Ледяное забвение

В отдалении виднелся Микоян-Шахар, в котором предполагалось устроить командный пункт дивизии. И тут со скал раздались выстрелы. Егеря спешились и прочесали местность. Лейтенанту Пессингеру пуля задела голову — только царапина. Повезло. Из своих укрытий стали медленно выползать партизаны. Они ругали Сталина и хвалили Гитлера. Егеря им не возражали. Они снова погрузились в машины и поехали дальше.

Когда «эдельвейсы» пришли на земли карачаевцев, к их изумлению, местное население приветствовало их как старых добрых друзей. Командир дивизии Хуберт Ланц до этого не раз бывал на Кавказе. Он хорошо говорил по-русски, изучил некоторые диалекты горцев, прекрасно знал многие перевалы и охотничьи тропы. Обаятельный и щедрый Ланц без проблем завязывал знакомства среди местного населения, что сослужило ему теперь хорошую службу. Местные жители охотно сообщали альпийским стрелкам все, о чем те спрашивали, и повсюду безо всякого страха воспринимали их появление.

Обнаружив место, где можно было форсировать реку Кубань по висячему мосту, «эдельвейсы» оказались уже в предгорье Кавказа. Горные леса и стремительные реки напоминали егерям их родные места в Баварских Альпах. От радушно принявших их горцев они узнали, что Сталин — их злейший враг и что они считают немцев своими освободителями. Когда альпийские стрелки прибыли в долину Учкулан, вокруг их командира Хиршфельда собралась вся деревня. Они советовались, как им быть дальше. Всего несколько часов назад, прежде чем уйти в густые леса, отступающие русские взорвали единственный мост, без которого никак нельзя было обойтись.

За короткое время альпийские стрелки успели крепко сдружиться с жителями этой деревни. На собрании под предводительством старосты деревни было решено немедленно восстановить мост, чтобы егеря могли хоть как-то перейти реку и попытаться настичь отступающих красных.

Карачаевцы восстанавливали мост вместе с горными стрелками дивизии «Эдельвейс», как будто всю свою жизнь они были товарищами в горах, а в это время женщины готовили для них обед.

Все егеря были счастливы, что они наконец-то вырвались из жарких степей. Здесь начиналась уникальная в своем роде высокогорная военная экспедиция, цель которой — взойти на высшую точку Кавказа гору Эльбрус, и Гюнтер загорелся снять об этой экспедиции целый фильм.

Опережая остальные части дивизии на сто пятьдесят километров, передовой отряд «эдельвейсов» поднимался в горы. Берен Зепп, один из их лучших охотников, застрелил в лесу медведя, и егерям довелось полакомиться медвежатиной, одновременно любуясь красивейшей вершиной Белала-Кая, которую они называли Матерхорн Кавказа. Старая мельница, расположенная прямо в лесу, послужила им промежуточной базой.

На их пути появлялось все больше трех- и четырехтысячников — Домбай-Ульген, Софруджу и ледовые поля вдали. Дальше они пошли по течению реки Кубань, берущей свое начало от слияния рек Уллу-Кам и Уллу-Езень, вытекающих из-под ледников на склонах Эльбруса. В живописной долине Учкулан им постоянно встречались стада. На одном из альпийских лугов, на высоте тысяча двести метров над уровнем моря, егеря разбили свой первый экспедиционный лагерь. Эта местность напоминала им альпийские луга Баварии, и они почти забывали о том, что их родные горы очень далеко.

Всю их поклажу тянули на себе маленькие ослики. Егеря знали, что, если вдруг ослик ни с того ни с сего заупрямится и не захочет идти дальше, его не сдвинет с места ни одна пожарная дружина, — тут помогут лишь терпение и ожидание, пока длинноухий упрямец сам не захочет идти.

