Леди и джентльмены

В половине пятого он возвращался домой, будил семью и слуг и всех, от мала до велика, строил на вечернюю молитву. В пять ложился в постель и мгновенно засыпал.

В Сити над чудаком подшучивали, на Бейсуотер-стрит качали головами, однако он не обижался. Единственное, что по-настоящему огорчало, — это отсутствие духовного общения. По воскресеньям, в пять часов дня, он рвался в церковь, на службу, однако идти было некуда. В семь грустно поедал скромную дневную пищу. В одиннадцать подкреплялся чаем с булочками, а в полночь вновь начинал тосковать по гимнам и проповедям. В три ужинал хлебом и сыром и ложился спать рано — в четыре утра — в состоянии крайнего разочарования.



Застенчивый незнакомец замолчал, а мой друг встал, достал из кармана полсоверена, ни слова не говоря, положил на стол и взял меня под руку. Мы вместе вышли на палубу.





Не от мира сего




Вы приглашаете его на обед в четверг, чтобы представить нескольким джентльменам, которые давно мечтают с ним познакомиться.

— Только не перепутай, — предупреждаете вы, вспоминая прошлые промахи, — и не приди в среду.

Он добродушно смеется и пытается найти ежедневник.

— Не волнуйся, в среду не приду: предстоит рисовать фасоны платьев в Мэншн-Хаусе. А в пятницу уезжаю в Шотландию, чтобы в субботу попасть на открытие выставки. Так что в этот раз ничего не случится. Куда же, черт возьми, он запропастился? Ну ничего, сейчас запишу вот здесь. Ты свидетель!

Вы стоите над ним, пока он что-то царапает на чистом листе, а потом вешает лист над столом. Теперь уже можно не беспокоиться, и вы уходите.

— Надеюсь, он появится, — говорите вы жене в четверг вечером, одеваясь к обеду.

— А ты уверен, что он все правильно понял? — с нескрываемым подозрением уточняет жена, и сразу становится ясно: во всех неурядицах она обвинит вас и только вас.

Часы бьют восемь, и гости начинают собираться. В половине девятого жену таинственно вызывают в коридор, где горничная сообщает: в случае дальнейшего промедления кухарка полна решимости умыть руки — и в прямом, и в переносном смысле.

Жена возвращается в комнату и заявляет, что если обед вообще планируется, то лучше приступить к процедуре немедленно. Она определенно считает, что, притворяясь, будто ждете приятеля, вы просто разыгрываете роль, и было бы более мужественно и честно признаться, что попросту забыли его пригласить.

Пока подают суп и рыбу, вы рассказываете анекдоты о его необязательности. К тому времени, когда на столе появляется главное блюдо, пустой стул начинает навевать печальные мысли, а к жаркому разговор как-то сам собой переходит на умерших родственников.

В пятницу, в четверть девятого, он подлетает к двери и начинает истошно трезвонить. Услышав в холле знакомый голос, вы выходите навстречу.

— Прости за опоздание! — жизнерадостно вопит он. — Бестолковый возница свернул на Альфред-плейс вместо…

— И чего же ты хочешь теперь, когда все-таки явился? — перебиваете вы, испытывая множество разнообразных чувств, но только не симпатию. Он относится к числу старых друзей, и потому в данном случае грубость вполне позволительна.

Он смеется и хлопает вас по плечу.

— Чего хочу? Разумеется, обеда, дорогой мой. Умираю с голоду.

— О, в таком случае придется поискать что-нибудь съестное в другом месте, — ворчите вы. — Здесь рассчитывать не на что.

— О чем ты, черт возьми? — возмущается он. — Ты же сам приглашал меня на обед.

— Ничего подобного, — отрицаете вы. — Я приглашал тебя на обед в четверг, а не в пятницу.

Он недоверчиво хмурится.

— А почему же тогда в голове отложилась пятница?

— Потому что у тебя такая голова, что, когда речь идет о четверге, в ней застревает пятница, — объясняете вы и злорадно добавляете: — Кажется, в пятницу ты должен был уехать в Эдинбург.

— О небо! — восклицает он. — Так и есть!

Не произнеся больше ни слова, бедняга выскакивает на улицу, и вы слышите, как он бежит по дороге, пытаясь остановить извозчика, которого только что отпустил.

Вы возвращаетесь в кабинет и не без удовольствия осознаете, что в Шотландию рассеянный джентльмен поедет в вечернем костюме, а утром ему придется отправить портье в магазин готовой одежды. Что ж, поделом!

Еще хуже дела обстоят в том случае, когда приятелю самому приходится выступать в роли хозяина. Вспоминаю, как однажды довелось побывать в его плавучем доме. В первом часу дня мы сидели на корме, болтая в воде ногами, — место было уединенное, где-то между Уолингфордом и Дейз-Локом. Внезапно из-за поворота реки показались два ялика, в каждом из которых каким-то чудом помещалось по шесть человек — все весьма нарядно одетые. Завидев нас, леди и джентльмены принялись размахивать носовыми платками и зонтиками.

— Эй! — окликнул я. — Какие-то люди бурно тебя приветствуют.

— Здесь всегда так, — не глядя, ответил он. — Должно быть, какая-нибудь подвыпившая компания из Абингдона.

Лодки подплыли ближе. На расстоянии двух сотен ярдов на носу первой появился пожилой человек и громко позвал моего спутника по имени.

Услышав голос, Маккью вздрогнул так, что едва не свалился в воду.


