Леди, которая любила лошадей
Часть 66 из 70 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
А там появился Никанор Бальтазарович, и тот, другой, оказавшийся морщинистым стариком, и другие люди, которых стало так много, что как только вместились в палату.
- С возвращением, - сказали Демьяну, а он хотел ответить, но не смог.
…потом стало легче.
Нет, боль вовсе не ушла, скорее попритихла, освоилась, позволив Демьяну надеяться, что когда-нибудь он поправится настолько, чтобы вовсе ее не замечать.
В первый день его осматривали.
Трогали.
Слушали.
Опутывали пеленой целительских заклятий. Мяли руки и ноги, и он чувствовал себя на редкость погано, этакою куклой, совершенно беспомощною, никчемною.
Потом его оставили в покое.
- Вот увидите, - заверил Никанор Бальтазарович напоследок. – Все-то пойдет много скорее…
И прав оказался.
На следующий день после пробуждения у Демьяна получилось сладить с пальцами, а там и с руками, пусть покрыты они были толстенными повязками. Повязки меняли дважды в день.
Было…
Неприятно.
- Это еще ничего, - Константин Львович самолично присутствовал при перевязках. – Помнится, как-то повезли нам солдатиков, которые после шрапнели…
…солдатиков было жаль.
Себя тоже, пусть и говорят, что жалость недостойна мужчины, но все же…
- …точно от ордена не отвертитесь…
Орден?
Об ордене Демьян не думал. Орден, если так, то без надобности ему. Почет, конечно, но он уже вышел из того возраста, когда орденов охота.
Да и…
Василиса появилась спустя три дня, когда Демьян почти и вправду поверил, что ждать далее не имеет смысла.
Она вошла.
И застыла в дверях, испытывая ту неловкость, которая возникает у человека здорового при виде больного.
- Здравствуйте, - сказала Василиса очень тихо. А Демьян ответил:
- Бесконечно рад видеть вас…
Можно было добавить что-то еще. И, наверное, даже нужно. Про то, что он ждал, хотя это ожидание ни к чему-то Василису не обязывает. И вовсе ничего ее ни к чему не обязывает.
Просто он ждал.
И дождался.
Ее вот.
И сладкого запаха сдобы, который она принесла с собой. И слабой улыбки. И этого вот искреннего беспокойства во взгляде. Молчания затянувшегося.
Тишины.
Выскользнула за дверь сестра милосердия, верно, поняв, что лишняя здесь. А Василиса сказала:
- Я принесла вам пирог. Я… хотела с черникой, но говорят, что еще не сезон, что подождать надо. Только… я сделала земляничный. Вы любите землянику?
- Теперь – несомненно.
- А раньше?
- Понятия не имею, - честно ответил Демьян. Раньше у него иных забот хватало, чтобы обращать внимания на подобные глупости.
Любит ли он землянику?
Кому это интересно.
- Потом… когда появится… я и черничный испеку. С миндалем и мятой, - она держалась за сумочку обеими руками. – Вы… вы только поправляйтесь.
- Обязательно.
Она кивнула.
И приблизилась. На шаг. И еще на один. Запах сдобы стал ярче, он окружал и эту женщину, и Демьяна. И следовало удержать ее, только Демьян совершенно не представлял, как.
Он вдруг совершенно растерялся.
И не иначе, как от растерянности, сказал:
- Выходи за меня замуж.
- Что? – Василиса тоже растерялась. И сглотнула. И ответила: - Я… могу тебя убить. У меня проклятье.
- А у меня на всю спину змей нарисован, китайский. И еще дерево. И… и во мне дыр больше, чем в канве для вышивки. Я знаю. Видел.
- Дыры?
- Канву.
Василиса кивнула, верно, проникшись глубиной познаний. И склонив голову набок, уточнила:
- А проклятье?