Когда егеря добрались до первого большого поселения в долине, многим мужчинам, которых они встречали по дороге, было более ста лет, ведь на Кавказе проживало больше долгожителей, чем в каком-либо другом уголке земли. Как и в любой отдаленной от мира горной местности, дома людей здесь были так же просты и непритязательны, как они сами. Примечательным было то, что, несмотря на свою бедность, люди эти были удивительно гостеприимны. Их отношение к чужеземцам трогало Гюнтера своей искренностью. Прежде надо уважить гостя, а уж потом думать о себе.

На следующее утро егеря отправились на высокогорье, причем весь их обоз был размещен на свободных арбах местных жителей. Так они поднялись до истоков реки Кубань, берущей свое начало в ледниках. На высокогорном пастбище, расположенном на высоте двух тысяч метров, егерей окружили удивленные пастухи, принявшие их за туристов, которым нужно переночевать.

Экспедиция по чужим странам, где не удалось превратить аборигенов в друзей, неважно в какой точке мира, обречена на провал. «Эдельвейсам» в этом отношении повезло. Они легко заводили дружбу с горцами, и те относились к егерям как к гостям и предоставляли им еду и кров. А большего альпийским стрелкам и не надо было. Дрова — чтобы готовить, проточная вода — чтобы пить и умываться, пусть даже ледяная, открытый огонь в номере «отеля», дым от которого уходит через дыру в крыше. Покуривая свои любимые трубки, егеря вспоминали оставшуюся далеко позади Баварию. Талая вода, сбегающая со скал, предвещала близость ледников, а путь вел их все выше, мимо зарослей рододендронов до сказочного луга, откуда открывался вид на Эльбрус.

На высоте две тысячи восемьсот метров егеря разбили свой последний лагерь в долине Учкулан, где остановились на два дня для акклиматизации. В дни отдыха каждый делал что хотел. Одни брились, пытаясь приобрести цивилизованный вид, другие подгоняли высокогорное снаряжение, которое очень скоро им понадобится, а кто-то разбирался с дырками в носках при полном отсутствии швейных принадлежностей. Неудивительно, что в таких довольно благоприятных условиях все получалось как надо.

На исходе третьего дня егеря вынуждены были закончить пребывание на этом высокогорном курорте. Вместе с вьючными животными они стали подниматься по бесконечным каменным насыпям к перевалу. При этом дивизионный вымпел с изображением цветка эдельвейса всегда был с ними.

Высота перевала три тысячи девятьсот метров. Они вышли на заданный уровень первой высотной отметки, где давно ожидаемые ледовые поля предстали в своем сверкающем серебром наряде. Над ледником возвышалась знаменитая Ушба, на которую до войны много раз поднимались немецкие альпинисты.

Чтобы пройти ледник, егеря переобулись в трикони — горные ботинки со стальными зубчатыми набойками на подошвах. Славных же осликов, смиренно тащивших поклажу до самого ледника, пришлось оставить и дальше весь экспедиционный груз нести на себе. Чем выше поднималось солнце, тем рыхлее становился наст на ледяном покрове и все труднее в разреженном воздухе высокогорья было обходить коварные расщелины с двадцатикилограммовой ношей за спиной. Все чаще егерям приходится останавливаться на привал.

В долине извечных льдов выступали темные спины морен. Там на осыпи сверкал на солнце обитый листами оцинкованного железа высокогорный трехэтажный отель, по форме напоминавший дирижабль, а рядом с ним вился гостеприимный дымок от костра. Кажется, до него рукой подать. И все же, прежде чем они добрались до этого «дирижабля», который русские назвали «Приют Одиннадцати», прошло несколько часов. Расстояние на высокогорье обманчиво, особенно если альпинисты уже здорово устали после многочасовых переходов по леднику.

