Леди, которая любила готовить
Часть 39 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
- Три шкуры содрать желает!
- Здания, конечно, пришли в некоторое запустение…
- Вот-вот развалятся, - Аполлон, покрутив букет, не нашел ничего лучшего, кроме как сунуть его в коляску.
- Отнюдь, стены вполне крепкие, а крыши надо лишь слегка подправить, - возразил Василий Павлович мягко. – Земля же хороша. Взгляните. Воды в Крыму не так и много, а тут имеются родники, которые выведены к поверхности.
Их еще тетушкин супруг, которого Василиса помнила весьма плохо, да и помнила ли вовсе, закреплял с тем, чтобы у лошадей и вода была, и еда. Родники питали землю, земля давала травам силы. И магия еще держалась. Надо будет подпитать кристаллы.
- Кристаллы почти пусты, того и гляди вода уйдет, - заметил Аполлон, оглядываясь как-то совсем уж по-хозяйски. – И левада маловата. И расширяться некуда… потому скидывайте.
- Что скидывать? – поинтересовалась Василиса, чувствуя, как вновь закипает ярость.
- Цену, - пояснил Василий Павлович. – Наш друг все пытается купить конюшни подешевле, но…
- Никто ничего продавать не будет, - голос Василисы прозвучал громко, и она испугалась, непривычная к тому, что способна говорить так. – Это во-первых. А во-вторых, у меня, Василий Павлович, имеются некоторые вопросы… по итогам увиденного.
Она развернулась и широким шагом направилась в конюшню, вынуждая обоих господ следовать за собой. Пожалуй, так могла бы поступить Марья, но от себя Василиса подобного не ждала. Прежде она бы покраснела, смутилась и растерялась, и после…
- Подскажите, сколько людей здесь работают?
- Так… двое, Василиса Александровна, - в голосе Василия Павловича послышалась тень неудовольствия. Верно, рассчитывал он вовсе не на такую встречу. – Конюхи.
- И где они?
- Не имею чести знать. Но выясню всенепременно.
- Выясните, - кивнула Василиса.
- Да… восстанавливать придется многое, - с чувством глубокого удовлетворения произнес Аполлон. – Признайте уже, что вы просто собираетесь избавиться от неудобной собственности, но притом с выгодой.
- И что в том плохого?
- Почему здесь так грязно? – Василиса позволила себе повысить голос. И Хмурый отозвался протяжным ржанием. Он подошел к хозяйке, боднул головой в спину, словно говоря, что не стоит теряться и уж точно не стоит бояться жалких этих людей. Хмурый с ними справится.
- Так ведь, - с легким смешком произнес Василий Павлович. – Конюшни. Лошадки, Василиса Александровна, гадят. Животная-с натура.
- Я знаю, - за кого он ее принимает? За Марью, которая в жизни не переступила бы порога места, подобного этому, без величайшей на то надобности? – Лошадки гадят. А люди убирают. Навоз же здесь не убирали месяц, как я погляжу.
Голос ее рождал гулкое эхо, заставившее голубей притихнуть.
- Когда лошадей чистили в последний раз?
- Так ведь… - кажется, Василий Павлович несколько растерялся. – Так они же… не для выезда. Старые клячи, на которых не нашлось желающих… их и вовсе бы отдать, я уже договорился, чтобы забрали…
Василиса сделала глубокий вдох, мысленно попросив у Господа сил, а у себя сдержанности, чтобы не наорать на этого человека, который, кажется, и вправду верил в то, что говорил.
- Поверьте, - он явно почуял неладное. – Даже если вы их отмоете, вряд ли выручите хоть что-то.
- Это еще не повод оставлять лошадей в подобном состоянии.
Василиса решительно распахнула дверь ближайшего денника, в котором тихо переминалась с ноги на ногу болезненного вида кобылка. Масть ее была неразличима под толстым слоем грязи, а копыта утопали в зловонной жиже.
- Когда их в последний раз выводили?
- Так…
- И выводили ли вообще?
- Барышня! – Василий Павлович поднял руки. – Успокойтесь. Я понимаю, что вы несказанно жалостливы, и это делает вам честь, однако…
- Убирайтесь.
Прозвучало жестко.
И в следующее мгновенье на все голоса загомонили голуби, зашелестели под крышей, роняя мелкий мусор.
- Что, простите?
