Лакомый кусочек
Часть 7 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А… Тогда на красном можно?
– Ну, в нем Фиш сидит, – сказал он, – но он не будет возражать. Во всяком случае, я так думаю. Но там лежит его рукопись, смотри, не перепутай листы.
Я не поняла, каким образом, просто сев на бумаги, могу привести их в больший беспорядок, но ничего не сказала. Я стала гадать, кто же такие Тревор и Фиш – может, воображаемые партнеры по игре, – и еще мне было интересно, не соврал ли он про свой возраст. В полумраке гостиной он вообще выглядел лет на десять. Он важно глядел на меня, втянув голову в плечи, скрестив руки на груди и обхватив ладонями локти.
– А ты сидишь, как я понимаю, в зеленом.
– Да, – ответил он. – Но я в нем не сидел уже недели две. На нем выложено все, что нужно.
Мне захотелось подойти к зеленому креслу и поглядеть, что же он там выложил, но я напомнила себе, что нахожусь тут по делу.
– И где же мы тогда сядем?
– На полу. Или на кухне. Или у меня в спальне.
– Нет, только не в спальне, – поспешно возразила я.
Я прошла по полу, шагая прямо по бумагам, и заглянула в кухонный отсек за стенкой. Мне в нос ударил странный запах: там в каждом углу стояли мешки с мусором, а все остальное пространство занимали кастрюли и чайники, частью чистые, а частью давно не мытые.
– Думаю, на кухне нет места, – предположила я и, нагнувшись, начала расчищать ковер от бумаг – так собирают грязь с поверхности пруда.
– Думаю, не стоит тебе этого делать, – подал он голос. – Некоторые бумаги не мои. Ты можешь их перепутать. Лучше нам пойти в спальню.
Ссутулившись, он пересек комнату и пошел по коридору. Делать было нечего – я последовала за ним.
Его спальня походила на вытянутую коробку с белыми стенами, и здесь, как и в гостиной, царил полумрак: жалюзи тоже были плотно закрыты. Мебели не было никакой, кроме гладильной доски с утюгом, в углу на полу валялась шахматная доска и несколько разбросанных шахматных фигур, еще я заметила пишущую машинку и картонную коробку вроде бы с грязным бельем, которую он, когда я вошла, ударом ноги задвинул в стенной шкаф. И еще была узкая кровать. Он натянул серое солдатское одеяло на скомканные простыни, забрался на него и, скрестив ноги, сел в углу. Он включил бра над кроватью, вынул сигарету из пачки, которую сразу же сунул обратно в штаны, закурил и замер с сигаретой в сложенных ладонях – ни дать ни взять голодающий будда, воскуряющий благовония.
– Можем начать, – сказал он.
Я присела на край кровати – больше в спальне сесть было не на что – и стала зачитывать опросник. При каждом вопросе он откидывал голову назад, упирался затылком в стену и, закрыв глаза, отвечал, после чего открывал глаза и, устремив на меня взгляд, выслушивал следующий вопрос, причем я не могла точно сказать, насколько внимательно.
Дойдя до рекламного радиоролика, мы отправились в кухню к телефону, и он набрал номер. Я вышла, а он пробыл там так долго, что мне показалось, прошла целая вечность, так что мне даже пришлось вернуться и удостовериться, что все в порядке: он стоял, прижав трубку к уху, а его губы искривились в подобии улыбки.
– Прослушать надо только один раз, – укоризненно сказала я.
Он нехотя повесил трубку на рычаг.
– А можно я после твоего ухода снова наберу этот номер и прослушаю ролик? – произнес он робко и просительно тоном маленького мальчика, выпрашивающего лишнюю конфетку.
– Можно, – кивнула я, – но только не на следующей неделе, ладно?
Мне не хотелось, чтобы он занимал линию, когда начнут звонить плановые респонденты.
Вернувшись в спальню, мы приняли те же позы, что и раньше.
– Теперь я буду повторять фразы из ролика, а ты скажешь, какие мысли у тебя возникают после каждой из них.
В этой части опросника использовалась методика свободных ассоциаций с целью определить спонтанные реакции на ту или иную ключевую фразу.
– Первое, что скажешь про «насыщенный мужской аромат»?
Он откинул голову к стене, закрыл глаза и после паузы задумчиво произнес:
– Пот, кроссовки, спортивная раздевалка в подвале, мужские трусы с защитной накладкой.