Когда отряд альпийских стрелков под командованием гауптмана Хайнца Грота, выбиваясь из последних сил, дошел до перевала, где их ожидал долгожданный приют, откуда-то сверху раздался оклик на немецком языке, а вскоре появился егерь из разведгруппы и, задыхаясь, сообщил, что приют занят русскими. Грот должен был любой ценой овладеть «дирижаблем», поскольку от этого зависел успех всей операции. Идти в атаку на эту твердыню по льду с его небольшим отрядом было невозможно. «Приют Одиннадцати» господствовал над ледниковым плато, и здесь он бы не смог добиться успеха даже с целым батальоном горных стрелков. Силой ничего от русских не добиться, да и применение оружия для альпиниста Грота было непривлекательным делом. Тогда он вспомнил, что у него есть белое полотенце. Он привязал его к ледорубу и, подняв над головой, пошел наверх, к приюту. Спотыкаясь от голода, жажды и усталости, Грот в страхе думал: чем же все это закончится?

Неожиданно, буквально через несколько десятков шагов, он оказался перед пулеметным гнездом, сооруженным из кучи камней. Двое красноармейцев монголоидной внешности навели на него дуло пулемета, но стрелять не стали. Оставив пулемет без присмотра, красноармейцы взяли наизготовку свои винтовки с примкнутыми штыками и повели пленного Грота к комплексу хижин рядом с «дирижаблем». Там его встретил советский лейтенант с двумя солдатами-узбеками. Они были невероятно удивлены появлению под Эльбрусом неизвестного немецкого офицера, ведь, по их представлению, линия фронта находилась где-то очень далеко, за пределами границы гор.

Допрашивали гауптмана Грота трое русских — советский лейтенант и двое гражданских — зимовщик-наблюдатель и радист. Никто из них не понимал по-немецки, и Грот горько сожалел о том, что ни в школе, ни за целый год войны в России он не изучил язык своих противников. По счастливому стечению обстоятельств при нем был офицерский планшет. Он попросил русских набраться немного терпения и начал чертить на бумаге красным и голубым цветом. Активно жестикулируя, Грот пытался втолковать внимавшим ему русским, что они окружены превосходящими силами немецких вооруженных сил и что он, как парламентер, имеет исключительно мирные намерения и уполномочен предложить им единственно возможный вариант — отход вниз в Баксанскую долину. К своему удивлению, он был понят.

Началось оживленное обсуждение, и после недолгого совещания лейтенант, метеорологи и повариха Зоя ушли в сторону Баксаны. Четверо красноармейцев-узбеков решили остаться. С винтовками, взятыми наизготовку, они окружили Грота. От отчаяния тот дико заорал на них, чтобы они дали ему поесть, но их непроницаемые лица оставались совершенно безучастными. Тогда он слегка схватил стоявшего ближе всех к нему узбека за руку и повел его, пораженного и несопротивляющегося, к входной двери в хижину, над которой дымилась труба.

Обостренный инстинкт не обманул Грота — это была кухня. И то, что он там нашел, превзошло не только его ожидания, но и ожидания сопровождавших его узбеков, лица которых вытянулись от удивления. На плите стоял огромный котел с кипяченой водой, рядом на столе были продукты, чайник, мешок сахара, жиры и огромная кастрюля с наваристым супом.

Утолив жажду и голод, Грот осмотрел «дирижабль». На первом этаже находились кухня, душевые комнаты и складские помещения. На втором и третьем этажах были жилые помещения. Комнаты были оборудованы откидными двухъярусными полками вагонного типа. Для хранения личных вещей и снаряжения имелись сундуки. Стены и потолки были отделаны линкрустом, а паркетные полы покрыты лаком. Под потолком светили люстры. Имелось центральное отопление, работали водопровод и канализация. На втором этаже была оборудована просторная столовая на пятьдесят человек.

В складских помещениях Грот обнаружил зимнее и летнее альпинистское снаряжение в большом количестве, много съестных припасов, которыми можно было кормить целую роту в течение нескольких месяцев. Среди прочего он нашел карты Эльбруса, которые были очень кстати. Из них он узнал, что «Приют Одиннадцати» находится на высоте четыре тысячи двести метров над уровнем моря.