- Убирайтесь, - повторила Василиса. – В дальнейшем беседовать с вами будет Сергей Владимирович. Полагаю, не откажется… или тот, кому он поручит это дело. К слову, надеюсь, вы знаете, что здесь должны находиться другие лошади?
- В каком смысле другие?
Кажется, ей не поверили.
Пускай.
- В том, что мне переданы карты, где имеется подробное описание… и помню, тетушка даже делала снимки, приглашала специально фотографа.
- Когда это было? – отмахнулся Василий Павлович. – Бросьте, Василиса Александровна, не глупите… вы, конечно, можете прогнать меня…
- Могу, - подтвердила Василиса.
- Однако кто будет заниматься всем этим? Вы поиграетесь и уедете, а конюшни, они внимания требуют, денег…
- Деньги, как оказалось, у меня имеются, - Василиса потянула на себя повод, и Хмурый вышел вперед. Кажется, ему тоже не нравились эти вот люди. – А с остальным как-нибудь разберемся. Надеюсь, к завтрашнему дню вы сумеете внятно объяснить, куда подевались мои лошади. И как вышло так, что вы, получая плату, позволяли себе преступно манкировать обязанностями…
Василий Павлович нахмурился.
И ничего не сказал. Лишь хлопнул перчатками по ладони, развернулся и зашагал к выходу.
- Позвольте вам сказать, немало впечатлен…
- Вон, - Василиса сама не ожидала, что способна на этакое.
- Простите?
- Вы ведь с ним приехали? С ним и уезжайте. Или собираетесь до города пешком добираться?
- А вы?
Аполлон верно оценил, что добираться, если по дороге, выйдет верст этак пять, что вовсе уж не вдохновляло.
- А у меня дела. И надеюсь, мы с вами тоже друг друга прекрасно поняли. Конюшни я не продам.
- Охотно верю… - он поклонился и посмотрел, явно ожидая, что Василиса протянет руку, но она была слишком раздражена, чтобы и дальше тратить время на светские пустяки. – Но женщины часто меняют свое мнение…
Возможно.
Другие.
Не Василиса. Она вернулась в комнатушку с амуницией, отметивши, что из оставшихся пяти седел четыре явно пришли в полную негодность, а единственное, выглядевшее целым, было столь грязно, что и прикасаться-то к нему не хотелось. Сняв ближайший недоуздок, который мало что не разваливался в руках, Василиса покрутила его и вернула на место.
Сняла следующий.
И еще один, оказавшийся с виду более-менее крепким. Оно, конечно, лошади не выглядели норовистыми, однако вполне могли испугаться.
Хмурого Василиса вывела и, убедившись, что нет поблизости ни коляски, ни неприятных ей людей, сказала:
- Тут побудешь.
Поводья она набросила на столбик левады, больше для порядка, ибо был Хмурый конем ответственным.
В денниках хлюпало.
И воняло.
И с первой лошадью Василиса намучилась изрядно. Та, пусть и позволила накинуть упряжь, но после заупрямилась, уперлась всеми четырьмя ногами, не желая покидать денник. И темные бока ее судорожно вздымались, а в глазах виделся страх.
- Пойдем, - Василиса вздохнула и, обнявши лошадь, заговорила. – Идем, хорошая моя… там солнышко, там травка… земля сухая…
Она говорила тихо и напевно, как учила когда-то тетушка, и сила, та самая, что спала, не желая вплетаться в простейшее заклятье, вдруг очнулась, потекла потоком. И лошадь успокоилась, мотнула головой и все-таки пошла. Медленно, явно страшась каждого шага, но все же веря человеку.
- Вот так… иди…
На пороге кобыла замерла.
Попятилась было.
- Иди, иди… давай… - Василиса хлопнула ее по спине, иссеченной многими шрамами, большею частью старым, но имелись и свежие, которые ко всему прочему начали подгнивать. – Иди, моя хорошая…
И кобыла решилась.
Дальше было проще.
Старый Угорек, на котором она еще в малолетстве ездить училась, и вовсе, показалось, узнал, пошел охотно, как и Пятнаш. Прочие же, кто боялся, кто упрямился, но упрямство это преодолевалось легко.
Конечно, по-хорошему коней следовало бы разделить, однако внутренние ограждения в леваде давно развалились. С другой стороны, кони выглядели настолько измученными, что каждый шаг им давался с явным трудом. Сомнительно, чтоб они в нынешнем своем состоянии стали драться. Зато все, как один потянулись к суховатой, но еще живой траве, жадно хватая ее, вырывая едва ли не с корнем.
