Леди, которая любила лошадей
Часть 26 из 70 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
- Что ты?
- Я есть в родовой книге?
- Была. Определенно. И тетушка была… хотя… я давно туда не заглядывала, честно. – Марья наблюдала, как один за другим ныряют в кипящую воду клубни картофеля.
Мясо отдыхало.
Соус выпаривался. Пюре из цветной капусты оставалось лишь перемолоть, а обжарка брокколи не займет много времени.
- Когда вот учила, тогда да… надо будет попросить Александра, - это Марья произнесла с немалой задумчивостью. – Алтана вышла замуж за купеческого сына. Потом. После войны. Может, поэтому?
Мезальянс?
Вполне себе причина отказать от дома и лишить права на наследование, но вот… недостаточная, чтобы вовсе вымарать имя из родовой книги.
- Самое интересное знаешь, что?
- Не знаю, - Василиса слила излишек молока и добавила масло. А после сплела простенькое заклятье, измельчившее пюре до гладкости.
- Она еще жива.
- Кто?
- Алтана Александровна Истомина, в девичестве Радковская-Кевич…
- Жива?
- И не так уж стара, всего-то восемьдесят пять лет, что для мага не так уж и много, - Марья принюхалась. – Вот объясни, почему пахнет цветная капуста отвратительно, а пюре получается вкусным?
- Понятия не имею, - ответила Василиса, причем совершенно искренне. Пахла цветная капуста при варке и вправду весьма специфически. – Главное, ведь получается.
- Получается… я попросила Сергея Владимировича связаться с нею.
- С…
- Двоюродной бабушкой, кажется так.
Двоюродная бабушка.
Странно-то как… вот так живешь, живешь, а потом выясняется, что у тебя целая двоюродная бабушка есть.
- Не уверена, правда, что она захочет с нами встретиться, но… думается, если кто и может пролить свет на то, что все-таки произошло, то это она.
Марья потянула носом.
И в животе ее заурчало.
- Скоро уже? – поинтересовалась она.
- Скоро, - подтвердила Василиса, стабилизируя соус. – Только… может, ветчины еще нарезать? И сыра?
- Все режь. Увидишь, сожрут и добавки потребуют.
Марья, если и ошиблась, то самую малость. Сожрали, как она изволила выразиться, действительно все, но вот добавки не потребовали. Может, застеснялись, а может, насытились все-таки.
А ночью Василисе приснились лошади. И теперь она не просто смотрела, она знала имена. Много имен, удивительно просто, как в голове ее, которая отказывалась запоминать простейшие вещи, вроде тех же латинских пословиц или французских слов, вместилось столько.
Лошади по-прежнему летели по степи, но теперь казалось, что трава под их копытами горит. И Василиса точно знала, что вот-вот полыхнет вся степь.
Глава 14
На виллу Демьян вернулся заполночь и не один, Никанор Бальтазарович, вызванный на виллу, наотрез отказался оставлять беспокойного пациента без присмотра.
Так и заявил:
- Нет уж, тут едва отвернешься, как вы самоубиваться принимаетесь. А у меня, между прочим, на вас большие планы.
Прозвучало сие на редкость угрожающе.
Правда, во всем остальном Никанор Бальтазарович показал себя человеком весьма светского складу характера. Он был любезен и весел. Шутил, заставивши улыбаться даже княжну. Он знал тысячу историй, что занимательных, что пугающих, что смешных и порой даже пошлых слегка, на грани приличия. И Демьян нисколько не сомневался, что будь компания иной, и грани этой не стало бы.
- О чем задумались, любезный мой друг? – стоило выйти из экипажа, и Никанор Бальтазарович переменился.
Исчезли напускная веселость.
И маска сменилась на иную, жесткую.
- Обо всем и сразу…
Демьян не удержался и потрогал лицо.
Вновь свое.
И подумал, что он, оказывается, отвык. И что, наверное, амулета, внимание рассеивающего, который ему всучили, вряд ли будет достаточно, чтобы объяснить этакие перемены. Да и не хватит этого амулета надолго. А значит, что бы ни происходило там, в Петербурге, и здесь, на крымском берегу, оно близилось к завершению.
Хорошо ли это было?
Он не знал.
Крымская ночь дышала морем. Дневная жара отступила, но камни сохранили еще толику тепла и теперь делились им с ночью. Небо хмурилось, куталось в драные шали туч. Того и гляди снова дождем прольется.
- Обо всем и сразу думать – голова треснет. Поверьте целителю, - Никанор Бальтазарович огляделся, а оглядевшись, кивнул собственным каким-то мыслям. – Что ж, время, конечно, позднее, но… вы ведь не откажетесь выпить чаю со стариком?
- Это с вами что ли?
- А еще кого-то тут видите? – он развел руками и нахмурился, ибо аккурат-таки увидел.
Одинокая женская фигурка замерла под аркою из плетущихся роз. В полумраке выделялось длинное белое платье, из-за которого незнакомка донельзя походила на существо иного мира.
