Леди, которая любила лошадей
Часть 22 из 70 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ни манеры, которые были далеки от идеальных.
Ни ее неспособность к магии, ни нежелание учиться… ничего.
- Марья пробыла здесь все лето, а после вернулась в Петербург. И Настасья с нею. Они жили у бабушки, а родители отбыли в Египет. Об этом Марья написала.
Вяло шелохнулась в душе застарелая обида, потому как получилось, что сами-то родители не снизошли до того, чтобы поставить Василису в известность о своем отъезде. Потом, уже из Каира, матушка отписалась тетке, и та читала вслух письмо, какое-то неловкое, извиняющееся. И Василисе казалось, что она чего-то все-таки в этом письме не понимает.
Письма приходили и ей.
К именинам и еще на Рождество, с непременными поздравлениями и открытками, которые Василиса складывала в девичий свой альбом. И открытки те ей безумно нравились, было в них что-то такое, маняще-иное, отличное от обыкновенного ей мира.
- Тогда как раз и дяди не стало. И, наверное, тетушке было одиноко…
Коляска остановилась.
И Демьян подал руку, помогая выбраться из экипажа.
- Время от времени приезжала Марья. Потом опять уезжала, здесь ей не нравилось. Да и возраст… бабушка успела ее вывести в свет, прежде чем… ее не стало.
Василиса огляделась.
И тут, и там виднелись следы недавнего дождя. Огромная лужа отвратительного черного цвета растянулась перед воротами. И казалась она бездонною. Ручейки воды выбрались на дорогу, размыли ее, смешали землю с грязным пеплом.
А камень вот заблестел.
И подпалины, оставленные огнем, будто посветлели. Трава же была зелена и усыпана каплями. И лошади, весьма оживившиеся за последние дни, спешили собрать их. Они по-прежнему бродили по леваде, которая поправилась и обзавелась парой свежих перекладин, весьма отличавшихся цветом.
Пахло сосной.
И лугом.
И землею.
- Родители… к известию отнеслись равнодушно. Как мне кажется. Во всяком случае, не изъявили ни малейшего желания вернуться. Тетушка была занята конюшнями и отказалась уезжать. Вот Марье и пришлось стать старшей. Хотя… наверное, она ею стала задолго до того. Она взяла на себя заботу об Александре и о Настасье, которая заявила, что желает уехать за границу, что ее ждут в Сорбонне. И обо мне тоже, хотя, надеюсь, что не доставляла особых хлопот.
Василиса переступила через лужицу и, подойдя к леваде, оперлась на нее. Определенно, лошади не выздоровели, но выглядели не в пример лучше, чем прежде. Вычищенные, избавленные от клочьев старой шерсти, с постриженными гривами, они больше не производили того удручающего впечатления, которое заставляло думать, что ничем-то им и не поможешь.
- Пока… не случилось проклятье, - Василиса протянула руку, и в нее осторожно робко даже ткнулась лошадиная морда.
Следовало бы угощения прихватить какого.
Или…
Она погладила теплую переносицу, и старый жеребец прикрыл глаза, замер, прислушиваясь к человеку, только уши слегка подрагивали.
- Я была сегодня у ветеринара, - зачем-то призналась Василиса. – А он сказал, что не станет тратить время, и вообще… иногда я думаю, что вдруг да он прав? Точнее не он, но прочие люди, которые знают, как правильно.
- Что именно правильно? – Демьян перелез через ограду и, подойдя к хмурой косматой лошаденке, взиравшей на людей с преогромным подозрением, присел рядом.
- Не знаю. Все. Вдруг они правы, и мне не стоит заниматься лошадьми? Конюшней этой… и вообще…
- Может, и правы. Может, и нет. Но вы никогда не узнаете, если не попробуете. Погодите-ка… тихо, - это было сказано уже кобыле, которая явно не испытывала к людям ни доверия, ни симпатии. Демьян перехватил переднюю ногу и попытался поднять, но кобыла шарахнулась. – Вот же… да погоди ж ты…
Кобыла, оттопырив хвост, попятилась. Грозно клацнули желтые зубы. А уши прижались к голове. И всем видом она показывала, что не намерена терпеть этаких невозможных вольностей от человека постороннего.
- Я тебе… - Демьян погрозил кобыле пальцем.
А та лишь заржала, словно насмехаясь.
- Что-то не так?
- Не знаю, - он потер глаза. – Мне бы поближе глянуть…
Василиса наклонилась, поднырнув под тонкую жердину. На леваде земля была мокрой и скользкой. Обскубанная лошадьми трава не держала воду, и та пробиралась к корням.
- Осторожней! – Демьян кинулся было навстречу и успел перехватить руку, удержать от падения. – Здесь скользко.
