Лагерь
Часть 42 из 45 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я так долго не красил никому ногти, Мне было… приятно. Спасибо. Я рад, что это был ты.
Я улыбаюсь и дую на свои ногти и трясу в воздухе руками, желая, чтобы лак высох как можно быстрей. Он наклоняется ко мне и опять целует в губы, а потом в шею.
– Подожди. Мои ногти еще влажные.
– Так что тебе лучше не прикасаться ко мне. Но мои-то уже высохли. – Он кладет руку мне на грудь, затем пробегает пальцами по животу и останавливается, ожидая, что я скажу. Я молчу, и он залезает глубже в спальный мешок. Когда он начинает гладить меня, я судорожно вздыхаю. Я уже возбужден – это произошло, еще когда я услышал, что он снимает шорты.
– Все хорошо? – шепчет он. Киваю и снова целую его, а затем перестаю усиленно дуть на ногти. – Расслабься, – говорит он. – Они высохнут. – Он расстегивает мой спальный мешок и начинает целовать шею, потом живот, и наконец его губы находят то, что искали, и… о.
Мой первый минет. Вот что происходит сейчас.
Смотрю вниз, и один только вид Хадсона, делающего то, что он делает, приводит к тому, что я готов непроизвольно и слишком рано кончить, и я тороплюсь отвести взгляд. Я всегда думал, что это будет похоже на то, чем я иногда занимался в пустой душевой кабинке, но мои теперешние ощущения оказываются неожиданными для меня. Это гораздо лучше. А я должен что-нибудь делать? Могу я положить руку ему на голову, или это будет означать, что я хочу, чтобы он взял мой член глубже в рот? Мне не хочется, чтобы он делал то, чего не хочет делать, и я осторожно опускаю руку на его голову, словно глажу собаку. Нет… так поступают в порно. И я обеими руками хватаю его за волосы.
– Ой, – останавливается он.
– Прости.
Он улыбается и возвращается к своему занятию. Оставляю руки на его волосах и пытаюсь откинуться назад и просто наслаждаться происходящим. И это… удивительно – слишком слабое слово для моих ощущений. Мне нужно какое-то новое слово, которое заставило бы меня выгнуть спину, а все мое тело содрогнуться, словно через него пропускают электрический ток, словно даже мои кости приобрели чувствительность.
Я теряю счет времени, но при этом фиксирую каждое мгновение того, что происходит. Точнее, мгновения утрачивают продолжительность до тех пор, пока я не чувствую, что пришло время остановить его и спросить, что он предпочитает – выплевывать или глотать.
– Подожди, – тяжело дышу я. – Я… еще не.
Он подносит свои губы к моим и целует меня.
– Твои ногти, наверное, уже высохли.
Я смеюсь и касаюсь одного из них. Совершенно сухой. Я обнимаю его и целую, мое тело натыкается на его спальный мешок, и я поспешно расстегиваю его. Он улыбается, а наши тела сплетаются воедино, ноги между ног, руки обхватывают тела, ладони прохаживаются вверх-вниз. Я в неимоверном наслаждении отстраняюсь от него.
– Хочешь? – спрашивает он, глядя на себя внизу.
Я киваю:
– Я никогда прежде. – Что я должен делать? Я знаю: никаких зубов. Но что передо мной – леденец или скорее рожок с мороженым?
– Просто делай то, что тебе, как ты считаешь, будет приятно, – говорит он, заметив, возможно, что я паникую. И это, конечно, хороший совет, но откуда я знаю, что мне понравится, ведь я совершаю такое в первый раз.
Я не слишком хорошо понимаю, как это делается, и потому просто открываю рот как можно шире и смыкаю губы как можно дальше. Должно быть, я похож на рыбу. Очень сексуально, Рэнди. Меня удивляет вкус. Я думал, он будет как у грязи, и при этом запах окажется каким-то неудобоваримым, но вкус и запах у него как у изгиба шеи. Я работаю языком и губами и улыбаюсь, услышав его стон. Я делаю это, и делаю достаточно хорошо – впервые делаю минет. Я пробую разное – верчу ртом, помогаю себе руками, заглатываю как можно глубже, в результате чего у меня случается очень несексуальный приступ кашля, который я пытаюсь скрыть, и в результате мы оба смеемся. Хадсон начинает указывать, что нужно делать, и мне становится проще.
– Вот так. Медленнее. Не сжимай так сильно губы.
