Леди и джентльмены

На этом сцена практически завершилась. Графиня смогла понять, что дальнейшие пререкания лишь усугубят поражение. Она встала и спрятала чековую книжку в сумку.

— Скорее всего, милочка, вы сошли с ума, — заключила она, — но если не желаете позволить что-то для вас сделать, то на этом разговор окончен. Ругаться с вами я не намерена. Сын осознает долг и передо мной, и перед семьей. Поступайте, как знаете, а я пойду своей дорогой.

— Очень хорошо, миледи, — отозвалась Мэри Сьюэлл, открывая ее сиятельству дверь. — Посмотрим, кто победит.

Но как бы храбро ни держалась девушка перед лицом врага, подозреваю, что, обдумывая все обстоятельства после ухода графини, чувствовала она себя неважно. Она знала возлюбленного в достаточной степени, чтобы понимать: в твердых руках матушки сын окажется не чем иным, как комком воска. И при этом ей даже не представится шанса противопоставить свое влияние воздействию злых сил. Мэри снова перечитала те несколько наивных мальчишеских писем, которые написал ей жених, и взглянула на фотографию, украшавшую камин маленькой спальни. Из рамки смотрело лицо искреннего, симпатичного молодого человека, освещенное хорошими, хотя и чересчур большими для мужчины глазами, но испорченное катастрофически слабым ртом. Чем дольше думала мисс Сьюэлл, тем глубже верила: жених любит ее и настроен чрезвычайно серьезно. Если бы дело касалось его одного, то ничто не помешало бы ей стать будущей графиней Н., но, к сожалению, считаться следовало не с лордом С., а с нынешней графиней Н. Ни в раннем детстве, ни в годы отрочества и юности лорду С. ни разу не приходило в голову ослушаться материнского приказа, а ум его не был готов к восприятию новых идей. Если и удастся победить в неравной схватке, то исключительно благодаря тонкому искусству, а не силе. Мэри села за стол и написала письмо, представлявшее собой ярчайший образец высокой дипломатии. Поскольку не приходилось сомневаться, что графиня непременно прочитает послание, то каждое слово предназначалось не только жениху, но и его матери.

Письмо не содержало ни единого упрека, да и выражение чувств отличалось умеренностью. Писала скромная особа, которая могла бы потребовать всего, что причиталось по праву, но вместо этого просила лишь о любезности. Единственное ее желание заключалось в том, чтобы встретиться с женихом наедине и услышать о расторжении помолвки из его собственных уст.

«Не опасайся, — писала Мэри Сьюэлл, — что я вызову раздражение излишней настойчивостью. Гордость не позволит требовать свадьбы вопреки твоей воле, а любовь запретит доставлять боль. Скажи сам, что хочешь разорвать отношения, и я без единого слова освобожу тебя от обязательств».

Благородное семейство обитало в городе, и Мэри отправила письмо с надежной оказией. Графиня вскрыла послание, с истинным удовлетворением прочитала обращение и, вновь запечатав, собственноручно отдала сыну. Строки, начертанные рукой невесты, обещали благополучное решение проблемы. Но ее сиятельство всю ночь провела без сна, воображая вульгарное судебное разбирательство дела о нарушенном обязательстве. Вот уже ее подвергал унизительному перекрестному допросу пронырливый развязный адвокат. Судья неправильно истолковал и резко негативно прокомментировал тот факт, что сын изменил имя и назвался Джоном Робинсоном. Сочувствующее жюри присяжных приняло решение о громадной сумме в счет возмещения ущерба. На полгода, а то и больше, семья стала мишенью для безвкусных шуток комиков из мюзик-холла и ядовитых комментариев безжалостных журналистов. Лорд С. прочитал письмо, покраснел и послушно протянул листок мамочке. Графиня притворилась, что впервые видит летящие, стремительные строчки, и посоветовала назначить встречу.

— Я так рада, — заявила она, — что девушка отнеслась к делу разумно. Когда все уладится, мы непременно что-нибудь для нее сделаем. Пусть она спросит меня, и тогда слуги решат, что пришла наниматься новая горничная, и не станут сплетничать.

В тот же вечер Мэри Сьюэлл, которую дворецкий объявил как «неизвестную молодую женщину», проводили в маленькую гостиную, соединяющую библиотеку с остальными официальными комнатами известного дома на Гросвенор-сквер. Графиня радушно поднялась навстречу.