Обосновавшись со своим отрядом в приюте, имевшем статус самой высокогорной гостиницы Европы, Грот взял себе в помощники самого крепкого узбека. Это был садовод из окрестностей Ферганы. Остальные трое узбеков тоже охотно помогали егерям, и, само собой разумеется, они получали такое же продуктовое довольствие, как и все альпийские стрелки.

«Приют Одиннадцати» стал для «эдельвейсов» альпинистским военным пристанищем. Хижина, в которой жила семья метеорологов, была расположена выше на сто пятьдесят метров. Здесь на высоте четыре тысячи триста пятьдесят метров егеря устроили самую высокую пулеметную позицию Второй мировой войны. Ствол пулемета указывал точно на Ушбу.

Хижина метеорологов была выбрана Гротом в качестве исходного пункта для штурма Эльбруса. Егеря назвали свою новую базу «Хижина Эдельвейс». На письменном столе в метеостанции он обнаружил целую библиотеку: поэмы Пушкина, повести Гоголя, драмы Островского и романы Лермонтова. Но все они были на русском языке, и Грот мог прочитать только их названия и фамилии авторов. Дома у него тоже была собрана библиотека русских писателей в немецком переводе. Особенно ценил он поэзию Пушкина и всю войну не расставался с маленькой потрепанной, но очень дорогой для него книгой со стихами великого русского поэта, у которого, как он считал, есть ответы на все вопросы.

Условия фирна и погоды для совершения восхождения на Эльбрус были довольно благоприятные, но Грота беспокоило то, что он должен отобрать в штурмовую группу людей, которые уже три года не были на такой высоте. Какие-либо другие трудности, которые он предполагал встретить в Приэльбрусье, не подтвердились. Так что проблема заключалась только в акклиматизации егерей и непредсказуемой погоде. Определение времени штурма было представлено командованием дивизии на его усмотрение.

Вечером Грот по радио был извещен о появлении двух батальонов русских в верхней части Баксанского ущелья и получил приказ из дивизии — продвинуться вглубь Баксанского ущелья, но в то же время иметь в виду и штурм вершины Эльбруса. Грот доложил, что выполнить эти две задачи его группой, едва насчитывавшей пятьдесят человек, невозможно. Вечером того же дня егеря в бинокли могли наблюдать, как по фирновым полям под перевалом Донгуз-Орун двигалось в сторону Баксанского ущелья несметное количество огоньков, что подтверждало прибытие подкрепления, присланного русским с юга.

В час ночи Грот решился с группой в количестве четырнадцати наиболее подготовленных егерей выйти на штурм вершины. Гюнтера включили в эту группу как кинооператора. Погода начинала портиться. Видимость упала до нуля, и густой туман вынуждал егерей держаться ближе друг к другу. Тот, кто в таком непроглядном тумане отстанет от других, мог пропасть окончательно. Туман — злейший враг альпинистов, моряков и летчиков. Ветер стремительно усиливался, а плотные клочья облаков сгущались, и Грот принял решение вернуться в приют.

По рации, питание которой обеспечивал генератор с ножным приводом, он вынужден был сообщить командованию, что восхождение на Эльбрус пришлось прекратить из-за ухудшения погодных условий.

Оставшиеся в «Приюте Одиннадцати» узбеки оказывали егерям посильную помощь — готовили еду и выполняли бо́льшую часть работы по уборке и обслуживанию хижин. Основной же отряд егерей разместился в палатках на перевале, в любое мгновение ожидая нападения русских с ледника Азау. Разбушевавшаяся снежная буря затрудняла всякую видимость, и русские могли подобраться к ним незамеченными, поэтому у каждого егеря оружие было наготове даже днем.

В середине дня пришло радиосообщение о том, что скорейшее восхождение на вершину крайне необходимо, так как с севера отборное подразделение горных стрелков войск СС собиралось вырвать у «эдельвейсов» Эльбрус из-под носа.