- Как-нибудь и с проклятьем уживемся…
- И с лошадьми. Я… не оставлю все так, - она все же присела на стул, который стоял слишком уж далеко от кровати. – От конюшни мало что осталось. Ее Марья немного повредила. Она не специально, просто испугалась за меня, вспыхнула… вот… а потом еще люди Вещерского разбирать стали. Вывозят куда-то. Кажется, фундамент тоже выкопают, хотя уже бесполезно. Ничего там не осталось. Но я подумала, что пускай. Я новую построю…
Она посмотрела настороженно и выжидая, будто опасаясь, что он, Демьян, скажет, будто новую строить не нужно, а то и вовсе запретит глупостями заниматься.
- И хорошо, - Демьян понял, что улыбается. – Новая конюшня. И новые лошади. Что может быть лучше?
А на вопрос Василиса так и не ответила.
Пускай.
Он снова спросит. Потом. Позже. Когда выберется из этой треклятой палаты, и тогда дождется ответа. Или спросит еще раз.
И еще.
Он будет спрашивать столько, сколько понадобится, чтобы быть услышанным.
Эта мысль успокоила.
…Василису украли в середине июня.
Хороший месяц. Лето только-только разгорается, и трава еще сохраняет былую яркую зелень. С моря тянуло прохладой, а небо обещало дождь.
Василиса просто-таки кожей ощущала его близость, и радовалась заранее, ибо духота последних дней вымотала ее изрядно. Да и не только ее. Марья сделалась не в меру ворчлива. Александр, приехавший слишком поздно и обиженный, что не удалось ему принять участие в этаком приключении, вовсе дома не появлялся, добавляя Марье ворчливости, а Вещерскому, которому эта ворчливость и доставалась, -недовольства. Стал беспокоен некромант, утверждавший, будто в его-то присутствии вовсе необходимости более нет, что слишком уж людно в доме сделалось для того, кто всегда умел ценить одиночество.
И вообще, того и гляди сестры, обнадеженные этаким его длительным гостеванием, решат все же устроить его личную жизнь. А Ладислав того не желает. И Алтана Александровна, слушая горестные его речи, кивала и подсовывала очередной пирог.
Она тоже любила готовить.
А двум хозяйкам на одной кухне как ужиться…
В общем, поэтому ли или же просто так, но Василиса позволила себя украсть. Вот прямо так, когда спросили ее:
- Барышня, а разрешите украсть вас.
Она и кивнула.
Мол, разрешаю.
И добавила:
- Только не упади.
- С возвращением, - сказали Демьяну, а он хотел ответить, но не смог.
…потом стало легче.
Нет, боль вовсе не ушла, скорее попритихла, освоилась, позволив Демьяну надеяться, что когда-нибудь он поправится настолько, чтобы вовсе ее не замечать.
В первый день его осматривали.
Трогали.
Слушали.
Опутывали пеленой целительских заклятий. Мяли руки и ноги, и он чувствовал себя на редкость погано, этакою куклой, совершенно беспомощною, никчемною.
Потом его оставили в покое.
- Вот увидите, - заверил Никанор Бальтазарович напоследок. – Все-то пойдет много скорее…
И прав оказался.
На следующий день после пробуждения у Демьяна получилось сладить с пальцами, а там и с руками, пусть покрыты они были толстенными повязками. Повязки меняли дважды в день.
Было…
Неприятно.
- Это еще ничего, - Константин Львович самолично присутствовал при перевязках. – Помнится, как-то повезли нам солдатиков, которые после шрапнели…
…солдатиков было жаль.
Себя тоже, пусть и говорят, что жалость недостойна мужчины, но все же…
- …точно от ордена не отвертитесь…
Орден?
Об ордене Демьян не думал. Орден, если так, то без надобности ему. Почет, конечно, но он уже вышел из того возраста, когда орденов охота.
Да и…
Василиса появилась спустя три дня, когда Демьян почти и вправду поверил, что ждать далее не имеет смысла.
Она вошла.
И застыла в дверях, испытывая ту неловкость, которая возникает у человека здорового при виде больного.
- Здравствуйте, - сказала Василиса очень тихо. А Демьян ответил:
- Бесконечно рад видеть вас…
Можно было добавить что-то еще. И, наверное, даже нужно. Про то, что он ждал, хотя это ожидание ни к чему-то Василису не обязывает. И вовсе ничего ее ни к чему не обязывает.
Просто он ждал.
И дождался.
Ее вот.