— Сын придет через минуту, — защебетала она. — Он сообщил мне о вашем письме. Поверьте, дорогая мисс Сьюэлл, никто не сожалеет о его необдуманном поступке больше, чем я. Но молодые люди неисправимы и не желают даже думать о том, что их шутки кем-то могут быть восприняты всерьез.

— Я вовсе не считаю свою судьбу шуткой, миледи, — ответила Мэри чуть суше, чем следовало.

— Разумеется, милочка, — поддержала графиня. — Именно об этом я и говорю. Мальчик кругом не прав. Но с вашим хорошеньким личиком не придется долго ждать мужа; в этом я уверена. Ну а мы подумаем, чем сможем помочь.

Графине, несомненно, недоставало такта. Столь серьезный изъян чрезвычайно ограничивал шансы на успех.

— Благодарю, — не растерялась девушка, — но предпочитаю сама сделать выбор.

К счастью — в ином случае беседа могла бы закончиться очередной ссорой, — в комнате появился виновник многочисленных неприятностей, и графиня, напоследок шепнув сыну несколько ободряющих слов, оставила парочку выяснять отношения наедине.

Мэри устроилась на стуле в центре комнаты, на равном расстоянии от обеих дверей. Лорд С. счел, что сидеть в данной ситуации не пристало, и встал спиной к камину. Несколько секунд продолжалось тяжкое молчание, а потом Мэри достала из кармана белоснежный носовой платок и заплакала. Графиня, должно быть, была неважным психологом, если упустила такую возможность. Впрочем, не исключено, что она вспомнила те редкие случаи, когда сама, крупная ширококостная особа, пыталась воздействовать на ход событий посредством слез, и не придала оружию особого значения. Но все происходит иначе, когда плачут пухлые, мягкие женщины, да к тому же плачут тихо, беззвучно. Глаза начинают сиять еще ярче, а слезы, редкие и крупные, блестят, словно капли росы на лепестке розы.

Лорд С. отличался несравненным мягкосердечием. Не прошло и мига, как он бросился на колени, обнял возлюбленную за талию и осыпал самыми нежными словами, какие только пришли на ум, неготовый к подобному удару. Не долго думая, проклял злодейку-судьбу, графский титул и матушку, после чего заверил Мэри, что единственный шанс на счастье видит в возможности сделать ее своей графиней. Если бы Мэри произнесла хоть слово, он, не раздумывая, схватил бы ее на руки и забыл обо всем мире — на время. Однако мисс Сьюэлл отличалась практическим складом ума и отлично сознавала, как трудно управляться с влюбленным мужчиной, который готов на все, пока вы на него смотрите красивыми глазами, но в те минуты, когда вас рядом нет, подвержен иному, неблагоприятному влиянию. В порыве страсти лорд С. предложил немедленную тайную свадьбу. Но поскольку невозможно выскочить на улицу, поймать священника и тут же обвенчаться, Мэри понимала, что стоит ей выйти за порог, как воля жениха немедленно окажется во власти матушки. Затем возлюбленный заговорил о побеге, однако побег требовал денег, а графиня предусмотрительно держала финансовые дела сына под неусыпным бдительным контролем. Лорд С. впал в отчаяние.

— Выхода нет! — вскричал он. — Все идет к тому, что придется жениться на ней!

— На ком? — с излишней поспешностью уточнила Мэри.

Лорд С. объяснил суть проблемы. Графские поместья томились под гнетом долгов, а потому считалось, что наследнику желательно жениться на деньгах. Деньги в лице дочери одного богатого и амбициозного выскочки не заставили себя ждать — точнее говоря, были должным образом предложены.

— Какая она? — с тревогой в голосе спросила Мэри.

— О, вполне приятная, — последовал ответ. — Вот только мне нет дела до нее, а ей нет дела до меня. Так что особого веселья ждать не приходится. — И лорд С. горько рассмеялся.

— А откуда ты знаешь, что она к тебе равнодушна? — уточнила Мэри. Как известно, женщина способна весьма критически относиться к недостаткам своего избранника, в то время как другим он может казаться по меньшей мере вполне достойным внимания.

— Ей нравится другой. Она сама сказала.

Довод прозвучал весомо.

— И, несмотря на это, она готова выйти за тебя? — не унималась Мэри.

Молодой человек пожал плечами:

— Видишь ли, этого хотят ее родные.

Несмотря на переживания, девушка не смогла удержаться от смеха. Судя по всему, богатенькие отпрыски совсем не могли за себя постоять. Стоя за дверью, ее сиятельство занервничала: смех оказался единственным звуком, который ей удалось услышать.

