Леди Сьюзан

– Что ж, – чрезвычайно капризным тоном произнесла Мэри, – я выйду за вас, если уж нет другого выхода.

– Я вообще-то думал, мисс Стэнхоуп, что когда предложение делает такой человек, как я, нет необходимости прибегать к насилию для того, чтобы убедить другую сторону принять его.

Мэри что-то пробормотала, и поскольку я сидела рядом с ней, мне удалость разобрать нечто вроде: «Какой смысл ждать наследства, если мужчины живут вечно?» А затем она громко заявила:

– Не забудьте о деньгах на булавки: две сотни в год.

– Сто семьдесят пять, мадам.

– В самом деле – две сотни, сэр, – возразила маменька.

– И не забудьте, у меня должен быть новый экипаж, подвешенный так же высоко, как у Даттонов, и чтобы он был синий в серебряную крапинку; и я ожидаю получить от вас новую верховую лошадь, сундук тонких кружев, а также несметное число драгоценностей: бриллиантов, каких и свет не видывал[55], жемчугов, рубинов, изумрудов и бисера без счета. Вы должны приказать поднять свой фаэтон повыше, покрасить его в кремовый цвет и украсить серебряными цветами; должны купить четырех гнедых коней, лучших во всем королевстве, и катать меня в карете каждый день. Но и это не все: вы должны обставить весь дом заново согласно моему вкусу, нанять еще двух лакеев и двух женщин, чтобы прислуживали мне, всегда позволять мне делать что вздумается и стать мне очень хорошим мужем.

На этом она умолкла – думаю, ей просто не хватило дыхания закончить.

– Мистер Ваттс, согласитесь, требования моей дочери весьма разумны.

– И со стороны вашей дочери, миссис Стэнхоуп, будет так же разумно испытать разочарование… – Он собирался продолжить, но Мэри его перебила:

– Вы должны заложить для меня элегантную теплицу и наполнить ее цветами. Вы должны позволить мне проводить каждую зиму в Бате, каждую весну – в Лондоне, каждое лето – в каком-нибудь путешествии, а каждую осень – на водах; а если оставшееся время мы будем дома (тут мы с Софи рассмеялись), вы должны только и делать, что давать балы и маскарады. Вы должны выделить специальное помещение для домашнего театра. Первая пьеса, которую мы поставим, будет «Что за мужчина», а я сыграю роль леди Белл Блумер.

– А скажите, мисс Стэнхоуп, – спросил ее мистер Ваттс, – чего мне ожидать от вас в обмен на все это?

– Ожидать? Ну, вы можете ожидать того, что доставите мне удовольствие.

– Было бы странно, если бы я этого не ожидал. Ваши требования, мадам, слишком высоки для меня, и потому я вынужден обратиться к мисс Софи – возможно, ее требования более скромны.

– Вы ошибаетесь в своем предположении, сэр, – возразила Софи, – поскольку, хотя они не совсем в том же роде, но ничуть не менее высоки, чем у сестры. Я ожидаю, что муж мой будет добрым и веселым, во всех делах станет советоваться со мной и будет любить меня с постоянством и искренностью.

Мистер Ваттс вытаращил глаза.

– Право же, юная леди, какие странные у вас идеи! Вам бы лучше выкинуть их из головы до замужества, иначе придется избавляться от них после.

Тем временем маменька отчитывала Мэри, которая уже и сама поняла, что зашла слишком далеко; и когда мистер Ваттс начал поворачиваться ко мне, явно с целью задать тот же вопрос, она заговорила с ним, и в ее голосе смешались покорность и обида:

– Вы ошибаетесь, мистер Ваттс, если думаете, будто я говорила серьезно, когда утверждала, что ожидаю столь многого. Впрочем, новый фаэтон я все же хочу получить.

– Да, сэр, вы должны признать, что у Мэри есть право рассчитывать на это.

– Миссис Стэнхоуп, я всерьез намереваюсь и всегда намеревался купить новый фаэтон, когда женюсь. Но цвет у него должен быть такой же, как и у нынешнего.

– Думаю, мистер Ваттс, вы должны отдать моей дочери должное и учесть в подобном деле ее вкус.