Интервьюер всегда должен дословно записывать ответы респондента, я так и поступила. И подумала: а не подложить ли мне потом это интервью в стопку плановых, чтобы внести хоть какое-то разнообразие в монотонную работу кого-то из наших дам с цветными карандашами – возможно, миссис Вимерс или миссис Гандридж. Она зачитает его вслух остальным, и те отметят, что ответ дан всесторонний, и им будет о чем поговорить по крайней мере в трех перерывах на кофе.
– А как тебе «долгий глоток холодного напитка»?
– Не особо. Хотя постой. Это птица, белая, падающая с большой высоты, ее подстрелили прямо в сердце, зимой. Перья летят во все стороны, медленно опускаются вниз… Это вроде тех тестов на ассоциации к словам, которые дает психиатр. – Парень открыл глаза. – Они мне всегда нравились. Это интереснее, чем тесты с картинками.
– Думаю, они применяют один и тот же принцип, – сказала я. – А что скажешь про «здоровый вкус – этот дар от всего сердца»?
Мой респондент обмозговывал ответ несколько минут.
– Сердечный приступ. Нет, это неправильно. – Он наморщил лоб. – А, вот. Это сказка про людоедов. – Он впервые за время интервью занервничал. – Я узнал шаблон, такой встречается в «Декамероне» и пару раз в сказках братьев Гримм. Муж убивает любовника жены или, наоборот, вырезает сердце и делает из него жаркое или пирог с мясной начинкой и подает его на серебряном блюде, а другой ест. Хотя тут нет никакой связи со «здоровым», так? Шекспир, – добавил он уже более спокойно. – У Шекспира есть нечто подобное. В «Тите Андронике» есть одна сцена, правда, еще идут споры, действительно ли Шекспир написал эту пьесу…
– Спасибо. – Я деловито записала его ответ.
Теперь я уже не сомневалась, что он компульсивный невротик и что лучше мне сидеть тихо и не показывать страха. Правда, я не слишком испугалась – не было похоже, что он склонен к насилию, – но мои вопросы безусловно заставили его напрячься. А вдруг он сейчас на грани срыва, и в таком состоянии от любой моей фразы может легко слететь с катушек. Психи они такие, подумала я, вспомнив о паре историй, которые мне рассказывала Эйнсли; любая мелочь, вроде случайного слова, может их вывести из себя.
– А теперь «щекочущий вкус, пьянящий аромат, внезапный, как снегопад»?
Эти слова погрузили его в долгие раздумья.
– Вообще никаких мыслей, – заметил он. – Тут концы с концами не сходятся. Первое словосочетание заставляет подумать о человеке со стеклянной головой, по которой бьют палочкой, – это как поющие бокалы. Но какая связь с «внезапным, как снегопад»? Мне кажется, – сделал он печальный вывод, – для вас это утверждение бесполезно.
– Отлично! – похвалила я и подумала, как бы на этот опросник ответила вычислительная машина IBM. – И последнее: «Ощути пикантный укус дикой природы».
– О, – тут его голос исполнился энтузиазма, – тут все просто. Эти слова меня сразу поразили, как только я их услышал. Это цветной фильм про собак или лошадей. «Укус дикой природы» – речь, конечно, идет о собаке, метисе волка и хаски, которая трижды спасает своему хозяину жизнь – однажды во время пожара, второй раз во время наводнения, а в третий раз при нападении на него плохих людей, – в наши дни это скорее белые охотники, чем индейцы, но в конце концов ее убивает из винтовки жестокий траппер, и хозяин ее оплакивает. Возможно, он зарывает труп собаки в снегу. Панорамный кадр заснеженного леса на закате. Затемнение.
– Отлично, – повторила я, лихорадочно записывая каждое его слово, стараясь ничего не пропустить. – Так, мне неловко это спрашивать, но все же… насколько, по-твоему, эти фразы применимы к описанию пива? Ответь по шкале: очень хорошо применимы – средне – совсем не применимы.
– Не могу сказать. – Он сразу потерял интерес к опросу. – Я не пью это пойло. Только виски. Никакое пиво не может сравниться с виски.
– Но, – с удивлением заметила я, – ты же на карточке шкалы потребления выбрал цифру шесть. Это соответствует семи-десяти бутылкам пива в неделю.
