Лакомый кусочек

– Мне все равно, – сказала она и принялась вывинчивать серьги из мочек.

– Постой, пусть еще повисят, – попросил Дункан. – Не стоить смазывать эффект.

Когда они вышли на улицу, Мэриен похолодела от ужасной мысли.

– Какой кошмар! – И она остановилась как вкопанная.

– Что такое?

– У меня нет денег! – Естественно, она и не предполагала, что на вечеринке ей понадобятся деньги. При ней была только вечерняя сумочка, которую она засунула в карман пальто. И она почувствовала, как мощный заряд энергии, который погнал ее по ночным улицам и заставил завести этот разговор, иссяк. Ее парализовало ощущение полного бессилия. Ей хотелось разрыдаться.

– Наверное, у меня найдется, – произнес Дункан. – Я обычно ношу с собой немного. На всякий пожарный случай. – Он стал шарить по карманам. – Ну-ка подержи! – И вложил ей в сложенные лодочкой ладони плитку шоколада, потом несколько аккуратно смятых серебряных оберток от шоколадных плиток, несколько тыквенных косточек, пустую сигаретную пачку, обрывок резинки с завязанными на концах узелками, кольцо с двумя ключами, шарик жевательной резинки, завернутый в бумажку, и шнурок от ботинка. – Не тот карман!

Из другого кармана он вынул пригоршню мелочи, которая тут же раскатилась по тротуару, и несколько замусоленных банкнот. Дункан собрал монеты и сосчитал деньги.

– Ну, на «Хилтон» не хватит, но куда-нибудь заселиться сможем. Но только не здесь. Это богатый район, надо переместиться подальше от центра. Похоже, нас ждет черно-белое артхаусное кино, а не цветной приключенческий боевик.

С этими словами он рассовал обратно по карманам деньги и свой хлам.

Подземка уже не работала, и вход на станцию был перегорожен железной решеткой.

– Наверное, можно сесть на автобус, – предложила Мэриен.

– Не, очень холодно. Ждать на остановке придется долго.

Они свернули за угол и двинулись на юг по широкой пустой улице, мимо освещенных витрин. Машин было мало, пешеходов и того меньше. «Наверное, уже очень поздно», – подумала она и попыталась представить себе, что сейчас творится на вечеринке – или там уже все закончилось? А Питер понял, что ее там нет? Но она ничего не могла вообразить, кроме какофонии звуков и голосов, мельтешения лиц и ярких световых вспышек.

Она взяла Дункана за руку. Перчаток у него не было, поэтому она запихнула его руку в карман своего пальто. А он бросил на нее чуть ли не враждебный взгляд, но руку не отнял. Они шагали молча. Становилось все холоднее, у нее от мороза даже ступни заболели.

Они шли, как казалось, несколько часов в направлении замерзшего озера, хотя до него еще было довольно далеко, мимо нескончаемых кварталов кирпичных офисных многоэтажек и пустынных стоянок автомобильных салонов, украшенных гирляндами разноцветных огней и флажков, на которые они не обращали никакого внимания.

– По-моему, мы идем не по той улице, – заметил Дункан после долгого молчания. – Нам надо держаться правее.

И на перекрестке они свернули на перпендикулярную улицу. Тротуар был покрыт плотным слоем снега, на котором было легко поскользнуться, и вскоре улица вышла на ярко освещенный неоновыми вывесками проспект.

– Похоже, мы там, где нужно, – предположил Дункан.

– И что теперь? – спросила она, осознавая, насколько жалобно прозвучал ее вопрос. Она не осмеливалась принять какое-то решение. Он сейчас, так сказать, был за главного. В конце концов, платить будет он.

– Черт, я и не знаю, как обычно действуют в таких случаях, – пробурчал он. – Со мной такого еще ни разу не было.

– Со мной тоже! – отозвалась она, словно оправдываясь. – В смысле, я не оказывалась в подобной ситуации.

– Есть, наверное, какая-то стандартная формулировка, – предположил он. – Но, думаю, все равно придется поступать по обстоятельствам. Будем обходить их все подряд, с севера на юг. – Он обвел взглядом улицу. – Такое впечатление, что чем южнее, тем отели ниже классом.

– Надеюсь, – простонала она, – это не совсем уж низкопробные клоповники!

– Не знаю, не знаю, может быть, с клопами будет даже занятно. Ладно, возьмем то, что предложат!