- Знаю. Только забыла… сколько я всего забыла!
Пахло землею.
Травой.
Лошадьми и навозом, шарики которого виднелись то тут, то там. А вот людей не было. Куда подевался Аким? А его племянник? И защита, пусть восстановленная Вещерским, вдруг перестала казаться надежною.
- Которая вам нужна?
- Вот та, - Демьян показал на кобылу, что, отойдя в сторону, продолжала коситься на людей с явным неодобрением. Время от времени кобыла встряхивала гривой и щелкала зубами. – Надо за сбруей сходить. С ней что-то не то…
С ней определенно было «не то». Спина лошади провисла, брюхо опустилось едва ли не до земли. Суставы разбухли, а копыта вытянулись, загнулись характерными башмаками.
- Иди сюда, - велела Василиса, перехватив конский взгляд. Кобыла встряхнула головой. Грива ее густая, стриженная коротко, поднималась неровною щетиной. А на темной шерсти виднелись проплешины. – Иди, иди… хорошая моя… красавица и умница…
Василиса подходила к лошади медленно, осторожно, не упуская из виду и пегого жеребца, который держался рядом. Слишком уж рядом.
- Осторожнее…
- Хорошая, ласковая… тяжело пришлось? Обижали тебя? – голос изменился, сделавшись мягче, и не важно было, что говорить, главное, чтобы не молчать, чтобы вытягивать за словом слово. И лошадь таки шагнула навстречу. Застыла, нервно вздрагивая исполосованной шрамами шкурой. – Хорошая… все закончилось, все прошло… подходите, только аккуратно.
Демьян понял.
И не стал переспрашивать, как и медлить. Он приближался так, чтобы кобыла могла его видеть, но ступал мягко, по-кошачьи. А Василиса говорила. Гладила жесткую клочковатую шерсть, глядела в лиловые глаза, в уголках которых застыли капли гноя, и говорила, говорила…
Она умела вот так заговаривать.
И не только.
Но вот… позабыла, как когда-то зашептывала Хмурого, который с юных-то лет отличался дурным норовом и никого-то, кроме тетушки и Василисы, к себе не подпускал.
- Тише, моя хорошая, тише… - Василиса моргнула, ибо теперь лишь увидела лошадь всю, как она есть, с больною спиной, с зудящею кожей, с животом, который раздулся сперва от голода, а теперь вот от еды. С кривыми зубами. Их осталось немного, да и оставшиеся ныли, причиняя немалые мучения.
Она видела и боль.
И страх.
И унимала их, вытягивала потихоньку, хотя прежде-то никогда не замечала за собой склонности к целительству. Скорее наоборот, то категорически Василисе не давалось.
Видела она и Демьяна, этакою тенью, присевшей рядом с кобылой. Та от прикосновения вздрогнула, но, повинуясь голосу и воле Василисы, не шелохнулась. А Демьян, согнувши лошадиную ногу, разглядывал копыта так, будто в слоящейся роговице видел нечто тайное и донельзя важное.
Отпустив одну ногу, он потянулся к другой.
Обошел кобылу.
Потом положил руки на живот, и тот отозвался утробным урчанием.
Лошадь вздохнула.
- Уже недолго… и остальных бы, если можно…
Можно, отчего бы нет… а целитель им нужен. И не только он.
Глава 12
Демьян и сам не понял, что именно показалось ему неправильным в этой вот лошади. Нет, сама-то кобыла отличалась той неказистостью, которая свойственна лошадям беспородным, но в то же время крепким и выносливым.
Старая.
Явно знавшая и куда лучшую жизнь. Недоверчивая. Злая даже.
Серая.
Не мастью, масти-то кобыла была обыкновенной, гнедой, но вот… туман, снова тот самый туман, что ныне изрядно мешал Демьяну жить. И этот туман клочьями висел на кобыле, будто… вляпалась она в него.
Точно, вляпалась.
Клочья тумана окутывали больные ноги, и вовсе собирались плотными комками на копытах. А стоило потянуться, и туман с легкостью потек к Демьяну, только спина опять зачесалась. Что это значило?
Он понятия не имел.
Следующий жеребец был чист. И снова кобыла, полукровка и помоложе той, первой, она еще верила людям и без уговоров стояла спокойно, позволяя проверить копыта. Туман обнаружился, но такой… слабый, что ли? Будто случайно приклеившийся к ботинку лист.
Именно.
У солового мерина туман облепил ноги до колен и перебрался на спину, оседлав. Еще пару лошадей оказались чистыми.
Василиса не спрашивала, что он ищет. А спроси, Демьян и сам бы не ответил. Но всей своей зудящей шкурой он ощущал, что находка его безусловно важна.