Демьян даже моргнул, надеясь, что призрачная эта фигура исчезнет.
Фигура не исчезла.
Но увидев людей, вытянула руки, и было в этом жесте что-то такое, болезненно-беспомощное, что сердце сжалось.
- Не хватало… - пробурчал сквозь зубы Никанор Бальтазарович и, перехвативши трость, будто дубинку, двинулся навстречу.
- Что вы…
- Спокойно. Не всякую прекрасную даму и вправду спасать надобно, - сказано это было тихо. А сам Никанор Бальтазарович будто подобрался. – В вашем-то возрасте, милейший, стыдно быть столь… наивным.
Женщина никуда не исчезла.
Она стояла.
И смотрела. Ждала. А стоило подойти ближе, и она, отвернувшись, опрометью бросилась прочь.
- Да что ж это такое… - возмущению Никанора Бальтазаровича не было предела. – Вот что, голубчик, отправляйтесь-ка вы отдыхать, пока вовсе на ногах держитесь.
- Нет.
Что-то было неправильно.
Не так.
Музыка? Почему нет музыки. Время позднее, однако не настолько же… в прошлый раз музыкальный вечер едва ли не до утра затянулся.
И сад темен.
И мерещится в этой темноте что-то до крайности недоброе, беспокойное, заставляющее тянуться к оружию, благо, револьвер Демьян ныне носил с собою.
Стоило прикоснуться к рукояти, и полегчало.
Что он в самом-то деле… сад темен? Так мало ли… музыка? А кто сказал, что каждый вечер она быть должна. Люди? Отдыхают люди. Кто в нумерах, кто в ресторации. Небо вон какое, а близость дождя просто-напросто шкурой ощущается. Такою погодой никто не станет по улицам расхаживать. И верно, стоило подумать, как за шиворот упала капля. А потом и другая, третья. Тихо выругался Никанор Бальтазарович да трость сжал покрепче. А дождь шелестел. Не сказать, чтобы сильный, до дневного ливня ему далеко было, однако вот…
Холодом потянуло.
Сыростью.
И нога провалилась в лужу. Вот и ответ, почему в саду никого. Дождь, верно, целый день идет, мокро, сыро, вот люди и прячутся. Простое это объяснение нисколько не успокоило. Сердце вот забилось чаще, тревожней.
…а фонари?
Или… вода – коварная стихия. И Демьян слышал, что камни под стеклянными колпаками в дождь разряжаются быстрее. Может, поэтому и отключили их? Чтоб не тратить силу зря? Оставили с полдюжины от всего богатства?
Возможно.
- Я есть в родовой книге?
- Была. Определенно. И тетушка была… хотя… я давно туда не заглядывала, честно. – Марья наблюдала, как один за другим ныряют в кипящую воду клубни картофеля.
Мясо отдыхало.
Соус выпаривался. Пюре из цветной капусты оставалось лишь перемолоть, а обжарка брокколи не займет много времени.
- Когда вот учила, тогда да… надо будет попросить Александра, - это Марья произнесла с немалой задумчивостью. – Алтана вышла замуж за купеческого сына. Потом. После войны. Может, поэтому?
Мезальянс?
Вполне себе причина отказать от дома и лишить права на наследование, но вот… недостаточная, чтобы вовсе вымарать имя из родовой книги.
- Самое интересное знаешь, что?
- Не знаю, - Василиса слила излишек молока и добавила масло. А после сплела простенькое заклятье, измельчившее пюре до гладкости.
- Она еще жива.
- Кто?
- Алтана Александровна Истомина, в девичестве Радковская-Кевич…
- Жива?
- И не так уж стара, всего-то восемьдесят пять лет, что для мага не так уж и много, - Марья принюхалась. – Вот объясни, почему пахнет цветная капуста отвратительно, а пюре получается вкусным?
- Понятия не имею, - ответила Василиса, причем совершенно искренне. Пахла цветная капуста при варке и вправду весьма специфически. – Главное, ведь получается.
- Получается… я попросила Сергея Владимировича связаться с нею.
- С…
- Двоюродной бабушкой, кажется так.
Двоюродная бабушка.
Странно-то как… вот так живешь, живешь, а потом выясняется, что у тебя целая двоюродная бабушка есть.
- Не уверена, правда, что она захочет с нами встретиться, но… думается, если кто и может пролить свет на то, что все-таки произошло, то это она.
Марья потянула носом.
И в животе ее заурчало.
- Скоро уже? – поинтересовалась она.
- Скоро, - подтвердила Василиса, стабилизируя соус. – Только… может, ветчины еще нарезать? И сыра?
- Все режь. Увидишь, сожрут и добавки потребуют.
Марья, если и ошиблась, то самую малость. Сожрали, как она изволила выразиться, действительно все, но вот добавки не потребовали. Может, застеснялись, а может, насытились все-таки.
А ночью Василисе приснились лошади. И теперь она не просто смотрела, она знала имена. Много имен, удивительно просто, как в голове ее, которая отказывалась запоминать простейшие вещи, вроде тех же латинских пословиц или французских слов, вместилось столько.