И он подошел к фасаду узкого краснокирпичного строения, зажатого с двух сторон агентством по прокату свадебных аксессуаров с изображением худющей невесты в витрине и обшарпанной цветочной лавкой. Болтающаяся над входом в отель неоновая вывеска гласила: «Ройял Мэсси». Под названием сиял герб.

– Жди тут, – сказал Дункан и поднялся на крыльцо.

Он вернулся сразу же.

– Дверь заперта.

Они пошли дальше по улице. Другой отель выглядел более многообещающим. Правда, он был совсем обшарпанный, с темно-серыми от копоти и грязи каменными колоннами в греческом стиле. На красной вывеске было начертано: «Онтарио тауэрс», причем первая «О» отсутствовала. В окне висело объявление: «Низкие цены». Дверь была открыта.

– Я войду и постою в вестибюле, – неуверенно проговорила Мэриен. У нее промерзли ноги. Кроме того, ей волей-неволей пришлось быть смелой: Дункан держался молодцом, и надо было оказать ему хоть какую-то моральную поддержку.

Она встала на истоптанном коврике, стараясь произвести достойное впечатление, при этом остро осознавая неуместность своих серег и понимая, какую невероятную авантюру она затеяла. Дункан подошел к ночному портье, смахивающему на сморщенный огрызок яблока, чьи глаза с нескрываемой подозрительностью глядели на нее из складок морщин. Сморщенный портье вступил с Дунканом в беседу полушепотом, после чего Дункан взял ее под руку и они вышли на улицу.

– Что он сказал? – поинтересовалась она.

– Сказал, что у них не того пошиба заведение.

– Что он о себе возомнил! – насупилась Мэриен. Она была оскорблена и чувствовала себя лицемеркой.

Дункан прыснул.

– Идем! Не надо строить из себя уязвленную добродетель. Это означает, что нам надо найти заведение того пошиба – только и всего.


Они свернули за угол и зашагали в восточном направлении по улице, которая вроде бы была вполне подходящей. Миновав несколько заведений со следами былого приличия, подошли к совсем уж развалюхе без всяких признаков приличия. В отличие от соседних домов с фасадами из выщербленного красного кирпича, стена этого дома была покрыта розовой штукатуркой с крупно выведенными краской надписями: «КОЙКИ ПО 4 ДОЛЛ/НОЧЬ», «ТВ В КАЖДОМ НОМЕРЕ». «ОТЕЛЬ «ВИКТОРИЯ И АЛЬБЕРТ», «ЛУЧШЕЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ В ГОРОДЕ». Здание было длинное. Чуть дальше вдоль стены они заметили еще вывеску: «МУЖЧИНЫ» и «ДАМЫ И ЭСКОРТ», сообщавшую, что здесь находится пивной бар, там же располагалась и таверна, но оба заведения были, видимо, закрыты на ночь.

– Думаю, нам сюда, – сказал Дункан.

Они вошли. Ночной портье, зевая, снял с крючка ключ.

– Поздновато, приятель, а? – произнес он лениво. – С вас четыре.

– Лучше поздно, чем никогда, – заметил Дункан.

Он вытащил из кармана мятые бумажки и рассыпал монеты по ковру. Покуда он подбирал мелочь, ночной портье оглядел Мэриен с нескрываемой, но понимающей ухмылкой. Она потупила взгляд. «В конце концов, – мрачно подумала она, – я одета как проститутка и веду себя как проститутка, так почему бы ему не решить, что я и есть она самая?»

Они молча поднялись по застеленным тонкой дорожкой ступенькам.

Комната, в которой они наконец оказались, размером была с большой комод, с железной кроватью в углу, одиноким стулом с прямой спинкой и туалетным столиком с облупившимся лаком. Высоко под потолком к стене был привинчен миниатюрный платный телевизор. На туалетном столике лежала пара тонких полотенец розового и голубого цвета. В узком окне напротив кровати виднелась голубая неоновая вывеска, чья надпись с мерным жужжанием то загоралась, то гасла. Рядом с входной дверью была еще одна дверь, ведущая в санузел размером с кладовку.

Дункан запер дверь.

– Ну, чем займемся? – спросил он. – Ты должна знать.

Мэриен разулась. Оттаивая в тепле, пальцы ее ног заболели. Она посмотрела на худощавое лицо, белеющее между поднятым воротником пальто и копной взлохмаченных волос: это лицо было мертвенно-белым, за исключением торчащего носа, красного от мороза. Она наблюдала, как он извлек из какого-то кармана мятую бумажную салфетку и высморкался в нее.