Мистер Ваттс никак не хотел соглашаться и некоторое время продолжал настаивать на том, что фаэтон должен быть шоколадного цвета, в то время как Мэри заявляла, что он должен быть синим в серебряную крапинку. Наконец вмешалась Софи и предложила угодить мистеру Ваттсу, покрасив фаэтон в коричневый цвет, но вместе с тем угодить и Мэри, для чего поднять его на рессорах и сделать серебряную каемочку. С этим предложением обе стороны согласились, хотя и неохотно, так как каждый намеревался отстаивать свою точку зрения до конца. Затем мы перешли к обсуждению других дел и договорились, что свадьба должна состояться, как только все документы будут готовы. Мэри очень хотела, чтобы им дали разрешение на венчание без церковного оглашения и в любой церкви[56], а мистер Ваттс настаивал на оглашении как на самом дешевом варианте. В результате сошлись на компромиссе – венчании без церковного оглашения в приходской церкви. Мэри достанутся все семейные драгоценности, число которых, как я понимаю, не очень значительно, и мистер Ваттс пообещал приобрести для нее верховую лошадь; но, в свою очередь, Мэри не должна в ближайшие три года ездить в столицу или любое другое общественное место. У нее не будет ни оранжереи, ни театра, ни личной кареты; и она должна довольствоваться одной горничной и обходиться без лакея. На то, чтобы все это уладить, мы потратили весь вечер; мистер В. поужинал с нами и ушел только в полночь. Едва он удалился, Мэри воскликнула: «Слава Небесам! Наконец-то он оставил нас; как же я его ненавижу!» Напрасно маменька пыталась донести до нее неуместность ее нелюбви к тому, кто вскоре должен был стать ее мужем: наша сестра продолжала заявлять о своем отвращении к мистеру В. и о надежде никогда его больше не видеть. Что это будет за свадьба! Adieu, дорогая Энн.

Искренне Ваша

Джорджиана Стэнхоуп.





Письмо четвертое – от той же к той же


Суббота

Дорогая Энн,

Мэри, стремясь всем и каждому сообщить о своей предстоящей свадьбе, а еще больше – желая «восторжествовать», как она выражается, над Даттонами, уговорила нас прогуляться с ней сегодня утром в Стоунгэм. Поскольку заняться нам больше было нечем, мы охотно согласились и насладились приятной прогулкой – насколько это было возможно в присутствии Мэри, речь которой состояла исключительно из попыток очернить мужчину, за которого она должна вскоре выйти замуж, и из причитаний о том, как ей хочется получить синюю карету в серебряную крапинку. Когда мы добрались до дома Даттонов, то в гостиной обнаружили девушек в компании очень красивого молодого человека, которого нам, разумеется, представили. Он единственный сын сэра Генри Брюденеля из Лестершира[57]. Мистер Брюденель – самый красивый мужчина, какого я только видела; он всем нам очень понравился. Мэри с того самого момента, как мы вошли в гостиную, распирало от сознания собственной важности и от желания немедленно поставить всех в известность о ней; наша сестра просто не могла долго молчать о предстоящем событии, и как только мы сели, повернулась к Китти и спросила:

– Как вы считаете, следует ли мне заказать новую оправу для всех драгоценностей?

– Но для чего?

– Для чего? Ну как же, для моего появления.

– Прошу прощения, но я совершенно вас не понимаю. О каких драгоценностях вы говорите и где должно состояться ваше появление?

– На следующем балу, разумеется, после моей свадьбы.

Можете себе представить их удивление! Сначала они отнеслись к новости с сомнением, но когда мы все подтвердили, то наконец поверили. «И кто ваш будущий супруг?» – было, разумеется, первое, что они спросили. Мэри притворно оробела и отвечала смущенно, опустив глазки долу: «Мистер Ваттс». Сие заявление тоже потребовало нашего подтверждения: ведь известие о том, что девушка, обладающая красотой и состоянием (пусть последнее и невелико), согласится выйти замуж за мистера Ваттса, вряд ли могло вызвать их доверие. Теперь, когда основа разговора на интересующую ее тему была заложена, а сама Мэри оказалась в центре внимания, она отбросила всякое смущение и стала совершенно невоздержанной и болтливой.


– Мне странно, что вы еще ни разу об этом не слышали, поскольку новости такого рода обычно очень хорошо известны в округе.

– Уверяю вас, – ответила Джемайма, – я даже не подозревала о таком событии. И давно это известно?

– Ах да, со среды.

Все заулыбались, особенно мистер Брюденель.

– Вы, должно быть, знаете, что мистер Ваттс страстно влюблен в меня, так что для него это брак по любви.

– Полагаю, не только для него, – заметила Китти.

– О! Когда одна сторона пылает от любви, у другой для подобных чувств обычно нет оснований. Впрочем, сильной неприязни я к нему не испытываю, хотя он, по правде говоря, весьма простоват.