— Жизнь полна сложностей, особенно если ты… ну, сама понимаешь, что-то собой представляешь, — пояснил лорд. — Невозможно поступать так, как хочешь. От тебя постоянно чего-то ожидают, и приходится учитывать массу различных обстоятельств.

Мэри встала, сняла перчатки и обвила шею возлюбленного нежными молочно-белыми руками.

— Скажи, Джек, ты меня любишь? — спросила она, заглянув ему в лицо.

Вместо ответа несчастный со слезами на глазах крепко ее обнял.

— Послушай, Мэри! — горячо воскликнул он. — Да если бы я мог забыть о своем положении и поселиться вместе с тобой в деревне, сделал бы это, не откладывая, завтра же. К черту графский титул! Похоже, он способен испортить мне всю жизнь!

Не исключено, что в этот миг мисс Сьюэлл и сама хотела, чтобы титул оказался на дне моря, а ее обнимал не будущий граф, а, как и прежде, простой мистер Джон Робинсон. Эти большие, глупые мужчины обладают странной способностью вызывать в душе любовь — вопреки, а может быть, благодаря своей слабости. Они возбуждают материнские чувства, а ведь именно материнские чувства и есть основная черта каждой достойной женщины.

В этот миг дверь внезапно распахнулась. Появилась графиня, и нежность мгновенно испарилась. Лорд С. выпустил Мэри из объятий и отпрянул с видом провинившегося школьника.

— Мне показалось, что мисс Сьюэлл уже ушла, — провозгласила ее сиятельство тем ледяным тоном, от которого у сына неизменно коченело сердце. — Когда освободишься, зайди ко мне.

— Я скоро, — запинаясь, пролепетал лорд С. — Мэри… мисс Сьюэлл как раз собирается уходить.


Мэри стояла неподвижно до тех пор, пока графиня не удалилась и не закрыла за собой дверь, а потом повернулась к возлюбленному и заговорила тихо и торопливо:

— Дай мне ее адрес — той девушки, на которой тебя хотят женить!

— Что ты собираешься делать? — удивился лорд.

— Пока не знаю, — пожала плечами Мэри, — но хочу с ней встретиться.

Она нацарапала на бумажке имя и адрес и прямо посмотрела в виноватое лицо.

— Скажи честно, Джек, ты хочешь на мне жениться или не хочешь?

— Ты же знаешь, что хочу, — ответил лорд С., и взгляд безоговорочно подтвердил искренность его слов. — Не веди я себя так глупо, никаких проблем бы не возникло. Сам не знаю, как и почему так получилось: собираюсь сделать решительный шаг, но мать говорит, говорит и говорит без умолку…

— Знаю, — с улыбкой перебила Мэри. — Не спорь, выслушивай все доводы и делай вид, что соглашаешься.

— Если бы только тебе удалось что-нибудь придумать! — воскликнул Джек, хватаясь за соломинку надежды. — Ты ведь такая умная!

— Попробую, — ответила Мэри. — Но если ничего не получится, тебе придется со мной убежать, пусть даже из-под самого носа матушки.

Она хотела сказать «мне придется убежать с тобой», но предпочла выразить мысль иначе.

Невольная соперница Мэри оказалась тихой, слабой, субтильной особой, в той же мере зависевшей от своего неистового отца, в какой лорд С. зависел от матушки. Можно лишь догадываться, о чем шла речь во время встречи, однако ясно одно: девушки договорились помогать друг другу, каждая в своих интересах.

К удивлению и восторгу родителей, в отношениях мисс Клементины Ходскисс и лорда С. вскоре произошли заметные изменения. Молодая леди перестала возражать против знаков внимания. Как известно, настроение девушек на выданье непредсказуемо, и отныне визиты лорда поощрялись, особенно в те часы, когда миссис и мистера Ходскисс не было дома. Надо сказать, случалось это нередко. Столь же удивительным казалось внезапно проснувшееся влечение молодого лорда к мисс Клементине. Имя Мэри Сьюэлл не упоминалось, а предложения немедленно жениться выслушивались без возражений. Более пытливые родители непременно заподозрили бы неладное, однако и графиня Н., и бывший военный поставщик Ходскисс привыкли к тому, что все их желания чудесным образом сбываются. Графиня уже мечтала о свободных от долгового бремени поместьях, а отец Клементины надеялся на звание пэра королевства, приобретенное благодаря высоким аристократическим связям зятя. Единственное, на чем настаивали молодые (и в этом отношении их позиция отличалась сверхъестественной твердостью), так это на тихой, почти тайной свадьбе.