«Боже мой, – подумала она, – что я тут делаю? Как я вообще сюда попала? Что скажет Питер?» Она пересекла крошечную комнату и встала у окна, рассеянно глядя на улицу.

– Ух ты! – с энтузиазмом произнес Дункан за ее спиной. Она обернулась. Он нашел массивную пепельницу на туалетном столике позади стопки полотенец. – Настоящая! – Пепельница была из розового фарфора, в виде большой морской раковины с витыми краями. – Тут написано: «Дар от Бёркс-фолс»[18], – радостно сообщил он. Перевернул пепельницу вверх дном, и из нее на пол высыпались остатки пепла. – Сделано в Японии, – продолжал он.

Мэриен охватило отчаяние. Надо что-то делать.

– Послушай, – сказала она, – ради всего святого, поставь ты эту чертову пепельницу на место, раздевайся и лезь в кровать!

Дункан насупился, словно ребенок, которому устроили выволочку.

– Хорошо! – послушно бросил он. И стремительно скинул одежду, как будто расстегнул сразу все молнии в потайных местах или одну большую молнию – потому что одежда упала с него, как кожа. Он смял ее в комок и, швырнув на стул, юркнул в кровать, натянув простыню под подбородок. Оттуда он стал наблюдать за ней с плохо скрываемым и не слишком доброжелательным любопытством.

Она решительно принялась избавляться от одежды. Было непросто стягивать чулки, сохраняя безрассудное равнодушие или его натужное подобие, когда два по-лягушачьи вытаращенных глаза пялятся на тебя из-под простыни. В поисках молнии она пошарила пальцами по платью сзади, но не смогла дотянуться.

– Расстегни меня, – бросила она.

Он повиновался. Мэриен бросила платье на спинку стула и выползла из корсета.

– Ого! – воскликнул он. – Настоящий корсет! Я такие видел в рекламе, но в реальной жизни никогда, и мне было интересно, как они действуют. Можно посмотреть?

Мэриен передала ему корсет. Он сел в кровати и стал его изучать, мять, вытягивать и сгибать косточки.

– Боже ты мой, да это же средневековье! Как ты в нем можешь ходить? Тебе приходится в нем быть весь день?

Он говорил о корсете так, словно это было какое-то неприятное, но необходимое хирургическое приспособление вроде шины или бандажа.

– Нет.

Она стояла в одной комбинации и раздумывала, что делать дальше. Она не стала, несколько малодушно, по ее мнению, снимать последнюю деталь одежды при свете, но он, похоже, настолько искренне наслаждался зрелищем, что она решила не торопить события. Но в номере было холодно, и через пару минут ее уже знобило.

Сжав зубы, она твердым шагом подошла к кровати. Это предприятие требовало от нее непреклонности духа. Если бы на ней сейчас была рубашка с длинными рукавами, она бы их закатала.

– Подвинься! – приказала она.

Дункан отбросил в сторону корсет и вполз под простыню, как черепаха в панцирь.

– Ну нет, – заявил он, – я не дам тебе лечь в постель, пока ты не сотрешь с лица эту штукатурку. Я не имею ничего против внебрачного блуда, но я не намерен встать с постели похожим на цветастые обои.

Она согласилась с его доводом. Вернувшись из ванны более или менее умытая, она выключила свет и шмыгнула в постель рядом с ним. Повисло молчание.

– Полагаю, теперь я должен стиснуть тебя в мощных объятиях, – прозвучал во тьме голос Дункана.

Она провела ладонью вниз по его холодной спине. Он приник к ее голове и ткнулся носом ей в шею.

– Ты странно пахнешь, – пробормотал он.

Через полчаса Дункан сказал:

– Все бесполезно. Наверное, меня невозможно совратить. Я закурю.

Он встал, сделал несколько шагов в темноте и, нащупав свою одежду, порылся в карманах, нашел пачку и вернулся в кровать. Мерцающий огонек на кончике сигареты время от времени освещал часть его лица и фарфоровую раковину-пепельницу. Дункан сидел, привалившись к спинке кровати с железными завитками.

– Я сам не пойму, в чем дело, – говорил он. – Отчасти мне не нравится, что я не могу видеть твоего лица, но, может, было бы хуже, если бы я его видел. Но дело даже не в этом. Я себя чувствую как какое-то карликовое существо, ползающее по огромной горе плоти. Нет, ты не толстая, – добавил он, – вовсе нет. Просто для меня слишком много плоти. Она действует на меня удушающе.