Квантовый волшебник

Белизариус неуклюже подплыл в невесомости к стойке со скафандрами и начал искать подходящий размер. В отсутствие тяготения у него ушло достаточно времени, чтобы одеться, он едва надел штаны, когда полицейский уже оделся полностью. Ему пришлось отпустить обе руки от стойки, чтобы снять одну из пуговиц со своей рубашки, и его закрутило. Иеканджике надоело на это смотреть, и она крепко ухватила его за предплечье, останавливая. Белизариус со смущенным видом убрал пуговицу в наружный карман скафандра и продолжил одеваться.

– Все в порядке будет, – сказал он, когда швы скафандра втянулись, герметизируясь.

Они вошли в шлюз и вышли в вакуум. Белизариус съежился. Он любил звезды, но ненавидел космос, а сейчас угольная чернота Вселенной открылась перед ним так, что у него начало жечь в животе. Пульсар Стаббс, в одной десятой светового года от них, мягко коснулся пальцами своего магнитного поля мышц Белизариуса. Нормальным человеческим зрением он был бы способен видеть около четырех тысяч звезд. Между ними простиралась пустота, безграничная и бесконечная. С использованием телескопических глазных имплантов он мог разглядеть впятеро больше, но и пространство меж звезд тоже увеличивалось, делая ощущение бездны впятеро сильнее. Ощущение как в состоянии фуги, бессознательной амнезии: видишь весь космос, не только осознавая его пустоту, но и становясь частью этой пустоты.

Рукой в перчатке он достал пуговицу из кармана скафандра и оставил ее рядом с бортом «Мутапы», в полнейшей неподвижности невесомости.

Ходовые огни «Мутапы» сияли резким светом, стирая цвета перчаток и рукавов его скафандра. Бортом к «Мутапе» в пустоте космоса висел другой военный корабль, в нескольких километрах от них. Майор и полицейский подхватили Белизариуса под руки и оттолкнулись от «Мутапы». У него свело живот, и он с трудом сдержал крик, когда они полетели в пустоту.

Никакого шаттла. Никакого страховочного фала. Ничего.

Иеканджика и полицейский выполнили прыжок с идеальной точностью, а Белизариус был слишком перепуган, чтобы помешать им в этом, сделав неловкое движение. Теперь он замер, ощущая, как его время от времени слегка подталкивает в ту или другую сторону. Иеканджика и полицейский использовали газовые двигатели холодной тяги для коррекции траектории. До другого военного корабля не одна минута полета. Он летел сквозь вакуум, слыша лишь шуршание ткани о ткань в тех местах, где они держали его, да свое собственное частое неглубокое дыхание.

Какими же людьми надо быть, чтобы так прыгать с корабля на корабль? Белизариус не слышал, чтобы в каких-нибудь войсках выполняли подобные прыжки. Вряд ли они хотят произвести на него впечатление. Для этого они недостаточно его уважают. Быть может, новый военный маневр. Или тактика, порожденная скудостью ресурсов. Или тактика, разработанная исключительно ради своей необычности. Шестой Экспедиционный Отряд получил в свое распоряжение новые двигатели и оружие; почему бы не разработать и новые тактики боя?

Разыгрывать игрока, а не карты.

Они приблизились к другому боевому кораблю. На них навели лучи прожекторов, показывая траекторию движения к небольшому ангару, вход в который был окаймлен кольцом еле заметных огней. Новые силы, новое давление, он закружился, разворачиваясь ногами в сторону места посадки. И ощутил внизу сильное магнитное поле.

– Согните колени, Архона, иначе лодыжки сломаете, – сказала по радио Иеканджика.

Он сделал это. Корабль приближался с пугающей скоростью. Умом он понимал, что у них лишь та скорость, которую они набрали при прыжке, но инстинкты страхом сжали ему внутренности. А затем корабль поглотил окружающую их бесконечность, и их ноги со стуком ударились о его корпус. Дыхание хрипло отдавалось в ушах Белизариуса, колени подгибались.

– Черт подери, Архона! – сказала Иеканджика, вталкивая его в шлюз. – Можно подумать, вы никогда в космосе не были.