Ни ее неспособность к магии, ни нежелание учиться… ничего.
- Марья пробыла здесь все лето, а после вернулась в Петербург. И Настасья с нею. Они жили у бабушки, а родители отбыли в Египет. Об этом Марья написала.
Вяло шелохнулась в душе застарелая обида, потому как получилось, что сами-то родители не снизошли до того, чтобы поставить Василису в известность о своем отъезде. Потом, уже из Каира, матушка отписалась тетке, и та читала вслух письмо, какое-то неловкое, извиняющееся. И Василисе казалось, что она чего-то все-таки в этом письме не понимает.
Письма приходили и ей.
К именинам и еще на Рождество, с непременными поздравлениями и открытками, которые Василиса складывала в девичий свой альбом. И открытки те ей безумно нравились, было в них что-то такое, маняще-иное, отличное от обыкновенного ей мира.
- Тогда как раз и дяди не стало. И, наверное, тетушке было одиноко…
Коляска остановилась.
И Демьян подал руку, помогая выбраться из экипажа.
- Время от времени приезжала Марья. Потом опять уезжала, здесь ей не нравилось. Да и возраст… бабушка успела ее вывести в свет, прежде чем… ее не стало.
Василиса огляделась.
И тут, и там виднелись следы недавнего дождя. Огромная лужа отвратительного черного цвета растянулась перед воротами. И казалась она бездонною. Ручейки воды выбрались на дорогу, размыли ее, смешали землю с грязным пеплом.
А камень вот заблестел.
И подпалины, оставленные огнем, будто посветлели. Трава же была зелена и усыпана каплями. И лошади, весьма оживившиеся за последние дни, спешили собрать их. Они по-прежнему бродили по леваде, которая поправилась и обзавелась парой свежих перекладин, весьма отличавшихся цветом.
Пахло сосной.
И лугом.
И землею.
- Родители… к известию отнеслись равнодушно. Как мне кажется. Во всяком случае, не изъявили ни малейшего желания вернуться. Тетушка была занята конюшнями и отказалась уезжать. Вот Марье и пришлось стать старшей. Хотя… наверное, она ею стала задолго до того. Она взяла на себя заботу об Александре и о Настасье, которая заявила, что желает уехать за границу, что ее ждут в Сорбонне. И обо мне тоже, хотя, надеюсь, что не доставляла особых хлопот.
Василиса переступила через лужицу и, подойдя к леваде, оперлась на нее. Определенно, лошади не выздоровели, но выглядели не в пример лучше, чем прежде. Вычищенные, избавленные от клочьев старой шерсти, с постриженными гривами, они больше не производили того удручающего впечатления, которое заставляло думать, что ничем-то им и не поможешь.
- Пока… не случилось проклятье, - Василиса протянула руку, и в нее осторожно робко даже ткнулась лошадиная морда.
Следовало бы угощения прихватить какого.
Или…
Она погладила теплую переносицу, и старый жеребец прикрыл глаза, замер, прислушиваясь к человеку, только уши слегка подрагивали.
- Я была сегодня у ветеринара, - зачем-то призналась Василиса. – А он сказал, что не станет тратить время, и вообще… иногда я думаю, что вдруг да он прав? Точнее не он, но прочие люди, которые знают, как правильно.
- Что именно правильно? – Демьян перелез через ограду и, подойдя к хмурой косматой лошаденке, взиравшей на людей с преогромным подозрением, присел рядом.
- Не знаю. Все. Вдруг они правы, и мне не стоит заниматься лошадьми? Конюшней этой… и вообще…
- Может, и правы. Может, и нет. Но вы никогда не узнаете, если не попробуете. Погодите-ка… тихо, - это было сказано уже кобыле, которая явно не испытывала к людям ни доверия, ни симпатии. Демьян перехватил переднюю ногу и попытался поднять, но кобыла шарахнулась. – Вот же… да погоди ж ты…
Кобыла, оттопырив хвост, попятилась. Грозно клацнули желтые зубы. А уши прижались к голове. И всем видом она показывала, что не намерена терпеть этаких невозможных вольностей от человека постороннего.
- Я тебе… - Демьян погрозил кобыле пальцем.
А та лишь заржала, словно насмехаясь.
- Что-то не так?
- Не знаю, - он потер глаза. – Мне бы поближе глянуть…
Василиса наклонилась, поднырнув под тонкую жердину. На леваде земля была мокрой и скользкой. Обскубанная лошадьми трава не держала воду, и та пробиралась к корням.
- Осторожней! – Демьян кинулся было навстречу и успел перехватить руку, удержать от падения. – Здесь скользко.