Уступать честь покорения Эльбруса егерям СС гауптман вермахта Грот не собирался. К вечеру буря и снегопад утихли. В середине ночи начал дуть теплый ветер, без осадков, но в два часа ночи с запада опять начали накапливаться густые черные тучи. Вопреки благоразумию Грот приказал своей штурмовой группе из шести связок по три человека в каждой готовиться к выходу.

Наверху, у приюта Пастухова, расположенного на высоте Монблана, они встретили рассвет. В связи с неблагоприятной погодой и недостаточной акклиматизацией Грот, трезво рассудив, что если бы русские намеревались на них напасть, то не поперлись бы через вершину, решился идти на Эльбрус без оружия. Винтовка или автомат с патронами весили около пяти килограммов и на высоте более пяти тысяч метров превращались в непосильную ношу. На вершине же они могли встретить лишь конкурентов из СС, против которых оружие им не понадобилось бы.

Как позже выяснилось, опасения насчет эсэсовских егерей оказались напрасными: из-за снежной бури те отказались от своего намерения идти на штурм. Грот же со товарищи, несмотря на разразившуюся в семь утра сильную бурю, с ожесточением пробивался через свежевыпавший снег, который становился все глубже. На высоте пять тысяч метров в вязком снегу егеря проваливались по колено и останавливались отдышаться через каждые сто шагов.

На седловине они обнаружили деревянную хижину, в которой нашли драгоценную смесь из меда и сгущенного молока. Подкрепившись найденными в хижине припасами, штурмовой отряд продолжил восхождение. Грот разрешил двоим узбекам-носильщикам, больше всех страдавшим от горной болезни, вернуться в приют. Сам он вышел вперед. С каждым шагом из-за разреженного воздуха двигаться становилось все труднее и труднее. Ураган завывал над ледяным гребнем. В ход пошли ледорубы. Летящие ледяные кристаллы в кровь рассекали лица. Отриконенные ботинки держали хорошо, и для экономии сил горные стрелки пошли на вершину без веревок.

На вершине Эльбруса Гюнтер заснял, как егерь с трудом втыкает в снег вымпел дивизии «Эдельвейс». До наступления ночи покорители Эльбруса вернулись на базу, потеряв, правда, на спуске одного участника восхождения — отличного и опытного альпиниста обер-ефрейтора Увергера. Проведенные в течение ночи поиски оказались безрезультатными, и пропавший явился только к завтраку: он заблудился и провел ночь на седловине в палатке.


Поскольку из-за метели качество отснятого материала было невысоким, для запечатления нужных для отдела пропаганды кадров Гюнтеру пришлось еще раз взойти на заоблачную вершину под руководством все того же Грота. Погода в тот день выдалась превосходной, но после довольно продолжительного отдыха на седловине Эльбруса ветер и холод начали усиливаться. Порывы ветра вздымали облака снежинок и кристаллов льда высоко над их головами, так что порой совсем ничего не было видно вокруг. Гюнтер то и дело засовывал под куртку свою маленькую примитивную кинокамеру, чтобы она не замерзла. И камера не подвела, хотя его кожаные перчатки постоянно примерзали к ее металлическому корпусу.

Наконец после нескольких часов изнурительного подъема альпийские стрелки из «Эдельвейса» вышли на предвершинное плато. Для показухи они выстроились в колонну. Один из восходителей нес навстречу ветру развернутое как на параде знамя со свастикой. Так, со знаменосцем впереди они достигли вершины и закрепили там на деревянной треноге военный флаг Третьего рейха, который вскоре после их ухода разорвало в клочья бушующими над пиком ветрами.

Когда Гитлеру сообщили о том, что отряд немецких горных стрелков покорил гору Эльбрус, главный пик Кавказа, и водрузил на вершине немецкий военный флаг, тот пришел в неописуемую ярость. Он бесновался так, как будто это восхождение сорвало план всей его военной кампании.

— Я приказал сосредоточить все усилия на Сухуми! Где Сухуми и где Эльбрус?! — гневно вопрошал разъяренный фюрер своих штабных генералов, никак не ожидавших от него такой реакции на это знаменательное вроде бы событие.