Белизариус покраснел. Они прошли шлюз.

– Это «Джонглей», – сказала она Белизариусу, когда он снял шлем. – Хороший корабль, достойный представитель кораблей Экспедиционного Отряда.

Цепляясь за кольца, они двинулись к мостику. Белизариус двигался медленно, но на этот раз без происшествий. На мостике они встретились с полковником Рухинди, командиром «Джонглея», женщиной под сорок, с очень темной кожей и шестью горизонтальными шрамами на лбу. Мостик, казалось, давил своей тяжестью, странное ощущение в невесомости. У стен стояли шесть противоперегрузочных камер, формой похожих на гробы, с маленькими окошками из толстого стекла на том уровне, где должны были быть головы людей, забравшихся в них. Рухинди включила голографическое изображение посередине мостика. Белизариус неуклюже шагнул вперед, переставляя ботинки с магнитными подошвами, и вгляделся в него.

– Могу я посмотреть общий вид? – спросил он.

Полковник двинула пальцами, и изображение сжалось. «Джонглей» превратился в маленькую точку. Кроме него, на изображении был лишь один корабль, «Мутапа».

– А можно пошире перспективу? – сказал Белизариус. – Весь Экспедиционный Отряд.

Пальцы полковника снова шевельнулись, точки сдвинулись к центру, а по краям появились другие. На левом фланге висел флагманский крейсер «Нхиалик», за которым выстроились «Джуба», «Гбуду» и «Батембузи», подсвеченные оранжевым. На правом висели бледно-желтые корабли, броненосный крейсер «Лимпопо» и возглавляемые им «Омукама», «Фашода» и «Кампала». В центре, позади линкора «Мутапа», выстроились «Джонглей», «Нгуденг» и «Пибор».

Слабый ток из электропластин перевел его в состояние savant. Языковые тонкости и оттенки эмоций растеклись под ливнем геометрии и математики. Квантовое состояние было таким легким, манящим. Он едва ощущал людей вокруг себя. Он им не нравится. Вероятно, он им не нравится. Но хоровод геометрии и математики похоронил оценочное социальное мышление.

Голограмма Экспедиционного Отряда стала сложной паутиной моментов инерции, расстояний, масс и сигналов, движущихся со скоростью света. Местоположение «Лимпопо», «Мутапы» и той пуговицы, которую он оставил плавать в вакууме, образовали вытянутый треугольник. Мелькнули цифры. Двести пятьдесят километров от «Лимпопо» до «Мутапы».

– Мне необходимо понять, что ваши корабли могут сделать с «червоточиной», – нерешительно сказал он. – Насколько быстро они могут создать нору, насколько далеко она может простираться, как быстро они могут совершить такой переход и как быстро системы придут в норму после перехода.

Белизариус не смотрел им в глаза. В состоянии savant смотреть человеку в глаза было все равно что смотреть в коробку с элементами головоломки, алгоритмы распознавания закономерностей в мозгу становились гиперактивны, обрабатывая изменения в выражении лица и выдавая ложноположительные результаты.

Полковник шевельнула пальцами, и корабль пронизал гул. У них под ногами внезапно появилась гравитация.

Жадный до логики и абстракций мозг Белизариуса принялся пережевывать названия. «Мутапа». Энциклопедический имплант выдал нужную информацию сразу же. Средневековое королевство, основанное одним из принцев Зимбабве. Вскоре королевство Мутапа превзошло своих соседей и даже свое материнское государство. Мощное воображение. Мощный символизм. Если бы он мог это квантифицировать.

Союз выбрал для кораблей хорошие имена. Омукама, династия, правившая Угандой вплоть до девятнадцатого столетия. Не сметенная прогрессом, но шедшая в ногу с ним, династия оставила мощный след в культуре, ощущавшийся даже в эпоху формирования Суб-Сахарского Союза. Назвать боевой корабль в честь культурной столицы – мощный символизм. Настолько мощный, что за него стоит умереть? Белизариус не хотел умирать.