– Ты же попросила меня выбрать цифру. А шесть – мое счастливое число. Я даже попросил поменять мне номер квартиры. На самом деле я живу в первой. К тому же это занудство меня утомило. Было ощущение, что я с кем-то беседую.
– Это значит, что я не смогу учесть твое интервью, – свирепо произнесла я. На мгновение я забыла, что опрос был понарошку.
– О, а тебе понравилось, – криво улыбнулся он. – Но знаешь, каждый второй ответ полная туфта. Хотя ты должна признать, я тебя развлек.
Меня распирало от раздражения. Я-то ему так сочувствовала, считая, что этот страдалец находится на грани нервного срыва, и вот на тебе: он признался, что все это было представлением чистой воды. Я могла встать и уйти, выразив свое неудовольствие, или признать, что он прав. Я нахмурилась, решая, что предпринять, но тут услышала, как хлопнула входная дверь и раздались голоса.
Он подался вперед и прислушался, потом снова привалился к стене.
– Это Фиш и Тревор. Мои соседи по квартире. Та еще парочка зануд. Тревор – суперзануда: он будет в шоке, увидев, что я у себя в спальне сижу без рубашки в обществе девушки с большой буквы «Д».
Со стороны кухоньки раздалось шуршание пакетов с едой, и чей-то бас протянул:
– Боже, ну и жарища!
– Думаю, мне пора, – заторопилась я.
Если и те двое такие же чудаки, как этот, пожалуй, мое терпение лопнет. Я собрала листки опросника и встала – и в этот момент голос произнес:
– Эй, Дункан, пивка хочешь? – И в дверях показалось лицо с кудлатой бородой.
Я возмущенно ахнула.
– Так ты все-таки пьешь пиво?
– Боюсь, что пью. Извини. Не хотел по-быстрому сворачивать интервью. Оно было невыносимо занудным, и я просто сказал все, что я о нем думаю. Фиш, – обратился он к бородачу. – Это Златовласка.
Я сдержанно улыбнулась. Я не блондинка.
Над головой бородача показалась еще голова: белое лицо, редеющие светлые волосы, небесно-голубые глаза и изящный точеный нос. При виде меня у него отвалилась челюсть.
Пора было бежать.
– Спасибо, – холодно, но учтиво бросила я сидящему на кровати. – Вы мне очень помогли.
Он улыбнулся, наблюдая, как я выхожу из спальни. Оба его соседа, пропуская меня, в испуге отпрянули от дверного косяка. Дункан крикнул мне вслед:
– Слушай, на фига тебе такая дебильная работа? Я думал, только старые толстые тетки занимаются подобной ерундой!
– О! – ответила я с достоинством, не собираясь ни оправдываться перед ним, ни объяснять, что у меня высокий – ну ладно, более высокий – профессиональный статус в маркетинговой компании. – Всем хочется кушать. Да и чем еще в наше время заниматься девушке с гуманитарным образованием?
Выйдя на улицу, я поглядела на опросник. Записи его ответов казались почти неразборчивыми при ярком солнечном свете: мои каракули слились на странице в сплошное серое пятно.
7
Строго говоря, мне еще не хватало полтора интервью, но для итогового отчета и для правки опросника и этого было вполне достаточно. Кроме того, мне не терпелось принять ванну и переодеться, прежде чем идти к Питеру: интервью заняли куда больше времени, чем я планировала.
Я вернулась в квартиру и швырнула опросники на кровать. Потом пошла искать Эйнсли, но ее дома не оказалось. Я собрала в охапку мочалку, мыло, зубную щетку и пасту, надела купальный халатик и спустилась вниз. В нашей квартирке нет своей ванной, чем и объяснялась низкая арендная плата. Возможно, дом был выстроен еще до того, как ванными стали оборудовать все квартиры, а может быть, тогда считалось, что прислуге ванная без надобности; как бы там ни было, нам приходилось пользоваться ванной на втором этаже, а это иногда создавало свои трудности. Эйнсли вечно бросает свои кольца где попало, что домовладелица считает осквернением своего храма. Она оставляет на самых видных местах забытые Эйнсли дезодоранты, и лосьоны для лица, и щетки для волос, и губочки для снятия макияжа. На Эйнсли это никак не действует, а вот меня бесит. Иногда я спускаюсь вниз после того, как Эйнсли помылась, и мою за ней ванну.