Гитлер потом еще несколько дней кряду перед всем и каждым всячески поносил «этих чокнутых альпинистов», которых следовало бы отдать под военный трибунал за то, что в разгар войны эти придурки решили поупражняться в альпинизме.

Неприязнь к альпинизму и горнолыжному спорту возникла у Гитлера еще со времен его молодости, когда он сам совершал несложные горные походы. «Будь моя воля, — говорил он, — я запретил бы эти виды спорта, так как они изобилуют несчастными случаями. Разумеется, именно из таких дураков пополняются новобранцами наши горные войска». И когда эти «дураки из горных войск» зачем-то поперлись покорять Эльбрус, вместо того чтобы прорываться к бакинской нефти, его возмущению не было предела. И только когда в немецких газетах появились фотографии альпийских стрелков с германским флагом на вершине Эльбруса, а во всех кинотеатрах рейха стали крутить хронику, запечатлевшую всех участников восхождения, и «чокнутые альпинисты» с подачи Министерства пропаганды превратились в национальных героев, Гитлер сменил гнев на милость. Отряд гауптмана Грота в полном составе наградили Железными крестами, а также специальными жетонами с изображением Эльбруса и надписью «Пик Гитлера».

Захватив кавказские перевалы, альпийские стрелки успешно отбивали все предпринимаемые противником атаки, но Гюнтер написал только об одном таком сражении, оставившем у него гнетущее чувство вины за то, что он со своими товарищами-«эдельвейсами» совершил.

В сентябре 1942 года рота из сотни красноармейцев, не имевшая ни альпинистского снаряжения, ни навыков ведения боя в горах, ночью, под покровом темноты и тумана незамеченной поднялась к перевалу Терскол. Но к утру, когда они вышли на середину ледника и до «Приюта Одиннадцати» оставалась какая-то пара сотен метров, туман неожиданно рассеялся и советские солдаты в маскхалатах оказались как на ладони перед пулеметными расчетами «эдельвейсов». Поскольку красноармейцам пришлось провести всю ночь на леднике в одних шинелях, то к утру они настолько промерзли, что еле-еле переставляли ноги, превратившись в отличные мишени для альпийских стрелков, которые расстреливали их со своих позиций, попивая кофе из термосов.

Позже, когда вся эта рота была уничтожена егерями за каких-то десять-пятнадцать минут, Хайнц Грот сказал Гюнтеру: «Я не могу понять русских: почему, зная, что им не взять наши позиции, они волнами накатывались и накатывались на ледник, а мы штабелями укладывали их на снежные склоны? Несмотря на то что русские несли большие потери, они продолжали этот бессмысленный штурм, пока мы их всех тут не положили».

На этом эпизоде Гюнтер оборвал свои воспоминания о боях на Кавказе. На последней странице дневника он с трудом вывел онемевшей от смертельного холода рукой: «И я видел там людей, оборонявших свою страну, которым мы принесли горе и страдание. Ради чего? Зачем? Разве всем не хватало места на нашей многострадальной матери-земле? Для меня же скоро все закончится ледяным забвением, но сейчас в мире происходят такие события, что одна угасшая человеческая жизнь не так уж много значит. Все, что я делал, я делал по велению своего разума, сердца, по своему убеждению. Я думаю о последнем взгляде моей жены и буду помнить его до последней минуты. Думаю о слезах дорогой моей мамы, которая прольет их на Рождество. Возможно, я был только чудаком в жизни, но перед лицом смерти имею право рассказывать о своих личных иллюзиях. Ну а теперь я мысленно обнимаю всех моих родных и близких и здесь роняю одну-единственную слезу как знак и символ моей любви к вам. Ваш Гюнтер».