Как же ему все это квантифицировать? Должна быть своя алгебра для социума. Надо ему ее создать. Культурный контекст управлял Экспедиционным Отрядом, проецируя свою идентичность на служащих в Отряде людей. Они пребывали в этой идентичности с такой уверенностью, что Белизариус мог им лишь позавидовать.

Нгуденг, пророк народа Динка в девятнадцатом веке. У Динка был бог-творец по имени Нхиалик. Батембузи, средневековая империя, опоясывавшая район Великих озер. Гбуду, знаменитый царь племени Азанде в Южном Судане, чье имя означало «выдирающий внутренности».

Могучее воображение. Могучий символизм. Как же конгрегаты это упустили? Корабли Союза десятки лет носили эти имена. Это математика. Это физика человеческих отношений. Умножение эмоциональной энергии на патриотическую дает психологический момент импульса.

Иеканджика толкнула его, и он замер.

– Решайте, Архона, беретесь или нет, – повторила она.

Секундомер. Цифровой секундомер. У нее в руке цифровой секундомер. У нее в руке. Ее рука перед его лицом. Он в состоянии savant. Не забывать о вежливости.

– Благодарю вас, – сказал он. – У меня очень хорошее чувство времени. Мне он не нужен. Благодарю вас.

Он не смотрел ей в глаза. Она уже двинулась в сторону, качая головой. Сила тяжести увеличивалась.

– Мы идем на вашем инфлатоновом двигателе? – спросил он.

– Да, – ответила Иеканджика.


Он не ощутил изменения магнитного поля. Значит, двигатель не использует электромагнитное поле.

– Сейчас ускорение меньше половины «же», – сказал Белизариус. – А какое максимальное может дать двигатель? Десять? Двадцать?

Военные управляемые ракеты с ядерными двигателями в состоянии выдержать ускорение до сорока «же», поражая маневрирующие цели.

– Намного больше, – ответила она.

Настолько, чтобы улететь от ракеты? Психология и скорость не имеют значения, двенадцать кораблей – это всего лишь двенадцать кораблей. У конгрегатов в одной эскадре кораблей больше. И у Конгрегации сотни эскадр. Приятно неумолимая математика. А еще все остальные технологии Экспедиционного Отряда – полувековой давности. Так плохо для Союза. Но они хотят именно этого. Ими движет культурный момент импульса.

«Джонглей» перестал разгоняться и развернулся на сто восемьдесят градусов. А затем перегрузка резко выросла, и у Белизариуса задрожали колени. Шатаясь, он подошел к стене, стараясь не потерять сознание. Он терял сосредоточение, состояние savant уходило. Иеканджика и Рухинди крепко стояли на ногах и со смехом смотрели на него. Нутро обожгло злобой. Не на них. На себя.

– Всего-то полтора «же», Архона, – сказала Иеканджика.

Он старался не терять нить мысли и цифры. «Мутапа», «Лимпопо». Координаты. Время в секундах. Ускорение. Сосредоточиться на координатах. Он сполз по стене и сел, уронив голову меж коленей. Плевать, что они о нем подумают.

После тридцати четырех целых семи десятых секунды перегрузка исчезла. Исчез гул. Исчез вес. «Джонглей» ушел от «Мутапы» на безопасное расстояние, чтобы создать временную «червоточину». Уловив движение пальцев полковника Рухинди, вахтенные, находящиеся в противоперегрузочных камерах, отключили системы.

– Откуда вы хотите сделать прыжок? – спросила Рухинди по-французски, с сильным акцентом.

– Как далеко вы сможете перейти в сторону юга галактики? – спросил в ответ Белизариус. Это даст ему ответ сразу на два вопроса: на какую дальность и с какой точностью корабли Экспедиционного Отряда могут перемещаться через искусственные «червоточины».

Рухинди снова жестами отдала приказания. Белизариус шагнул вперед, неуклюже переступая магнитными подошвами. Появились голограммы внешней и внутренней обстановки. «Джонглей» выпустил магнитные катушки на носу, и Белизариус ощутил нарастающее магнитное поле. Девять тысяч гаусс. Десять. Четырнадцать. Двадцать одна.