Он запускает руки мне в волосы, и я на минуту останавливаюсь, чтобы отдышаться.
– С тобой все хорошо?
Я киваю:
– А я все делаю правильно?
– Ага, – смеется Хадсон. – У тебя талант.
Больше всего меня удивляет, что я получаю от всего этого огромное удовольствие. Не только потому, что он издает те или иные звуки, говорящие о том, что он наслаждается мной, но и потому что хочу делать это. Ты часто слышишь, как это приятно, когда тебе делают минет, но никогда о том, как приятно делать его самому.
– О’кей, о’кей, – говорит он через какое-то время, притягивает меня к себе, и мы целуемся.
– Я хочу, чтобы ты вошел в меня, – Мои глаза расширяются. – Если ты хочешь этого.
– Ты уверен? – спрашиваю я. – То есть я мог бы…
Он улыбается:
– Ты новичок в этом деле. Давай сначала сделаем так. Если ты того хочешь. Мы не обязаны…
– Да, – быстро соглашаюсь я. Я не собираюсь говорить «нет». Я проставляю галочки во все квадратики на своей карточке девственника. Это спортивная метафора? Может, я в какой-то степени еще остаюсь Далом.
Он берет рюкзак, давая мне возможность восхищаться его крутым задом, и достает несколько пакетиков со смазкой и презерватив.
– Тебе придется показать мне, как это делается, – прошу я.
– О’кей. Давай начнем с пальца.
Я протягиваю ему руку, а он открывает один пакетик, намазывает смазку на свою руку и на мою, а затем подносит свою руку к своему заду. Я пробую смазку на ощупь. Это как-то… глупо. Словно натираешь ладони фруктовым желе. Я хихикаю, а затем смотрю на Хадсона и вижу, что он кусает свою нижнюю губу и с закатившимися глазами ласкает себя сзади. И все мои мысли о желе и о том, как это глупо, улетучиваются.
– Можно посмотреть? – спрашиваю я.
Он улыбается и переворачивается на живот, и я могу видеть, как он мажется смазкой и погружает в себя палец. Потом, глубоко вздохнув, вынимает его.
– Теперь ты. – Он берет мою руку, и я осторожно засовываю палец в него. Через минуту он останавливает меня, протягивая мне руку – Еще смазки.
Беру другой пакетик и пытаюсь открыть его, но руки-то у меня в смазке, и он выскальзывает из них, летит вверх и ударяется о крышу палатки, а затем падает вниз. Хадсон смеется, берет его и открывает зубами, а затем намазывает руки. Он снова переворачивается на живот и направляет мой палец, так что теперь он оказывается глубже в нем. Он судорожно вздыхает, и я останавливаюсь.
– Нет, мне хорошо. Продолжай. Медленно. – Я продолжаю двигать пальцем, он изгибает шею, и я целую его в губы. – А теперь туда и оттуда, – задыхается он. Я следую его указанию, и он стонет так, что я готов вот-вот кончить. Следуя его инструкции, я слегка сгибаю палец, и издаваемые им звуки становятся громче. Он с силой прижимает мое лицо к своему и жадно целует меня. – А теперь два пальца.
Я сглатываю, вынимаю палец и опять мажусь смазкой, после чего возвращаюсь к тому, что делал, но на этот раз работают два моих пальца. И я радуюсь тому, что вчера вечером подстриг ногти, прежде чем покрасить их.
– Подожди, – просит он, и я прекращаю двигать пальцами, а он опять глубоко вздыхает. – О’кей. – Теперь я действую медленнее, и когда оба моих пальца почти целиком оказываются в нем, он снова будто задыхается и утыкается лицом в подушку спальника.
– Мне остановиться?
– Нет. Мне так хорошо, – произносит он низким, грудным голосом. А потом поднимает голову, и у меня создается впечатление, что он одновременно и голоден, и немного пьян. Он опять притягивает меня к себе и целует. Потом слегка поворачивается, так что наши тела вжимаются друг в друга, а моя рука обнимает его за талию. – Я готов, – говорит он после еще нескольких поцелуев. – Я хочу тебя.
Я киваю, и он открывает упаковку с презервативом и надевает его на меня, и я получаю от этого гораздо больше удовольствия, чем когда делал это самостоятельно, затем открывает еще два пакетика со смазкой и льет на него.
– Сначала я сверху. Так будет хорошо?