Это послание, дошедшее к ней через шестьдесят лет, Магда хотела показать Лени Рифеншталь, пережившей все бури прошедшего столетия. Несколько раз Магда набирала номер городского телефона Лени, но ответом ей были лишь длинные гудки. Вечером того же дня Магда узнала, почему фрау Рифеншталь не смогла поднять трубку. В последнем выпуске телевизионных новостей ведущая сообщила о смерти легенды мирового кино XX века Лени Рифеншталь, скончавшейся 8 сентября 2003 года, через две недели после того, как она отметила 101-ю годовщину со дня рождения.





* * *


Проявить кинопленку из кинокамеры Гюнтера специалистам удалось, но, к огромному разочарованию Магды, время безжалостно уничтожило бо́льшую часть отснятого материала, а кадры, пригодные для просмотра, представляли интерес разве что для палеонтологов. На них крупным планом было снято содержимое сундука с эмблемой «Ahnenerbe». Это были два очень странных черепа, необычный вид которых наводил на мысль, что они могли принадлежать существам внеземного происхождения. Однако эксперты-криминалисты, к которым Магда обратилась за консультацией, дали вполне правдоподобное объяснение необычной форме этих загадочных черепов. По их версии, черепа принадлежали животным, которые жили на земле еще до появления на ней человека. У них сохранилась затылочная часть и роговая, а лицевая полностью стерлась. Именно такую конфигурацию приобретают черепа животных под воздействием горных рек. За тысячи лет вода хорошо отшлифовала поверхность прочных костей, а хрупкие просто разрушила. Истерлись пасть с зубами, нос, даже глазницы, из-за чего эти черепа и приобрели такие необычные для земных существ черты, что участники экспедиции «Аненербе», бесследно пропавшей на Кавказе в 1942 году, приняли их, очевидно, за черепа каких-то инопланетян.

«Аненербе», или «Оккультное министерство», как еще называли эту организацию, интересовали многие сферы: происхождение народов, предсказание судьбы, изотерические ритуалы. Кавказ был подходящим полигоном для необычных исследований, а такую находку, как «череп неземного существа», специалисты «Аненербе» не могли оставить без внимания, даже понимая, что любой палеонтолог раскроет обман. Вот и вся тайна сундука, содержимое которого стало известно благодаря проявленной кинопленке. Особенно Магде горько было сознавать, что ее отец, по сути, погиб из-за этих никому не нужных черепов. Группенфюреру СС Генриху фон Митке так важно было доставить этот «ценный» груз в Берлин, что ему в сопровождение выделили целый взвод альпийских стрелков, погибших под лавиной вместе со всей его экспедицией. Обер-лейтенанту Гюнтеру Келлеру повезло спастись от той роковой лавины в расщелине, но не судьба была выбраться оттуда живым, и Магду могло утешить только то, что благодаря его откровенному дневнику она теперь знала, каким человеком был ее отец. Осталось только решить, как быть с его телом. Для Гюнтера альпинизм был образом жизни, и раз уж случилось, что любимые им горы стали местом его вечного упокоения, значит, судьбе так было угодно, заключила она.

Если верить харьковчанину Илье Ладогину, который обнаружил заледеневший труп обер-лейтенанта Келлера в скрытом под скалою гроте, тлен почти не тронул его тело, и мысль о возможности спуститься в тот природный склеп, чтобы увидеть отца, ушедшего из жизни раньше, чем она появилась на свет, не давала теперь Магде покоя. Только осуществить это без помощи незнакомого ей парня из Харькова было невозможно. Он один знал, где находится грот, ставший последним пристанищем ее отца, и Магда написала Илье Ладогину письмо с просьбой помочь ей найти этот грот. Вместе с письмом она отправила ему в Харьков также бандероль с распечатанным на русском языке дневником Гюнтера Келлера. Однако ни через месяц, ни через два никакого ответа из Харькова Магда не получила.





* * *


С того времени как Илье Ладогину удалось выбраться из чуть не ставшей для него могилой расщелины, в его жизни произошли кардинальные изменения. Из-за инцидента с оборотнем в погонах майора милиции оперуполномоченному национального бюро Интерпола капитану Ладогину пришлось положить свое служебное удостоверение на стол.