- Знаю. Только забыла… сколько я всего забыла!
Пахло землею.
Травой.
Лошадьми и навозом, шарики которого виднелись то тут, то там. А вот людей не было. Куда подевался Аким? А его племянник? И защита, пусть восстановленная Вещерским, вдруг перестала казаться надежною.
- Которая вам нужна?
- Вот та, - Демьян показал на кобылу, что, отойдя в сторону, продолжала коситься на людей с явным неодобрением. Время от времени кобыла встряхивала гривой и щелкала зубами. – Надо за сбруей сходить. С ней что-то не то…
С ней определенно было «не то». Спина лошади провисла, брюхо опустилось едва ли не до земли. Суставы разбухли, а копыта вытянулись, загнулись характерными башмаками.
- Иди сюда, - велела Василиса, перехватив конский взгляд. Кобыла встряхнула головой. Грива ее густая, стриженная коротко, поднималась неровною щетиной. А на темной шерсти виднелись проплешины. – Иди, иди… хорошая моя… красавица и умница…
Василиса подходила к лошади медленно, осторожно, не упуская из виду и пегого жеребца, который держался рядом. Слишком уж рядом.
- Осторожнее…
- Хорошая, ласковая… тяжело пришлось? Обижали тебя? – голос изменился, сделавшись мягче, и не важно было, что говорить, главное, чтобы не молчать, чтобы вытягивать за словом слово. И лошадь таки шагнула навстречу. Застыла, нервно вздрагивая исполосованной шрамами шкурой. – Хорошая… все закончилось, все прошло… подходите, только аккуратно.
Демьян понял.
И не стал переспрашивать, как и медлить. Он приближался так, чтобы кобыла могла его видеть, но ступал мягко, по-кошачьи. А Василиса говорила. Гладила жесткую клочковатую шерсть, глядела в лиловые глаза, в уголках которых застыли капли гноя, и говорила, говорила…
Она умела вот так заговаривать.
И не только.
Но вот… позабыла, как когда-то зашептывала Хмурого, который с юных-то лет отличался дурным норовом и никого-то, кроме тетушки и Василисы, к себе не подпускал.
- Тише, моя хорошая, тише… - Василиса моргнула, ибо теперь лишь увидела лошадь всю, как она есть, с больною спиной, с зудящею кожей, с животом, который раздулся сперва от голода, а теперь вот от еды. С кривыми зубами. Их осталось немного, да и оставшиеся ныли, причиняя немалые мучения.
Она видела и боль.
И страх.
И унимала их, вытягивала потихоньку, хотя прежде-то никогда не замечала за собой склонности к целительству. Скорее наоборот, то категорически Василисе не давалось.
Видела она и Демьяна, этакою тенью, присевшей рядом с кобылой. Та от прикосновения вздрогнула, но, повинуясь голосу и воле Василисы, не шелохнулась. А Демьян, согнувши лошадиную ногу, разглядывал копыта так, будто в слоящейся роговице видел нечто тайное и донельзя важное.
Отпустив одну ногу, он потянулся к другой.
Обошел кобылу.
Потом положил руки на живот, и тот отозвался утробным урчанием.
Лошадь вздохнула.
- Уже недолго… и остальных бы, если можно…
Можно, отчего бы нет… а целитель им нужен. И не только он.
Глава 12
Демьян и сам не понял, что именно показалось ему неправильным в этой вот лошади. Нет, сама-то кобыла отличалась той неказистостью, которая свойственна лошадям беспородным, но в то же время крепким и выносливым.
Старая.
Явно знавшая и куда лучшую жизнь. Недоверчивая. Злая даже.
Серая.
Не мастью, масти-то кобыла была обыкновенной, гнедой, но вот… туман, снова тот самый туман, что ныне изрядно мешал Демьяну жить. И этот туман клочьями висел на кобыле, будто… вляпалась она в него.
Точно, вляпалась.
Клочья тумана окутывали больные ноги, и вовсе собирались плотными комками на копытах. А стоило потянуться, и туман с легкостью потек к Демьяну, только спина опять зачесалась. Что это значило?
Он понятия не имел.
Следующий жеребец был чист. И снова кобыла, полукровка и помоложе той, первой, она еще верила людям и без уговоров стояла спокойно, позволяя проверить копыта. Туман обнаружился, но такой… слабый, что ли? Будто случайно приклеившийся к ботинку лист.
Именно.
У солового мерина туман облепил ноги до колен и перебрался на спину, оседлав. Еще пару лошадей оказались чистыми.
Василиса не спрашивала, что он ищет. А спроси, Демьян и сам бы не ответил. Но всей своей зудящей шкурой он ощущал, что находка его безусловно важна.