– Мне все хорошо. – И вдобавок к словам я снова целую его. Он при этом улыбается и почти что смеется. Затем переворачивает меня, и я снова лежу на спине, а он становится надо мной на колени. Поначалу давление оказывается таким сильным, что мне почти больно, и я гадаю, а не сделал ли я что неправильно, но его дыхание становится тяжелым, и он улыбается с открытым ртом и возводит глаза вверх.
– О да, – говорит он и начинает двигаться вверх-вниз. Это просто потрясающе. И совсем не то, что минет. И гораздо лучше чем то, что я делаю, стоя под душем. А еще лучше смотреть при этом на Хадсона и слышать его стоны и вскрики.
Он наклоняется вперед, целует меня, я сжимаю его ягодицы, наши языки, равно как и тела, сливаются, а потом он снова откидывает голову назад и начинает стонать еще громче, когда я осторожно двигаю бедрами в такт с его движениями. Он трогает себя, пурпурный лак блестит в тусклом свете. Мне ужасно нравится смотреть на него; это самое сексуальное зрелище из всех, что я когда-либо видел. Вот он я, наконец занимаюсь сексом с Хадсоном, человеком, которого люблю столько лет и который любит меня, подлинного меня, и мне кажется, будто весь мир рукоплещет мне. Не то чтобы за нами наблюдают – такое меня не заводит. Наверное. Мне аплодируют стоя, и не зрители в зале, а весь мир. Мир, вселенная, звезды, все они хлопают в ладоши со словами: «Какой удивительный конец прекрасной любовной истории».
– Хочешь попробовать миссионерскую позу? – спрашивает Хадсон. Волосы у него опять влажные, на этот раз от пота.
Я улыбаюсь:
– Ага.
Двадцать шесть
Свет проникает в палатку через стены, он серый. Дождь прекратился, душно. Я, обнаженный, лежу на спальном мешке, он расстегнут и лежит рядом с мешком Хадсона, но Хадсон куда-то ушел. Его расстеленная для просушки одежда на месте.
Делаю глубокий вдох. Я больше не девственник. Но сейчас я один. Пытаюсь вновь и вновь прокрутить прошедшую ночь в голове, но отсутствие Хадсона беспокоит меня. Отыскиваю в рюкзаке чистые трусы и надеваю их. Куда ушел Хадсон? Он жалеет о том, что мы сделали, что мы сказали, и пытается где-то избавиться от лака на ногтях? Представляю, как он соскребает его до тех пор, пока ногти не начинают кровоточить или вообще сходят, и сильно вздрагиваю. Если он занят именно этим, значит, наши отношения закончились. Может, это была всего-навсего игра, еще одно обыденное дело для Хала, который каждое лето вырезает на дереве имя своего нового трофея. Или попытка испробовать что-то новенькое, и теперь он выбросит воспоминания об этом на помойку.
Молния на палатке расстегивается, и я пытаюсь прикрыться спальным мешком, когда Хадсон просовывает голову внутрь.
– О, ты уже в трусах? – разочарованно спрашивает он.
Я улыбаюсь:
– Я могу снова их снять. – Неужели эти слова только что вылетели у меня изо рта? Всего одна страстная ночь, и вот я уже роковая женщина из некоего телефильма. Я веду себя совершенно неправильно.
Он заходит в палатку и целует меня.
– Можешь сделать это через какое-то время. Я принес нам завтрак. Тосты и сливочный сыр. – Он дает мне холодный тост, маленький пакетик с сыром и пластмассовый нож. Все то же самое, что мы берем в походы на каноэ каждый год. – О, но, может… – Он достает из рюкзака маленькую бутылочку с антисептиком, бросает ее мне, и я пользуюсь им.
Он снимает ботинки и садится на спальный мешок. У него в руке тост, уже наполовину съеденный, он улыбается мне, пока я пытаюсь намазать сыром свой тост. Начинаю есть, он тем временем снимает рубашку и убирает в рюкзак. Потом снимает шорты и остается в синих боксерах.
– Здесь душно, а снаружи тепло.
Киваю, ем тост и смотрю на него.
– Нам есть чем заняться сегодня. Карл говорит, в лесу должно быть много грибов, – сообщает он.
– Наверное.
– Хочешь поговорить о чем-нибудь?
– Я просто…
– Больше не девственник, – улыбается он.