Сейчас мне хотелось вволю понежиться в горячей воде, но не успела я смыть с кожи пленку пота, пыль и смрад автобусных выхлопов, как домовладелица начала скрестись и кашлять за дверью. Так она дает понять, что ей нужно срочно войти в ванную: она никогда не стучится и не говорит об этом. Я снова поднялась наверх, оделась, выпила чашку чаю и отправилась к Питеру. Застекленные предки, поджав бледные губы над стоячими воротниками, следили со своих пожелтевших дагерротипов, как я спускаюсь по ступенькам.
Обычно мы ужинали где-нибудь в центре, а когда оставались дома, план обычно такой: по пути к Питеру я покупаю что-нибудь на ужин и готовлю у него на кухне – забегаю в одну из убогих лавчонок, которые частенько можно найти в старых жилых кварталах. Конечно, он мог бы заехать за мной в своем «Фольксвагене», но обычно такие поездки его раздражают, к тому же мне не хотелось давать домовладелице пищу для досужих домыслов. Я не знала, пойдем мы ужинать в ресторан или останемся дома, – Питер ничего на этот счет не сказал, – поэтому на всякий случай зашла в продуктовый. Наверное, после вчерашней свадьбы у него похмелье, и вряд ли он настроен на ужин в ресторане.
Дом Питера довольно далеко от меня, и добираться до него общественным транспортом через весь город то еще удовольствие. Это к югу от нас и к востоку от университета, в обветшалом, почти трущобном, районе, который через несколько лет планируется застроить жилыми многоэтажками. Несколько новых зданий уже возведено, но будущий дом Питера все еще строится. Питер – единственный жилец в недостроенном доме, он там на временном договоре аренды и платит лишь треть той суммы, которую ему придется платить после завершения строительства. Въехать в недостроенный дом на таких щадящих условиях ему удалось благодаря клиенту, которому он помог провернуть какие-то махинации с договорами аренды. Питер первый год работает адвокатом-стажером и еще не успел заработать солидные деньги – например, он еще не может позволить себе снимать квартиру за полную цену; он сейчас трудится в небольшой адвокатской фирме, но продвигается в ней семимильными шагами.
– Ну, в нем Фиш сидит, – сказал он, – но он не будет возражать. Во всяком случае, я так думаю. Но там лежит его рукопись, смотри, не перепутай листы.
Я не поняла, каким образом, просто сев на бумаги, могу привести их в больший беспорядок, но ничего не сказала. Я стала гадать, кто же такие Тревор и Фиш – может, воображаемые партнеры по игре, – и еще мне было интересно, не соврал ли он про свой возраст. В полумраке гостиной он вообще выглядел лет на десять. Он важно глядел на меня, втянув голову в плечи, скрестив руки на груди и обхватив ладонями локти.
– А ты сидишь, как я понимаю, в зеленом.
– Да, – ответил он. – Но я в нем не сидел уже недели две. На нем выложено все, что нужно.
Мне захотелось подойти к зеленому креслу и поглядеть, что же он там выложил, но я напомнила себе, что нахожусь тут по делу.
– И где же мы тогда сядем?
– На полу. Или на кухне. Или у меня в спальне.
– Нет, только не в спальне, – поспешно возразила я.
Я прошла по полу, шагая прямо по бумагам, и заглянула в кухонный отсек за стенкой. Мне в нос ударил странный запах: там в каждом углу стояли мешки с мусором, а все остальное пространство занимали кастрюли и чайники, частью чистые, а частью давно не мытые.
– Думаю, на кухне нет места, – предположила я и, нагнувшись, начала расчищать ковер от бумаг – так собирают грязь с поверхности пруда.
– Думаю, не стоит тебе этого делать, – подал он голос. – Некоторые бумаги не мои. Ты можешь их перепутать. Лучше нам пойти в спальню.
Ссутулившись, он пересек комнату и пошел по коридору. Делать было нечего – я последовала за ним.