У Белизариуса пошли мурашки по рукам и груди.

Шестьдесят тысяч. Сто тысяч. Двести восемьдесят тысяч гаусс.

Они превысили промышленный и медицинский порог уровня магнитного поля.

При напряженности поля в четыреста тысяч гаусс электромагнитное и гравитационное поля начинают взаимодействовать очень интересным образом. При правильной ориентации магнитного поля пространство-время начинает искривляться. Показания стабилизировались на уровне в пятьсот пятьдесят тысяч гаусс.

Прямо перед носом корабля пространственно-временной континуум начал вспучиваться, перпендикулярно трем измерениям физической реальности. Расплывающееся пространство выставило округлые выступы, будто ложноножки амебы. Конфигурация и фокусировка магнитного поля начали создавать трубу сквозь измерения, привыкшие находиться в свернутом состоянии. Нащупывающий палец двинулся вниз, вверх, а затем образовался узенький неустойчивый мостик, направленный в сторону юга галактики. Изображение позеленело. Они создали искусственную «червоточину».

Теперь наступил самый опасный этап. Шесть сотен метров «Джонглея», набитые под завязку термоядерными и атомными реакторами, да еще инфлатоновый двигатель предстояло провести через эту нору. Все должно было замереть, поскольку внутри «червоточины» не было места никаким естественным процессам. Она была чем-то вроде карандаша, который поставили на кончик. Отличие ее температуры от абсолютного нуля было в пределах принципа неопределенности. Практически любое взаимодействие могло ее разрушить. Этим она сильно отличалась от постоянных «червоточин» Аксис Мунди, Осей Мира, которые никогда не грозили поглотить путешествующие через них корабли при малейшей ошибке.

Основные и вспомогательные системы «Джонглея» были выключены, однако приборы показывали, что температура наружной обшивки корабля составляет сто пять градусов по Кельвину. По всему корпусу включились небольшие проекторы, придавая кораблю свойства излучения абсолютно черного тела и охлаждая его до немыслимого холода, так чтобы тепловое излучение не потревожило «червоточину». В течение двух целых тридцати одной сотой секунды на подошвы Белизариуса давила перегрузка в одну десятую g, корабль немного разогнался, устремляясь в жерло норы.

Невесомость, затаенное дыхание. «Червоточина» закроется позади них, подталкивая корабль вперед. Голографические экраны позеленели. Раздался тихий звон. Корабль задрожал по мере того, как включались его системы. Снова появился голографический боевой дисплей. Кораблей вокруг не было. По краям дисплея бежали колонки цифр.

– Треть светового года, – сказала полковник Рухинди.

Точное значение расстояния было выведено внизу голографического дисплея.

– Это предел того, на что способен «Джонглей»? – спросил Белизариус.

Иеканджика подошла ближе. Белизариус изо всех сил старался не смотреть на ее лицо.

– Это верхний предел того, на что готовы пойти офицеры и команда, даже в экстремальной ситуации, – сказала она. – Три флагманских корабля способны продвигаться несколько дальше.

– И как быстро «Джонглей» сможет совершить следующий переход? – спросил Белизариус.

– Основные и вспомогательные системы должны перезагрузиться, выполнить астроориентацию, оценить обстановку, выполнить финальную проверку точки назначения до того, как снова выключиться, – ответила майор. – Хороший экипаж справляется с этим за десять минут.

– А что насчет слепого тоннеля? – спросил он.

– Что вы имеете в виду?

Белизариус уперся взглядом в ботинки, телом ощущая магниты в их подошвах.

– Без астроориентации. Программируя конечную точку по вычислениям.

– Это идиотизм.

– А что, если времени нет?

Он ждал. Иеканджика подошла ближе.

– Посмотрите на меня, – наконец сказала она.

Он продолжил ждать. Левая рука майора схватила его за ткань костюма. Темная кожа на фоне светлой ткани. Встряхнув его, она подтащила его к себе.

– Я сказала, смотрите на меня, Архона.

– Не могу.