- Здания, конечно, пришли в некоторое запустение…
- Вот-вот развалятся, - Аполлон, покрутив букет, не нашел ничего лучшего, кроме как сунуть его в коляску.
- Отнюдь, стены вполне крепкие, а крыши надо лишь слегка подправить, - возразил Василий Павлович мягко. – Земля же хороша. Взгляните. Воды в Крыму не так и много, а тут имеются родники, которые выведены к поверхности.
Их еще тетушкин супруг, которого Василиса помнила весьма плохо, да и помнила ли вовсе, закреплял с тем, чтобы у лошадей и вода была, и еда. Родники питали землю, земля давала травам силы. И магия еще держалась. Надо будет подпитать кристаллы.
- Кристаллы почти пусты, того и гляди вода уйдет, - заметил Аполлон, оглядываясь как-то совсем уж по-хозяйски. – И левада маловата. И расширяться некуда… потому скидывайте.
- Что скидывать? – поинтересовалась Василиса, чувствуя, как вновь закипает ярость.
- Цену, - пояснил Василий Павлович. – Наш друг все пытается купить конюшни подешевле, но…
- Никто ничего продавать не будет, - голос Василисы прозвучал громко, и она испугалась, непривычная к тому, что способна говорить так. – Это во-первых. А во-вторых, у меня, Василий Павлович, имеются некоторые вопросы… по итогам увиденного.
Она развернулась и широким шагом направилась в конюшню, вынуждая обоих господ следовать за собой. Пожалуй, так могла бы поступить Марья, но от себя Василиса подобного не ждала. Прежде она бы покраснела, смутилась и растерялась, и после…
- Подскажите, сколько людей здесь работают?
- Так… двое, Василиса Александровна, - в голосе Василия Павловича послышалась тень неудовольствия. Верно, рассчитывал он вовсе не на такую встречу. – Конюхи.
- И где они?
- Не имею чести знать. Но выясню всенепременно.
- Выясните, - кивнула Василиса.
- Да… восстанавливать придется многое, - с чувством глубокого удовлетворения произнес Аполлон. – Признайте уже, что вы просто собираетесь избавиться от неудобной собственности, но притом с выгодой.
- И что в том плохого?
- Почему здесь так грязно? – Василиса позволила себе повысить голос. И Хмурый отозвался протяжным ржанием. Он подошел к хозяйке, боднул головой в спину, словно говоря, что не стоит теряться и уж точно не стоит бояться жалких этих людей. Хмурый с ними справится.
- Так ведь, - с легким смешком произнес Василий Павлович. – Конюшни. Лошадки, Василиса Александровна, гадят. Животная-с натура.
- Я знаю, - за кого он ее принимает? За Марью, которая в жизни не переступила бы порога места, подобного этому, без величайшей на то надобности? – Лошадки гадят. А люди убирают. Навоз же здесь не убирали месяц, как я погляжу.
Голос ее рождал гулкое эхо, заставившее голубей притихнуть.
- Когда лошадей чистили в последний раз?
- Так ведь… - кажется, Василий Павлович несколько растерялся. – Так они же… не для выезда. Старые клячи, на которых не нашлось желающих… их и вовсе бы отдать, я уже договорился, чтобы забрали…
Василиса сделала глубокий вдох, мысленно попросив у Господа сил, а у себя сдержанности, чтобы не наорать на этого человека, который, кажется, и вправду верил в то, что говорил.
- Поверьте, - он явно почуял неладное. – Даже если вы их отмоете, вряд ли выручите хоть что-то.
- Это еще не повод оставлять лошадей в подобном состоянии.
Василиса решительно распахнула дверь ближайшего денника, в котором тихо переминалась с ноги на ногу болезненного вида кобылка. Масть ее была неразличима под толстым слоем грязи, а копыта утопали в зловонной жиже.
- Когда их в последний раз выводили?
- Так…
- И выводили ли вообще?
- Барышня! – Василий Павлович поднял руки. – Успокойтесь. Я понимаю, что вы несказанно жалостливы, и это делает вам честь, однако…
- Убирайтесь.
Прозвучало жестко.
И в следующее мгновенье на все голоса загомонили голуби, зашелестели под крышей, роняя мелкий мусор.
- Что, простите?
- Убирайтесь, - повторила Василиса. – В дальнейшем беседовать с вами будет Сергей Владимирович. Полагаю, не откажется… или тот, кому он поручит это дело. К слову, надеюсь, вы знаете, что здесь должны находиться другие лошади?