Его спальня походила на вытянутую коробку с белыми стенами, и здесь, как и в гостиной, царил полумрак: жалюзи тоже были плотно закрыты. Мебели не было никакой, кроме гладильной доски с утюгом, в углу на полу валялась шахматная доска и несколько разбросанных шахматных фигур, еще я заметила пишущую машинку и картонную коробку вроде бы с грязным бельем, которую он, когда я вошла, ударом ноги задвинул в стенной шкаф. И еще была узкая кровать. Он натянул серое солдатское одеяло на скомканные простыни, забрался на него и, скрестив ноги, сел в углу. Он включил бра над кроватью, вынул сигарету из пачки, которую сразу же сунул обратно в штаны, закурил и замер с сигаретой в сложенных ладонях – ни дать ни взять голодающий будда, воскуряющий благовония.
– Можем начать, – сказал он.
Я присела на край кровати – больше в спальне сесть было не на что – и стала зачитывать опросник. При каждом вопросе он откидывал голову назад, упирался затылком в стену и, закрыв глаза, отвечал, после чего открывал глаза и, устремив на меня взгляд, выслушивал следующий вопрос, причем я не могла точно сказать, насколько внимательно.
Дойдя до рекламного радиоролика, мы отправились в кухню к телефону, и он набрал номер. Я вышла, а он пробыл там так долго, что мне показалось, прошла целая вечность, так что мне даже пришлось вернуться и удостовериться, что все в порядке: он стоял, прижав трубку к уху, а его губы искривились в подобии улыбки.
– Прослушать надо только один раз, – укоризненно сказала я.
Он нехотя повесил трубку на рычаг.
– А можно я после твоего ухода снова наберу этот номер и прослушаю ролик? – произнес он робко и просительно тоном маленького мальчика, выпрашивающего лишнюю конфетку.
– Можно, – кивнула я, – но только не на следующей неделе, ладно?
Мне не хотелось, чтобы он занимал линию, когда начнут звонить плановые респонденты.
Вернувшись в спальню, мы приняли те же позы, что и раньше.
– Теперь я буду повторять фразы из ролика, а ты скажешь, какие мысли у тебя возникают после каждой из них.
В этой части опросника использовалась методика свободных ассоциаций с целью определить спонтанные реакции на ту или иную ключевую фразу.
– Первое, что скажешь про «насыщенный мужской аромат»?
Он откинул голову к стене, закрыл глаза и после паузы задумчиво произнес:
– Пот, кроссовки, спортивная раздевалка в подвале, мужские трусы с защитной накладкой.
Интервьюер всегда должен дословно записывать ответы респондента, я так и поступила. И подумала: а не подложить ли мне потом это интервью в стопку плановых, чтобы внести хоть какое-то разнообразие в монотонную работу кого-то из наших дам с цветными карандашами – возможно, миссис Вимерс или миссис Гандридж. Она зачитает его вслух остальным, и те отметят, что ответ дан всесторонний, и им будет о чем поговорить по крайней мере в трех перерывах на кофе.
– А как тебе «долгий глоток холодного напитка»?
– Не особо. Хотя постой. Это птица, белая, падающая с большой высоты, ее подстрелили прямо в сердце, зимой. Перья летят во все стороны, медленно опускаются вниз… Это вроде тех тестов на ассоциации к словам, которые дает психиатр. – Парень открыл глаза. – Они мне всегда нравились. Это интереснее, чем тесты с картинками.
– Думаю, они применяют один и тот же принцип, – сказала я. – А что скажешь про «здоровый вкус – этот дар от всего сердца»?
Мой респондент обмозговывал ответ несколько минут.
– Сердечный приступ. Нет, это неправильно. – Он наморщил лоб. – А, вот. Это сказка про людоедов. – Он впервые за время интервью занервничал. – Я узнал шаблон, такой встречается в «Декамероне» и пару раз в сказках братьев Гримм. Муж убивает любовника жены или, наоборот, вырезает сердце и делает из него жаркое или пирог с мясной начинкой и подает его на серебряном блюде, а другой ест. Хотя тут нет никакой связи со «здоровым», так? Шекспир, – добавил он уже более спокойно. – У Шекспира есть нечто подобное. В «Тите Андронике» есть одна сцена, правда, еще идут споры, действительно ли Шекспир написал эту пьесу…
– Спасибо. – Я деловито записала его ответ.
Теперь я уже не сомневалась, что он компульсивный невротик и что лучше мне сидеть тихо и не показывать страха. Правда, я не слишком испугалась – не было похоже, что он склонен к насилию, – но мои вопросы безусловно заставили его напрячься. А вдруг он сейчас на грани срыва, и в таком состоянии от любой моей фразы может легко слететь с катушек. Психи они такие, подумала я, вспомнив о паре историй, которые мне рассказывала Эйнсли; любая мелочь, вроде случайного слова, может их вывести из себя.