– Ну да, – киваю я и откусываю от тоста. – Но… Кто мы теперь?
Я улыбаюсь и дую на свои ногти и трясу в воздухе руками, желая, чтобы лак высох как можно быстрей. Он наклоняется ко мне и опять целует в губы, а потом в шею.
– Подожди. Мои ногти еще влажные.
– Так что тебе лучше не прикасаться ко мне. Но мои-то уже высохли. – Он кладет руку мне на грудь, затем пробегает пальцами по животу и останавливается, ожидая, что я скажу. Я молчу, и он залезает глубже в спальный мешок. Когда он начинает гладить меня, я судорожно вздыхаю. Я уже возбужден – это произошло, еще когда я услышал, что он снимает шорты.
– Все хорошо? – шепчет он. Киваю и снова целую его, а затем перестаю усиленно дуть на ногти. – Расслабься, – говорит он. – Они высохнут. – Он расстегивает мой спальный мешок и начинает целовать шею, потом живот, и наконец его губы находят то, что искали, и… о.
Мой первый минет. Вот что происходит сейчас.
Смотрю вниз, и один только вид Хадсона, делающего то, что он делает, приводит к тому, что я готов непроизвольно и слишком рано кончить, и я тороплюсь отвести взгляд. Я всегда думал, что это будет похоже на то, чем я иногда занимался в пустой душевой кабинке, но мои теперешние ощущения оказываются неожиданными для меня. Это гораздо лучше. А я должен что-нибудь делать? Могу я положить руку ему на голову, или это будет означать, что я хочу, чтобы он взял мой член глубже в рот? Мне не хочется, чтобы он делал то, чего не хочет делать, и я осторожно опускаю руку на его голову, словно глажу собаку. Нет… так поступают в порно. И я обеими руками хватаю его за волосы.
– Ой, – останавливается он.
– Прости.
Он улыбается и возвращается к своему занятию. Оставляю руки на его волосах и пытаюсь откинуться назад и просто наслаждаться происходящим. И это… удивительно – слишком слабое слово для моих ощущений. Мне нужно какое-то новое слово, которое заставило бы меня выгнуть спину, а все мое тело содрогнуться, словно через него пропускают электрический ток, словно даже мои кости приобрели чувствительность.
Я теряю счет времени, но при этом фиксирую каждое мгновение того, что происходит. Точнее, мгновения утрачивают продолжительность до тех пор, пока я не чувствую, что пришло время остановить его и спросить, что он предпочитает – выплевывать или глотать.
– Подожди, – тяжело дышу я. – Я… еще не.
Он подносит свои губы к моим и целует меня.
– Твои ногти, наверное, уже высохли.
Я смеюсь и касаюсь одного из них. Совершенно сухой. Я обнимаю его и целую, мое тело натыкается на его спальный мешок, и я поспешно расстегиваю его. Он улыбается, а наши тела сплетаются воедино, ноги между ног, руки обхватывают тела, ладони прохаживаются вверх-вниз. Я в неимоверном наслаждении отстраняюсь от него.
– Хочешь? – спрашивает он, глядя на себя внизу.
Я киваю:
– Я никогда прежде. – Что я должен делать? Я знаю: никаких зубов. Но что передо мной – леденец или скорее рожок с мороженым?
– Просто делай то, что тебе, как ты считаешь, будет приятно, – говорит он, заметив, возможно, что я паникую. И это, конечно, хороший совет, но откуда я знаю, что мне понравится, ведь я совершаю такое в первый раз.
Я не слишком хорошо понимаю, как это делается, и потому просто открываю рот как можно шире и смыкаю губы как можно дальше. Должно быть, я похож на рыбу. Очень сексуально, Рэнди. Меня удивляет вкус. Я думал, он будет как у грязи, и при этом запах окажется каким-то неудобоваримым, но вкус и запах у него как у изгиба шеи. Я работаю языком и губами и улыбаюсь, услышав его стон. Я делаю это, и делаю достаточно хорошо – впервые делаю минет. Я пробую разное – верчу ртом, помогаю себе руками, заглатываю как можно глубже, в результате чего у меня случается очень несексуальный приступ кашля, который я пытаюсь скрыть, и в результате мы оба смеемся. Хадсон начинает указывать, что нужно делать, и мне становится проще.
– Вот так. Медленнее. Не сжимай так сильно губы.