Оставшись без работы, он какое-то время подрабатывал горным гидом, но когда бывший начальник городского угро Сергей Сокольский предложил ему стать частным детективом в его детективном агентстве «Интерпоиск» (по аналогии с Интерполом), Илья согласился, не раздумывая. Созданный Сокольским «Интерпоиск» имел по уставу статус международного агентства, и он планировал наладить сотрудничество с частными детективами других стран, а потому ему нужны были сотрудники со знанием иностранных языков.

Окончив с отличием международное отделение журфака МГУ, Илья в совершенстве владел английским, но в детективном агентстве «Интерпоиск» ему приходилось в основном заниматься банальной бытовухой.

Взявшись за дело о предполагаемой супружеской измене, Илья сам оказался под подозрением в убийстве и вынужден был теперь скрываться от родных правоохранительных органов. А вся поступавшая на его адрес корреспонденция, в том числе письмо и бандероль из Германии от некой Магды Келлер, изымалась следившими за его квартирой операми. Так что ответить ей Илья не смог бы при всем желании. Все эти злоключения начались для Ильи с визита в офис частного детективного агентства «Интерпоиск» ослепительной красоты шатенки со стройными, смуглыми от загара ногами, едва прикрытыми короткой юбкой. Увидев ее, сыщики застыли в немом восхищении.

— Вы частные детективы? — скользнув оценивающим взглядом по офису, деловито осведомилась она.

— Они самые. Я — детектив Илья Ладогин. А это мои коллеги — Игорь Еремин и Павел Купреянов. Чем мы можем вам быть полезны? — любезно поинтересовался Илья.

— У меня дело сугубо конфиденциального характера, — предупредила она.

— Я весь внимание! — Илья с готовностью схватил стул, поставил его возле своего стола и галантно предложил гостье присесть. Она села, положила ногу на ногу и, смущенно улыбнувшись, немного натянула юбку, чтобы прикрыть слишком оголившееся бедро.

— Меня зовут Римма, — представилась она, — а в ваше агентство я пришла по поручению моей подруги Светланы Баранниковой. Светка подозревает, что ей изменяет муж, но доказательств его супружеской неверности у нее нет, потому она хочет нанять частного детектива.

— Выявление внебрачных связей входит в перечень услуг, оказываемых нашим агентством, — сказал ей Илья.

— И вы можете заснять скрытой камерой факт супружеской измены ее мужа? — поинтересовалась Римма.

— Передайте своей подруге, что постельных сцен мы не снимаем. Наши детективы не устанавливают скрытые камеры в чужих квартирах, не подглядывают в замочные скважины, и практика показывает, что всего этого не требуется. Если она будет располагать, к примеру, фото- или видеозаписью встречи своего мужа с какой-нибудь особой прекрасного пола в ресторане или кафе, он вполне может и сам ей рассказать, что к чему.

— Вы профессионал, вам виднее, — пожала плечами девушка. — А в качестве аванса Света передала вам тысячу евро. — Римма положила на стол конверт с деньгами. — Это достаточная сумма для того, чтобы вы начали следить за ее мужем уже сегодня?

— Достаточная, но расследование мы можем начать только после того, как Светлана Баранникова заключит с нами соответствующий договор. Так что пусть подъезжает к нам в любое удобное для нее время.

— О’кей, сейчас ей позвоню, — с готовностью отозвалась Римма. Порывшись в сумочке, она извлекла из нее мобильный телефон. — Алло, Светик, привет! — произнесла она в трубку. — Я тут в детективном агентстве, ну, о котором тебе говорила. Короче, они берутся за твое дело, но нужно, чтоб ты сама сюда приехала. Тут договор какой-то надо подписать… Не можешь подъехать?.. А завтра?.. Все с тобой ясно… Ладно, на то мы и подруги, чтоб помогать друг другу… Ну все, пока, я тебе перезвоню…

— У вашей подруги возникли какие-то проблемы? — деликатно поинтересовался Илья.