– А теперь «щекочущий вкус, пьянящий аромат, внезапный, как снегопад»?
Эти слова погрузили его в долгие раздумья.
– Вообще никаких мыслей, – заметил он. – Тут концы с концами не сходятся. Первое словосочетание заставляет подумать о человеке со стеклянной головой, по которой бьют палочкой, – это как поющие бокалы. Но какая связь с «внезапным, как снегопад»? Мне кажется, – сделал он печальный вывод, – для вас это утверждение бесполезно.
– Отлично! – похвалила я и подумала, как бы на этот опросник ответила вычислительная машина IBM. – И последнее: «Ощути пикантный укус дикой природы».
– О, – тут его голос исполнился энтузиазма, – тут все просто. Эти слова меня сразу поразили, как только я их услышал. Это цветной фильм про собак или лошадей. «Укус дикой природы» – речь, конечно, идет о собаке, метисе волка и хаски, которая трижды спасает своему хозяину жизнь – однажды во время пожара, второй раз во время наводнения, а в третий раз при нападении на него плохих людей, – в наши дни это скорее белые охотники, чем индейцы, но в конце концов ее убивает из винтовки жестокий траппер, и хозяин ее оплакивает. Возможно, он зарывает труп собаки в снегу. Панорамный кадр заснеженного леса на закате. Затемнение.
– Отлично, – повторила я, лихорадочно записывая каждое его слово, стараясь ничего не пропустить. – Так, мне неловко это спрашивать, но все же… насколько, по-твоему, эти фразы применимы к описанию пива? Ответь по шкале: очень хорошо применимы – средне – совсем не применимы.
– Не могу сказать. – Он сразу потерял интерес к опросу. – Я не пью это пойло. Только виски. Никакое пиво не может сравниться с виски.
– Но, – с удивлением заметила я, – ты же на карточке шкалы потребления выбрал цифру шесть. Это соответствует семи-десяти бутылкам пива в неделю.
– Ты же попросила меня выбрать цифру. А шесть – мое счастливое число. Я даже попросил поменять мне номер квартиры. На самом деле я живу в первой. К тому же это занудство меня утомило. Было ощущение, что я с кем-то беседую.
– Это значит, что я не смогу учесть твое интервью, – свирепо произнесла я. На мгновение я забыла, что опрос был понарошку.
– О, а тебе понравилось, – криво улыбнулся он. – Но знаешь, каждый второй ответ полная туфта. Хотя ты должна признать, я тебя развлек.
Меня распирало от раздражения. Я-то ему так сочувствовала, считая, что этот страдалец находится на грани нервного срыва, и вот на тебе: он признался, что все это было представлением чистой воды. Я могла встать и уйти, выразив свое неудовольствие, или признать, что он прав. Я нахмурилась, решая, что предпринять, но тут услышала, как хлопнула входная дверь и раздались голоса.
Он подался вперед и прислушался, потом снова привалился к стене.
– Это Фиш и Тревор. Мои соседи по квартире. Та еще парочка зануд. Тревор – суперзануда: он будет в шоке, увидев, что я у себя в спальне сижу без рубашки в обществе девушки с большой буквы «Д».
Со стороны кухоньки раздалось шуршание пакетов с едой, и чей-то бас протянул:
– Боже, ну и жарища!
– Думаю, мне пора, – заторопилась я.
Если и те двое такие же чудаки, как этот, пожалуй, мое терпение лопнет. Я собрала листки опросника и встала – и в этот момент голос произнес:
– Эй, Дункан, пивка хочешь? – И в дверях показалось лицо с кудлатой бородой.
Я возмущенно ахнула.
– Так ты все-таки пьешь пиво?
– Боюсь, что пью. Извини. Не хотел по-быстрому сворачивать интервью. Оно было невыносимо занудным, и я просто сказал все, что я о нем думаю. Фиш, – обратился он к бородачу. – Это Златовласка.
Я сдержанно улыбнулась. Я не блондинка.
Над головой бородача показалась еще голова: белое лицо, редеющие светлые волосы, небесно-голубые глаза и изящный точеный нос. При виде меня у него отвалилась челюсть.