Он запускает руки мне в волосы, и я на минуту останавливаюсь, чтобы отдышаться.
– С тобой все хорошо?
Я киваю:
– А я все делаю правильно?
– Ага, – смеется Хадсон. – У тебя талант.
Больше всего меня удивляет, что я получаю от всего этого огромное удовольствие. Не только потому, что он издает те или иные звуки, говорящие о том, что он наслаждается мной, но и потому что хочу делать это. Ты часто слышишь, как это приятно, когда тебе делают минет, но никогда о том, как приятно делать его самому.
– О’кей, о’кей, – говорит он через какое-то время, притягивает меня к себе, и мы целуемся.
– Я хочу, чтобы ты вошел в меня, – Мои глаза расширяются. – Если ты хочешь этого.
– Ты уверен? – спрашиваю я. – То есть я мог бы…
Он улыбается:
– Ты новичок в этом деле. Давай сначала сделаем так. Если ты того хочешь. Мы не обязаны…
– Да, – быстро соглашаюсь я. Я не собираюсь говорить «нет». Я проставляю галочки во все квадратики на своей карточке девственника. Это спортивная метафора? Может, я в какой-то степени еще остаюсь Далом.
Он берет рюкзак, давая мне возможность восхищаться его крутым задом, и достает несколько пакетиков со смазкой и презерватив.
– Тебе придется показать мне, как это делается, – прошу я.
– О’кей. Давай начнем с пальца.
Я протягиваю ему руку, а он открывает один пакетик, намазывает смазку на свою руку и на мою, а затем подносит свою руку к своему заду. Я пробую смазку на ощупь. Это как-то… глупо. Словно натираешь ладони фруктовым желе. Я хихикаю, а затем смотрю на Хадсона и вижу, что он кусает свою нижнюю губу и с закатившимися глазами ласкает себя сзади. И все мои мысли о желе и о том, как это глупо, улетучиваются.
– Можно посмотреть? – спрашиваю я.
Он улыбается и переворачивается на живот, и я могу видеть, как он мажется смазкой и погружает в себя палец. Потом, глубоко вздохнув, вынимает его.
– Теперь ты. – Он берет мою руку, и я осторожно засовываю палец в него. Через минуту он останавливает меня, протягивая мне руку – Еще смазки.
Беру другой пакетик и пытаюсь открыть его, но руки-то у меня в смазке, и он выскальзывает из них, летит вверх и ударяется о крышу палатки, а затем падает вниз. Хадсон смеется, берет его и открывает зубами, а затем намазывает руки. Он снова переворачивается на живот и направляет мой палец, так что теперь он оказывается глубже в нем. Он судорожно вздыхает, и я останавливаюсь.
– Нет, мне хорошо. Продолжай. Медленно. – Я продолжаю двигать пальцем, он изгибает шею, и я целую его в губы. – А теперь туда и оттуда, – задыхается он. Я следую его указанию, и он стонет так, что я готов вот-вот кончить. Следуя его инструкции, я слегка сгибаю палец, и издаваемые им звуки становятся громче. Он с силой прижимает мое лицо к своему и жадно целует меня. – А теперь два пальца.
Я сглатываю, вынимаю палец и опять мажусь смазкой, после чего возвращаюсь к тому, что делал, но на этот раз работают два моих пальца. И я радуюсь тому, что вчера вечером подстриг ногти, прежде чем покрасить их.
– Подожди, – просит он, и я прекращаю двигать пальцами, а он опять глубоко вздыхает. – О’кей. – Теперь я действую медленнее, и когда оба моих пальца почти целиком оказываются в нем, он снова будто задыхается и утыкается лицом в подушку спальника.
– Мне остановиться?
– Нет. Мне так хорошо, – произносит он низким, грудным голосом. А потом поднимает голову, и у меня создается впечатление, что он одновременно и голоден, и немного пьян. Он опять притягивает меня к себе и целует. Потом слегка поворачивается, так что наши тела вжимаются друг в друга, а моя рука обнимает его за талию. – Я готов, – говорит он после еще нескольких поцелуев. – Я хочу тебя.
Я киваю, и он открывает упаковку с презервативом и надевает его на меня, и я получаю от этого гораздо больше удовольствия, чем когда делал это самостоятельно, затем открывает еще два пакетика со смазкой и льет на него.
– Сначала я сверху. Так будет хорошо?