- В каком смысле другие?
Кажется, ей не поверили.
Пускай.
- В том, что мне переданы карты, где имеется подробное описание… и помню, тетушка даже делала снимки, приглашала специально фотографа.
- Когда это было? – отмахнулся Василий Павлович. – Бросьте, Василиса Александровна, не глупите… вы, конечно, можете прогнать меня…
- Могу, - подтвердила Василиса.
- Однако кто будет заниматься всем этим? Вы поиграетесь и уедете, а конюшни, они внимания требуют, денег…
- Деньги, как оказалось, у меня имеются, - Василиса потянула на себя повод, и Хмурый вышел вперед. Кажется, ему тоже не нравились эти вот люди. – А с остальным как-нибудь разберемся. Надеюсь, к завтрашнему дню вы сумеете внятно объяснить, куда подевались мои лошади. И как вышло так, что вы, получая плату, позволяли себе преступно манкировать обязанностями…
Василий Павлович нахмурился.
И ничего не сказал. Лишь хлопнул перчатками по ладони, развернулся и зашагал к выходу.
- Позвольте вам сказать, немало впечатлен…
- Вон, - Василиса сама не ожидала, что способна на этакое.
- Простите?
- Вы ведь с ним приехали? С ним и уезжайте. Или собираетесь до города пешком добираться?
- А вы?
Аполлон верно оценил, что добираться, если по дороге, выйдет верст этак пять, что вовсе уж не вдохновляло.
- А у меня дела. И надеюсь, мы с вами тоже друг друга прекрасно поняли. Конюшни я не продам.
- Охотно верю… - он поклонился и посмотрел, явно ожидая, что Василиса протянет руку, но она была слишком раздражена, чтобы и дальше тратить время на светские пустяки. – Но женщины часто меняют свое мнение…
Возможно.
Другие.
Не Василиса. Она вернулась в комнатушку с амуницией, отметивши, что из оставшихся пяти седел четыре явно пришли в полную негодность, а единственное, выглядевшее целым, было столь грязно, что и прикасаться-то к нему не хотелось. Сняв ближайший недоуздок, который мало что не разваливался в руках, Василиса покрутила его и вернула на место.
Сняла следующий.
И еще один, оказавшийся с виду более-менее крепким. Оно, конечно, лошади не выглядели норовистыми, однако вполне могли испугаться.
Хмурого Василиса вывела и, убедившись, что нет поблизости ни коляски, ни неприятных ей людей, сказала:
- Тут побудешь.
Поводья она набросила на столбик левады, больше для порядка, ибо был Хмурый конем ответственным.
В денниках хлюпало.
И воняло.
И с первой лошадью Василиса намучилась изрядно. Та, пусть и позволила накинуть упряжь, но после заупрямилась, уперлась всеми четырьмя ногами, не желая покидать денник. И темные бока ее судорожно вздымались, а в глазах виделся страх.
- Пойдем, - Василиса вздохнула и, обнявши лошадь, заговорила. – Идем, хорошая моя… там солнышко, там травка… земля сухая…
Она говорила тихо и напевно, как учила когда-то тетушка, и сила, та самая, что спала, не желая вплетаться в простейшее заклятье, вдруг очнулась, потекла потоком. И лошадь успокоилась, мотнула головой и все-таки пошла. Медленно, явно страшась каждого шага, но все же веря человеку.
- Вот так… иди…
На пороге кобыла замерла.
Попятилась было.
- Иди, иди… давай… - Василиса хлопнула ее по спине, иссеченной многими шрамами, большею частью старым, но имелись и свежие, которые ко всему прочему начали подгнивать. – Иди, моя хорошая…
И кобыла решилась.
Дальше было проще.
Старый Угорек, на котором она еще в малолетстве ездить училась, и вовсе, показалось, узнал, пошел охотно, как и Пятнаш. Прочие же, кто боялся, кто упрямился, но упрямство это преодолевалось легко.
Конечно, по-хорошему коней следовало бы разделить, однако внутренние ограждения в леваде давно развалились. С другой стороны, кони выглядели настолько измученными, что каждый шаг им давался с явным трудом. Сомнительно, чтоб они в нынешнем своем состоянии стали драться. Зато все, как один потянулись к суховатой, но еще живой траве, жадно хватая ее, вырывая едва ли не с корнем.