Пора было бежать.
– Спасибо, – холодно, но учтиво бросила я сидящему на кровати. – Вы мне очень помогли.
Он улыбнулся, наблюдая, как я выхожу из спальни. Оба его соседа, пропуская меня, в испуге отпрянули от дверного косяка. Дункан крикнул мне вслед:
– Слушай, на фига тебе такая дебильная работа? Я думал, только старые толстые тетки занимаются подобной ерундой!
– О! – ответила я с достоинством, не собираясь ни оправдываться перед ним, ни объяснять, что у меня высокий – ну ладно, более высокий – профессиональный статус в маркетинговой компании. – Всем хочется кушать. Да и чем еще в наше время заниматься девушке с гуманитарным образованием?
Выйдя на улицу, я поглядела на опросник. Записи его ответов казались почти неразборчивыми при ярком солнечном свете: мои каракули слились на странице в сплошное серое пятно.
7
Строго говоря, мне еще не хватало полтора интервью, но для итогового отчета и для правки опросника и этого было вполне достаточно. Кроме того, мне не терпелось принять ванну и переодеться, прежде чем идти к Питеру: интервью заняли куда больше времени, чем я планировала.
Я вернулась в квартиру и швырнула опросники на кровать. Потом пошла искать Эйнсли, но ее дома не оказалось. Я собрала в охапку мочалку, мыло, зубную щетку и пасту, надела купальный халатик и спустилась вниз. В нашей квартирке нет своей ванной, чем и объяснялась низкая арендная плата. Возможно, дом был выстроен еще до того, как ванными стали оборудовать все квартиры, а может быть, тогда считалось, что прислуге ванная без надобности; как бы там ни было, нам приходилось пользоваться ванной на втором этаже, а это иногда создавало свои трудности. Эйнсли вечно бросает свои кольца где попало, что домовладелица считает осквернением своего храма. Она оставляет на самых видных местах забытые Эйнсли дезодоранты, и лосьоны для лица, и щетки для волос, и губочки для снятия макияжа. На Эйнсли это никак не действует, а вот меня бесит. Иногда я спускаюсь вниз после того, как Эйнсли помылась, и мою за ней ванну.
Сейчас мне хотелось вволю понежиться в горячей воде, но не успела я смыть с кожи пленку пота, пыль и смрад автобусных выхлопов, как домовладелица начала скрестись и кашлять за дверью. Так она дает понять, что ей нужно срочно войти в ванную: она никогда не стучится и не говорит об этом. Я снова поднялась наверх, оделась, выпила чашку чаю и отправилась к Питеру. Застекленные предки, поджав бледные губы над стоячими воротниками, следили со своих пожелтевших дагерротипов, как я спускаюсь по ступенькам.
Обычно мы ужинали где-нибудь в центре, а когда оставались дома, план обычно такой: по пути к Питеру я покупаю что-нибудь на ужин и готовлю у него на кухне – забегаю в одну из убогих лавчонок, которые частенько можно найти в старых жилых кварталах. Конечно, он мог бы заехать за мной в своем «Фольксвагене», но обычно такие поездки его раздражают, к тому же мне не хотелось давать домовладелице пищу для досужих домыслов. Я не знала, пойдем мы ужинать в ресторан или останемся дома, – Питер ничего на этот счет не сказал, – поэтому на всякий случай зашла в продуктовый. Наверное, после вчерашней свадьбы у него похмелье, и вряд ли он настроен на ужин в ресторане.
Дом Питера довольно далеко от меня, и добираться до него общественным транспортом через весь город то еще удовольствие. Это к югу от нас и к востоку от университета, в обветшалом, почти трущобном, районе, который через несколько лет планируется застроить жилыми многоэтажками. Несколько новых зданий уже возведено, но будущий дом Питера все еще строится. Питер – единственный жилец в недостроенном доме, он там на временном договоре аренды и платит лишь треть той суммы, которую ему придется платить после завершения строительства. Въехать в недостроенный дом на таких щадящих условиях ему удалось благодаря клиенту, которому он помог провернуть какие-то махинации с договорами аренды. Питер первый год работает адвокатом-стажером и еще не успел заработать солидные деньги – например, он еще не может позволить себе снимать квартиру за полную цену; он сейчас трудится в небольшой адвокатской фирме, но продвигается в ней семимильными шагами.