Лошади по-прежнему летели по степи, но теперь казалось, что трава под их копытами горит. И Василиса точно знала, что вот-вот полыхнет вся степь.
Глава 14
На виллу Демьян вернулся заполночь и не один, Никанор Бальтазарович, вызванный на виллу, наотрез отказался оставлять беспокойного пациента без присмотра.
Так и заявил:
- Нет уж, тут едва отвернешься, как вы самоубиваться принимаетесь. А у меня, между прочим, на вас большие планы.
Прозвучало сие на редкость угрожающе.
Правда, во всем остальном Никанор Бальтазарович показал себя человеком весьма светского складу характера. Он был любезен и весел. Шутил, заставивши улыбаться даже княжну. Он знал тысячу историй, что занимательных, что пугающих, что смешных и порой даже пошлых слегка, на грани приличия. И Демьян нисколько не сомневался, что будь компания иной, и грани этой не стало бы.
- О чем задумались, любезный мой друг? – стоило выйти из экипажа, и Никанор Бальтазарович переменился.
Исчезли напускная веселость.
И маска сменилась на иную, жесткую.
- Обо всем и сразу…
Демьян не удержался и потрогал лицо.
Вновь свое.
И подумал, что он, оказывается, отвык. И что, наверное, амулета, внимание рассеивающего, который ему всучили, вряд ли будет достаточно, чтобы объяснить этакие перемены. Да и не хватит этого амулета надолго. А значит, что бы ни происходило там, в Петербурге, и здесь, на крымском берегу, оно близилось к завершению.
Хорошо ли это было?
Он не знал.
Крымская ночь дышала морем. Дневная жара отступила, но камни сохранили еще толику тепла и теперь делились им с ночью. Небо хмурилось, куталось в драные шали туч. Того и гляди снова дождем прольется.
- Обо всем и сразу думать – голова треснет. Поверьте целителю, - Никанор Бальтазарович огляделся, а оглядевшись, кивнул собственным каким-то мыслям. – Что ж, время, конечно, позднее, но… вы ведь не откажетесь выпить чаю со стариком?
- Это с вами что ли?
- А еще кого-то тут видите? – он развел руками и нахмурился, ибо аккурат-таки увидел.
Одинокая женская фигурка замерла под аркою из плетущихся роз. В полумраке выделялось длинное белое платье, из-за которого незнакомка донельзя походила на существо иного мира.
Демьян даже моргнул, надеясь, что призрачная эта фигура исчезнет.
Фигура не исчезла.
Но увидев людей, вытянула руки, и было в этом жесте что-то такое, болезненно-беспомощное, что сердце сжалось.
- Не хватало… - пробурчал сквозь зубы Никанор Бальтазарович и, перехвативши трость, будто дубинку, двинулся навстречу.
- Что вы…
- Спокойно. Не всякую прекрасную даму и вправду спасать надобно, - сказано это было тихо. А сам Никанор Бальтазарович будто подобрался. – В вашем-то возрасте, милейший, стыдно быть столь… наивным.
Женщина никуда не исчезла.
Она стояла.
И смотрела. Ждала. А стоило подойти ближе, и она, отвернувшись, опрометью бросилась прочь.
- Да что ж это такое… - возмущению Никанора Бальтазаровича не было предела. – Вот что, голубчик, отправляйтесь-ка вы отдыхать, пока вовсе на ногах держитесь.
- Нет.
Что-то было неправильно.
Не так.
Музыка? Почему нет музыки. Время позднее, однако не настолько же… в прошлый раз музыкальный вечер едва ли не до утра затянулся.
И сад темен.
И мерещится в этой темноте что-то до крайности недоброе, беспокойное, заставляющее тянуться к оружию, благо, револьвер Демьян ныне носил с собою.
Стоило прикоснуться к рукояти, и полегчало.
Что он в самом-то деле… сад темен? Так мало ли… музыка? А кто сказал, что каждый вечер она быть должна. Люди? Отдыхают люди. Кто в нумерах, кто в ресторации. Небо вон какое, а близость дождя просто-напросто шкурой ощущается. Такою погодой никто не станет по улицам расхаживать. И верно, стоило подумать, как за шиворот упала капля. А потом и другая, третья. Тихо выругался Никанор Бальтазарович да трость сжал покрепче. А дождь шелестел. Не сказать, чтобы сильный, до дневного ливня ему далеко было, однако вот…
Холодом потянуло.
Сыростью.
И нога провалилась в лужу. Вот и ответ, почему в саду никого. Дождь, верно, целый день идет, мокро, сыро, вот люди и прячутся. Простое это объяснение нисколько не успокоило. Сердце вот забилось чаще, тревожней.
…а фонари?
Или… вода – коварная стихия. И Демьян слышал, что камни под стеклянными колпаками в дождь разряжаются быстрее. Может, поэтому и отключили их? Чтоб не тратить силу зря? Оставили с полдюжины от всего богатства?
Возможно.