— Никакого шума! — потребовал будущий граф. — Где-нибудь в деревне и, пожалуйста, без толпы гостей!

Полагая, что понимает ход мыслей сына, графиня Н. ласково потрепала мальчика по щеке.

— Хочу поехать к тете Джейн и там без суеты выйти замуж, — решительно сообщила отцу мисс Ходскисс.

Тетя Джейн жила на окраине крошечной деревушки в Гемпшире, в приходе священника, известного на всю округу отсутствием во рту такой важной составной части, как нёбо.

— Венчаться у этого старого мямли? — прогремел батюшка (мистер Ходскисс всегда гремел, даже во время молитвы).

— Святой отец меня крестил, — настаивала Клементина.

— И одному Богу известно, каким именем назвал. Никто не понимает ни единого его слова.

— Ну и что? Хочу, чтобы он выдал меня замуж, — не сдавалась дочка.

Идея не нравилась ни графине, ни военному поставщику. Последний особенно мечтал о пышной свадьбе — событии, о котором написали бы все газеты. Но в конце концов основное значение имел все-таки сам факт бракосочетания. А с учетом глупых отношений, которые незадолго до этого случились между Клементиной и морским лейтенантом без единого пенса в кармане, упорствовать в данном вопросе не имело смысла.

В итоге, когда пришло время, Клементина отправилась к тетушке Джейн в сопровождении одной лишь горничной.

Новая горничная оказалась истинной драгоценностью.

— Порядочная, аккуратная девушка, — отметил военный поставщик Ходскисс, как всегда стараясь проявлять дружелюбие по отношению к тем, кому меньше повезло в жизни. — Знает свое место и рассуждает разумно. Постарайся ее не упустить, Клемми.

— По-твоему, она достаточно образованна? — усомнилась супруга.

— Ровно столько, сколько необходимо для приличной женщины, — успокоил военный поставщик. — А когда Клемми пожелает заняться рисованием и вышивкой, придет время для твоих «Ach Himmels»[1] и «Mon Dieus»[2].

— Мне и самой девушка нравится, — согласилась миссис Ходскисс. — Ей вполне можно доверять, да и лишнего из себя не воображает.

Восхищение докатилось даже до графини Н., которая как раз в это время страдала от тирании престарелой фрейлейн.

Необходимо увидеть это сокровище, подумала ее сиятельство. Жеманные заграничные штучки давно надоели.

Но удивительное дело: когда бы леди ни зашла в дом будущих родственников, застать «сокровище» так ни разу и не смогла.

— Ваша горничная вечно отсутствует, — рассмеялась графиня. — Можно подумать, что для этого существует некая веская причина.

— Совпадение действительно странное, — слегка порозовев, согласилась Клементина.

Сама же мисс Ходскисс не столько высказывала, сколько наглядно демонстрировала свое расположение к горничной — настолько, что, казалось, не могла без нее ни шагу ступить. Наперсница присутствовала даже во время визитов лорда С.

Было решено, что свадьба состоится по лицензии. Поначалу миссис Ходскисс собиралась заранее отправиться в деревню, чтобы проверить, все ли в порядке, однако, когда пришло время, выяснилось, что беспокоиться не о чем. Процедура оказалась совсем незатейливой, а «сокровище» тщательно вникло во все тонкости процесса и с готовностью приняло на свои плечи груз забот. Таким образом, семейство Ходскиссов приехало в Гемпшир лишь вечером накануне свадьбы, сразу заполонив домишко тети Джейн. Огромная фигура военного поставщика рядом с крошечным крылечком внушала прохожим мысль о кукольном домике. В таких, как правило, живут гномы — те самые, которые во время ярмарки высовываются из окошка и звонят в колокольчики. Графиня и лорд С. остановились в особняке сестры ее сиятельства, расположенном в десяти верстах от деревни, и собирались утром приехать прямо в церковь, в то время как сам граф Н. в это время пребывал в Норвегии, где ловил лосося. Домашние дела мало его интересовали.

После обеда Клементина пожаловалась на головную боль и рано легла спать. Горничная тоже чувствовала себя неважно, а выглядела встревоженной и нервной.

— Девушка так волнуется, — заметила миссис Ходскисс, — словно завтра ее собственная свадьба.