И сладкого запаха сдобы, который она принесла с собой. И слабой улыбки. И этого вот искреннего беспокойства во взгляде. Молчания затянувшегося.
Тишины.
Выскользнула за дверь сестра милосердия, верно, поняв, что лишняя здесь. А Василиса сказала:
- Я принесла вам пирог. Я… хотела с черникой, но говорят, что еще не сезон, что подождать надо. Только… я сделала земляничный. Вы любите землянику?
- Теперь – несомненно.
- А раньше?
- Понятия не имею, - честно ответил Демьян. Раньше у него иных забот хватало, чтобы обращать внимания на подобные глупости.
Любит ли он землянику?
Кому это интересно.
- Потом… когда появится… я и черничный испеку. С миндалем и мятой, - она держалась за сумочку обеими руками. – Вы… вы только поправляйтесь.
- Обязательно.
Она кивнула.
И приблизилась. На шаг. И еще на один. Запах сдобы стал ярче, он окружал и эту женщину, и Демьяна. И следовало удержать ее, только Демьян совершенно не представлял, как.
Он вдруг совершенно растерялся.
И не иначе, как от растерянности, сказал:
- Выходи за меня замуж.
- Что? – Василиса тоже растерялась. И сглотнула. И ответила: - Я… могу тебя убить. У меня проклятье.
- А у меня на всю спину змей нарисован, китайский. И еще дерево. И… и во мне дыр больше, чем в канве для вышивки. Я знаю. Видел.
- Дыры?
- Канву.
Василиса кивнула, верно, проникшись глубиной познаний. И склонив голову набок, уточнила:
- А проклятье?
- Как-нибудь и с проклятьем уживемся…
- И с лошадьми. Я… не оставлю все так, - она все же присела на стул, который стоял слишком уж далеко от кровати. – От конюшни мало что осталось. Ее Марья немного повредила. Она не специально, просто испугалась за меня, вспыхнула… вот… а потом еще люди Вещерского разбирать стали. Вывозят куда-то. Кажется, фундамент тоже выкопают, хотя уже бесполезно. Ничего там не осталось. Но я подумала, что пускай. Я новую построю…
Она посмотрела настороженно и выжидая, будто опасаясь, что он, Демьян, скажет, будто новую строить не нужно, а то и вовсе запретит глупостями заниматься.
- И хорошо, - Демьян понял, что улыбается. – Новая конюшня. И новые лошади. Что может быть лучше?
А на вопрос Василиса так и не ответила.
Пускай.
Он снова спросит. Потом. Позже. Когда выберется из этой треклятой палаты, и тогда дождется ответа. Или спросит еще раз.
И еще.
Он будет спрашивать столько, сколько понадобится, чтобы быть услышанным.
Эта мысль успокоила.
…Василису украли в середине июня.
Хороший месяц. Лето только-только разгорается, и трава еще сохраняет былую яркую зелень. С моря тянуло прохладой, а небо обещало дождь.
Василиса просто-таки кожей ощущала его близость, и радовалась заранее, ибо духота последних дней вымотала ее изрядно. Да и не только ее. Марья сделалась не в меру ворчлива. Александр, приехавший слишком поздно и обиженный, что не удалось ему принять участие в этаком приключении, вовсе дома не появлялся, добавляя Марье ворчливости, а Вещерскому, которому эта ворчливость и доставалась, -недовольства. Стал беспокоен некромант, утверждавший, будто в его-то присутствии вовсе необходимости более нет, что слишком уж людно в доме сделалось для того, кто всегда умел ценить одиночество.
И вообще, того и гляди сестры, обнадеженные этаким его длительным гостеванием, решат все же устроить его личную жизнь. А Ладислав того не желает. И Алтана Александровна, слушая горестные его речи, кивала и подсовывала очередной пирог.
Она тоже любила готовить.
А двум хозяйкам на одной кухне как ужиться…
В общем, поэтому ли или же просто так, но Василиса позволила себя украсть. Вот прямо так, когда спросили ее:
- Барышня, а разрешите украсть вас.
Она и кивнула.
Мол, разрешаю.
И добавила:
- Только не упади.