— Боже мой! — в отчаянии воскликнул он. — Совсем забыл!

— О чем забыл? — забеспокоился я.

— Это же Палмеры, Грэмы и Хендерсоны. Я пригласил их всех на ленч, а на борту нет ничего, кроме двух отбивных и фунта картошки. И слугу, как назло, отпустил на выходной.

В другой раз мы вместе отправились на ленч в «Джуниор Хогарт». Неожиданно к столу подошел человек по имени Хиллиард, наш общий знакомый.

— Что делаете днем? — поинтересовался он, усаживаясь напротив.

— Хочу остаться здесь и написать несколько писем, — ответил я.

— Если свободен, поедем со мной, — предложил Маккью. — Собираюсь отвезти Лину в Ричмонд. — Лина была той молодой леди, с которой он, по его собственным словам, был обручен; впрочем, впоследствии выяснилось, что обручен он сразу с тремя, но о двух других напрочь забыл. — На заднем сиденье места хватит.

— Отлично! — обрадовался Хиллиард, и оба укатили в экипаже.

Часа через полтора Хиллиард вошел в курилку клуба страшно расстроенный и почти упал на стул.

— Ты ведь собирался поехать с Маккью в Ричмонд, — удивился я.

— Собирался, — мрачно подтвердил он.

— Что-то случилось?

— Да.

Он решительно не был склонен к разговору.

— Коляска перевернулась?

— Нет, только я.

Стало ясно, что и нервы пострадавшего, и манера изъясняться действительно подверглись серьезным испытаниям.

Я терпеливо ждал объяснений, и спустя некоторое время кое-какие подробности путешествия все-таки последовали.

— До Патни мы добрались благополучно, только один раз случайно задели трамвай. Начали подниматься в гору, и здесь Маккью неожиданно свернул за угол. Ты знаешь его манеру поворачивать: по обочине, через дорогу и прямиком в фонарь. Разумеется, обычно готовишься к маневру заранее, но на сей раз я совсем не ожидал, что он вздумает свернуть. В итоге оказался в пыли, посреди улицы, а все вокруг бесцеремонно пялились и показывали пальцами.

В таких случаях только через несколько минут начинаешь соображать, что произошло, и когда я поднялся, Маккью и Лина были уже далеко. С четверть мили я бежал за ними и кричал во весь голос, а вслед за мной неслась толпа мальчишек, и все они тоже вопили, как ненормальные. Но с тем же успехом можно было звать мертвого, так что я сел в омнибус и поехал обратно.

Если они хоть что-нибудь соображали, то должны были заметить, что коляска стала легче. Я ведь не пушинка, — обиженно заключил Хиллиард.

Через несколько минут бедняга пожаловался на головную боль и собрался домой. Я предложил вызвать извозчика, но он отказался, пояснив, что хочет пройтись пешком.

Вечером я встретил Маккью в Сент-Джеймсском театре. Давали премьеру, и он делал зарисовки для журнала «График», но, едва меня завидев, поспешил навстречу.

— Ты-то мне и нужен! — воскликнул он. — Скажи на милость, я возил сегодня Хиллиарда в Ричмонд?

— Возил, — подтвердил я.

— Вот и Лина говорит то же самое, — вздохнул он. — Но клянусь, когда мы приехали в отель «Квинс», его с нами не было.

— Совершенно верно, — ответил я. — Ты выбросил его в Патни.

— Выбросил в Патни! — горестно повторил Маккью. — Совершенно не помню!

— Зато он помнит, — язвительно заметил я. — До отказа переполнен воспоминаниями.

Все утверждали, что наш рассеянный друг никогда не женится; абсурдно предполагать, что в одно и то же утро ему удастся вспомнить назначенный час, церковь и девушку. А если даже жених и доберется до алтаря, то забудет, зачем пришел, и отдаст невесту собственному шаферу. Хиллиард и вообще утверждал, что Маккью уже женат, но только успел об этом забыть. Сам я не сомневался, что даже если он каким-то чудом и вступит в брак, то этот факт вылетит из дырявой памяти уже на следующий день.

Но все ошиблись. Чудо действительно свершилось, и церемония должным образом прошла с начала до конца, так что если идея Хиллиарда верна (чего лично я отнюдь не исключаю), то серьезных неприятностей не избежать. Что касается моих собственных опасений, то один лишь взгляд на невесту их рассеял. Избранница оказалась очаровательной, жизнерадостной молодой леди, но совсем не напоминала особу, способную позволить забыть и о себе, и о бракосочетании.

Свадьба состоялась весной, и с тех пор мне не доводилось встречать своего рассеянного приятеля. Летом я поехал в Шотландию, а на обратном пути на несколько дней остановился в Скарборо. После ужина надел плащ и отправился на прогулку. Дождь лил безжалостно, но после месяца в Шотландии английскую погоду как-то перестаешь замечать, а мне очень хотелось подышать свежим воздухом. Шагая против ветра по темному берегу, я внезапно наткнулся на скрюченную фигуру — какой-то несчастный пытался укрыться от разбушевавшейся стихии возле каменной стены водолечебницы.

Я ожидал, что услышу возмущенную отповедь, но человек оказался слишком изможденным и расстроенным, чтобы возражать.

— Прошу прощения, — заговорил я. — Не заметил.

При звуке голоса незнакомец вскочил.

— Это ты, старик?

— Маккью! — изумленно воскликнул я.

— Слава Богу! — проговорил он, отчаянно тряся мою руку. — В жизни так не радовался появлению человека.