.

— Потому что… ты Сейбл.

Она неотрывно смотрит на меня несколько долгих мгновений.

— Ты с ума сошел?

— Твои воспоминания сбивают с толку, потому что ты в чужом теле.

Ее взгляд становится угрожающим.

— Лучше отпусти меня сейчас же, иначе мигом упеку тебя за решетку, Лидс. Так и сделаю. Не думай, что я прощу тебе подобное.

— Ты же все это время знала, что ты, возможно, Сейбл?

— Пошел ты, — шипит она. — Отпусти меня.

— Зачем ты разбила зеркало в ванной, когда мы приехали? Видишь порой лицо Сейбл, когда смотришь в зеркало?

— Конечно, я порой вижу ее лицо! Она стреляла в меня, Лидс! У меня посттравматическое расстройство!

Она не стала отрицать, что разбила зеркало.

— Нет у тебя никакого расстройства. Это реальное воспоминание.

— Говоришь как психопат.

Я отвечаю ей ровным тоном.

— Ты стреляла в меня. И стреляла в Лейлу. И я знаю, что ты помнишь, как сделала это.

Она мотает головой.

— Я стреляла в Лейлу? Я и ЕСТЬ Лейла!

— Понимаю, что все запутанно. Но ты не Лейла. Ты способна увидеть некоторые из ее воспоминаний, потому что ты в теле Лейлы и имеешь к ним доступ. Но ты умерла, когда я выстрелил в тебя. А когда ты выстрелила в Лейлу, умерла она. Но лишь на несколько секунд. Этого времени было достаточно, чтобы твоя душа оказалась не в том теле. А душа Лейлы оказалась в заточении в этом доме.

Теперь она плачет.

— Ты меня пугаешь. — Ее голос звучит боязливо. — Несешь какой-то бред. Я Лейла. Как ты вообще можешь думать, что я не Лейла?

Я бы мог начать перечислять все доказательства, но слишком уж их много. Вместо этого я пытаюсь придумать вопрос, на который смогла бы сразу ответить только Лейла. Вопрос, ответ на который Лейла уже давала, что Сейбл будет вспомнить непросто.

— Какую песню я пел тебе в ночь нашей первой встречи?

— Я… — отвечает она, — это было давно.

— Какую песню я тебе пел? У тебя три секунды на ответ.

— «Помни меня»? — Она озвучивает название словно вопрос.

— Нет. Я пел «Я перестал». Лейла помнит.

— Перестань говорить обо мне, будто я не Лейла. Это безумие. — Она отползла еще дальше к изголовью кровати, будто пытается улизнуть от меня.

Я не виню ее за то, что она меня боится. Если бы месяц назад кто-то попытался объяснить мне подобное, я бы не смог поверить. И я стараюсь вести себя настолько уравновешенно, насколько могу, понимая, что сейчас она обо мне иного мнения.