– Мне все хорошо. – И вдобавок к словам я снова целую его. Он при этом улыбается и почти что смеется. Затем переворачивает меня, и я снова лежу на спине, а он становится надо мной на колени. Поначалу давление оказывается таким сильным, что мне почти больно, и я гадаю, а не сделал ли я что неправильно, но его дыхание становится тяжелым, и он улыбается с открытым ртом и возводит глаза вверх.
– О да, – говорит он и начинает двигаться вверх-вниз. Это просто потрясающе. И совсем не то, что минет. И гораздо лучше чем то, что я делаю, стоя под душем. А еще лучше смотреть при этом на Хадсона и слышать его стоны и вскрики.
Он наклоняется вперед, целует меня, я сжимаю его ягодицы, наши языки, равно как и тела, сливаются, а потом он снова откидывает голову назад и начинает стонать еще громче, когда я осторожно двигаю бедрами в такт с его движениями. Он трогает себя, пурпурный лак блестит в тусклом свете. Мне ужасно нравится смотреть на него; это самое сексуальное зрелище из всех, что я когда-либо видел. Вот он я, наконец занимаюсь сексом с Хадсоном, человеком, которого люблю столько лет и который любит меня, подлинного меня, и мне кажется, будто весь мир рукоплещет мне. Не то чтобы за нами наблюдают – такое меня не заводит. Наверное. Мне аплодируют стоя, и не зрители в зале, а весь мир. Мир, вселенная, звезды, все они хлопают в ладоши со словами: «Какой удивительный конец прекрасной любовной истории».
– Хочешь попробовать миссионерскую позу? – спрашивает Хадсон. Волосы у него опять влажные, на этот раз от пота.
Я улыбаюсь:
– Ага.
Двадцать шесть
Свет проникает в палатку через стены, он серый. Дождь прекратился, душно. Я, обнаженный, лежу на спальном мешке, он расстегнут и лежит рядом с мешком Хадсона, но Хадсон куда-то ушел. Его расстеленная для просушки одежда на месте.
Делаю глубокий вдох. Я больше не девственник. Но сейчас я один. Пытаюсь вновь и вновь прокрутить прошедшую ночь в голове, но отсутствие Хадсона беспокоит меня. Отыскиваю в рюкзаке чистые трусы и надеваю их. Куда ушел Хадсон? Он жалеет о том, что мы сделали, что мы сказали, и пытается где-то избавиться от лака на ногтях? Представляю, как он соскребает его до тех пор, пока ногти не начинают кровоточить или вообще сходят, и сильно вздрагиваю. Если он занят именно этим, значит, наши отношения закончились. Может, это была всего-навсего игра, еще одно обыденное дело для Хала, который каждое лето вырезает на дереве имя своего нового трофея. Или попытка испробовать что-то новенькое, и теперь он выбросит воспоминания об этом на помойку.
Молния на палатке расстегивается, и я пытаюсь прикрыться спальным мешком, когда Хадсон просовывает голову внутрь.
– О, ты уже в трусах? – разочарованно спрашивает он.
Я улыбаюсь:
– Я могу снова их снять. – Неужели эти слова только что вылетели у меня изо рта? Всего одна страстная ночь, и вот я уже роковая женщина из некоего телефильма. Я веду себя совершенно неправильно.
Он заходит в палатку и целует меня.
– Можешь сделать это через какое-то время. Я принес нам завтрак. Тосты и сливочный сыр. – Он дает мне холодный тост, маленький пакетик с сыром и пластмассовый нож. Все то же самое, что мы берем в походы на каноэ каждый год. – О, но, может… – Он достает из рюкзака маленькую бутылочку с антисептиком, бросает ее мне, и я пользуюсь им.
Он снимает ботинки и садится на спальный мешок. У него в руке тост, уже наполовину съеденный, он улыбается мне, пока я пытаюсь намазать сыром свой тост. Начинаю есть, он тем временем снимает рубашку и убирает в рюкзак. Потом снимает шорты и остается в синих боксерах.
– Здесь душно, а снаружи тепло.
Киваю, ем тост и смотрю на него.
– Нам есть чем заняться сегодня. Карл говорит, в лесу должно быть много грибов, – сообщает он.
– Наверное.
– Хочешь поговорить о чем-нибудь?
– Я просто…
– Больше не девственник, – улыбается он.
– Ну да, – киваю я и откусываю от тоста. – Но… Кто мы теперь?