Мистер Брюденель широко открыл глаза, сестры Даттон рассмеялись, а мы с Софи испытали жгучий стыд за сестру. Мэри продолжала:

– Мы приобретем новый экипаж и очень возможно, что и новый фаэтон.

Они знали – это неправда; но бедная девочка радовалась, что убедила всю честную компанию в правдивости своего заявления, и я не собиралась лишать ее такого невинного удовольствия. Она не унималась:

– Мистер Ваттс подарит мне семейные драгоценности, а их, полагаю, очень много.

Я не удержалась и шепнула Софи:

– А я полагаю, что нет.

– Эти драгоценности я и имела в виду, когда сказала, что, наверное, их сначала нужно вставить в новую оправу, прежде чем надеть. Я не стану носить их до первого бала, на который поеду после свадьбы. Если миссис Даттон на нем не будет, надеюсь, вы позволите мне сопровождать вас. Я непременно буду сопровождать Софи и Джорджиану.

– Вы очень добры, – сказала Китти, – и поскольку вы намерены взять на себя заботу о юных леди, могу посоветовать вам уговорить миссис Эджкум позволить вам сопровождать ее шестерых дочерей; а поскольку к ним присоединятся ваши две сестры и мы, то ваше появление будет весьма представительным.

Слова Китти вызвали улыбку у всех, кроме Мэри, которая не уловила подтекста ее предложения и невозмутимо заметила, что сопровождать такое количество девушек ей не хочется. Мы с Софи попытались сменить тему, но удалось нам это лишь на несколько минут, поскольку Мэри постаралась вновь вернуть всеобщее внимание к себе и своей приближающейся свадьбе. Мне стало жаль сестру, когда я увидела, что мистер Брюденель, похоже, получает удовольствие от ее болтовни и даже поддерживает тему вопросами и замечаниями: было очевидно, что единственная его цель – посмеяться над Мэри. Боюсь, он счел ее просто глупой. Он прекрасно владел собой, но мне не составило труда заметить, что дается ему это нелегко. Впрочем, в конце концов мистер Брюденель, кажется, утомился, и ее нелепая болтовня стала вызывать у него отвращение – он оставил Мэри, повернулся к нам и почти не говорил с ней последующие полчаса. Наконец мы покинули Стоунгэм. Как только мы вышли из дома, то принялись хором восхищаться характером и манерами мистера Брюденеля.

Дома нас ждал мистер Ваттс.

– Видите, мисс Стэнхоуп, – заявил он, – я пришел ухаживать за вами, как и надлежит настоящему влюбленному.

– Что ж, не стоило говорить об этом мне: я прекрасно знаю, зачем вы явились.

Мы с Софи покинули комнату, считая, конечно, что не должны мешать, если сейчас начнется ухаживание. Однако, к нашему удивлению, Мэри почти сразу же присоединилась к нам.

– Как, разве ухаживания так быстро закончились? – поинтересовалась Софи.

– Ухаживания! – фыркнула Мэри. – Мы поссорились. Ваттс такой дурак! Надеюсь, я никогда больше его не увижу.

– Боюсь, увидишь, – возразила я, – потому что он с нами сегодня обедает. Но из-за чего вы спорили?

– Лишь из-за того, что я сообщила ему, что сегодня утром видела мужчину намного красивее его. Ваттс ужасно разозлился и назвал меня ведьмой. Я сразу же ушла – после того как назвала его мерзавцем.

– Коротко и мило, – заметила Софи. – Но скажи, Мэри, как ты думаешь с ним мириться?

– Ему следует попросить у меня прощения; но если он и попросит, я его не прощу.

– Так значит, покорность ему не очень поможет.

Переодевшись, мы вернулись в гостиную, где маменька и мистер Ваттс были заняты тихой беседой. Похоже, он жаловался ей на поведение ее дочери, но маменька убедила его не обращать внимания. Он поприветствовал Мэри со всей приличествующей случаю учтивостью, и если не считать небольшого спора по поводу фаэтона и еще одного – по поводу оранжереи, то можно сказать, что вечер прошел в полном согласии и сердечности. Ваттс едет в столицу, чтобы ускорить подготовку к свадьбе.

Остаюсь Вашим любящим другом

Дж. С.





Джек и Алиса





Роман


Почтительно посвящается Фрэнсису Вильяму Остину, эсквайру, гардемарину на борту корабля Его Величества «Стойкий» его покорной слугой – автором