Курьер из Страны Советов
Часть 9 из 27 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В журнале «Страна Советов» сотрудники выезжали за рубеж гораздо чаще рядовых советских граждан, и выездная комиссия старых большевиков в райкоме партии, пугавшая других счастливчиков вопросами о секретарях компартий Монголии и Китая, была для них рутинным мероприятием. В советское время поездки в капстраны считались самыми престижными и доставались, разумеется, начальству, а в страны «социалистического лагеря» – например, в ГДР, Венгрию и Чехословакию – могли отправить и рядового сотрудника «Страны Советов». Лине с командировкой подфартило случайно. В 1987 году ответственному редактору журнала «Хоровод» Михаилу Шпонькину предложили поехать в ГДР. Шефа детского журнала эта заманчивая перспектива не обрадовала, а, напротив, смертельно оскорбила. «Хоровод» успешно продавался по всему миру, приносил государству твердую валюту, так какого же черта его посылают в убогую Восточную Германию, а заместители Груздачева чуть ли не каждый месяц представляют «Хоровод» по парижам и миланам?
В общем, Шпонькин от командировки в Восточный Берлин наотрез отказался. Руководство «Страны Советов» сей неожиданный демарш редактора «несерьезного» детского журнала обескуражил и даже разозлил. В воспитательных целях бунтаря Шпонькина решили временно вообще никуда не отправлять. Однако ехать к «ребятам-демократам» было необходимо. «Хоровод» пользовался в ГДР огромным успехом, и «NBI» давно просил прислать к ним «по обмену» какого-нибудь журналиста из дружественного детского издания.
– В Берлин поедет Томашевская, – внезапно решило начальство. – На дворе время перемен, надо дать возможность молодым проявить себя. Пускай Лина подготовит репортаж о маленьких демократических немцах – читателях «Хоровода». С фотокором проблем не будет, в журнале «NBI» своих мастеров хватает.
Так Лина оказалась в наэлектризованном перестроечными идеями Восточном Берлине.
Контраст настроений общества в СССР и в ГДР по тем временам был поразительный. Перестройка в Советском Союзе шла полным ходом. Открывались закрытые прежде архивы, печатались книги запрещенных авторов, снимались «с полки», казалось, на веки-вечные упрятанные по архивам кинофильмы. В ГДР в этом плане все было намного скромнее. Генсек СЕПГ Эрих Хонеккер не допускал даже мысли о перестройке и гласности и уж тем более не ведал, что ему самому осталось находиться у власти считанные месяцы. Восточные немцы по-прежнему опасались вездесущих Штази, однако воздух свободы, долетавший из СССР, пьянил их не меньше, чем профессора Плейшнера из «Семнадцати мгновений весны». «Ребята-демократы» как-то враз утратили страх и принялись рассказывать в пивнушках и в гостях многочисленные анекдоты про Хонеккера. Восточные немцы тайно переводили статьи из советской перестроечной прессы и ловили по радио новости из Москвы, как когда-то в России искали в эфире «Голос Америки». В то время во всех гэдээровских школах изучали русский язык, так что основной смысл информации из Москвы восточные немцы улавливали довольно точно. Гэдээровские идеологи не дремали и тут же запрещали советскую перестроечную литературу и фильмы. Даже безобидный журнал «Спутник», который издавало Агентство печати «Новости» (АПН) в ГДР внезапно запретили. Однако никто из восточных немцев и представить себе не мог, что до разрушения Берлинской стены и краха привычной жизни оставалось всего два года.
Показ фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние» в ГДР запретили как раз незадолго до приезда Лины в Берлин. В Москве картина давно уже прошла в кинотеатрах первым экраном при заполненных залах. Главным отрицательным героем был просвещенный палач и утонченный садист, в котором по блеску очков и грузинскому акценту угадывался Берия. Вот почему демократические товарищи не без ехидства спрашивали Лину об оценке фильма Груздачевым, чьи взгляды им были хорошо известны.
Колосс на глиняных ногах,
конец восьмидесятых
– Знаешь, на чем наше государство держится? – спросил Лину отец Бербелы Герхард, когда они уселись с чашечками кофе и штруделем за маленький столик в библиотеке, занимавшей бОльшую часть его квартиры. На полках стояли книги классиков ГДР – Анны Зегерс, Кристы Вольф, Германа Канта и других прогрессивных немецких писателей, а также советских – Чингиза Айтматова, Валентина Распутина, Юрия Трифонова. Герхард был партийным секретарем в Союзе писателей ГДР, дружил с советскими и восточногерманскими писателями, интересовался политикой, а о происходившем в стране узнавал от коллег – таких же, как он, партийных функционеров.
– ГДР держится на серьезных социальных льготах, которые регулярно финансируются из СССР, и на страхе восточных немцев перед Западной Германией, которую гэдээровская пропаганда ежедневно объявляет исчадьем ада, – предположил Лина.
– Ну, пропаганда, конечно, говорит не всю правду, но и не всегда врет, – усмехнулся Герхард. – Боюсь, мы скоро на своей шкуре почувствуем: все, что нам рассказывали о коммунизме, окажется враньем, зато наши представления о капитализме во многом сбудутся. Наше государство держится на советских деньгах, а вам сейчас не до нас. Да и рубль обесценился, как только цена на нефть упала. По слухам, наше руководство постоянно требует у вашего все новых финансовых вливаний, однако получает их все меньше. Наши говорят вашим: «Мы витрина социализма и просто обязаны быть примером для Западной Европы. Какая Европе разница, что творится в глубинке России, в Рязани или в Казани? По большому счету, и Европу, и тем более, западный мир интересует, как живет первое немецкое государство народной демократии. Мы просто обязаны жить хорошо, чтобы другие народы Западной Европы нам завидовали».
Вот что говорят наши. А ваши, по слухам, в последнее время отвечают: «Ребята, у нас самих дела в экономике, мягко говоря, «нихт гут». Цены на нефть рухнули, денег нет, выкручивайтесь сами».
Герхард помолчал, сделал глоток безвкусного фильтрованного кофе и продолжал:
– После падения цен на нефть ваша страна и, соответственно, советские люди здорово обнищали. Да что там слышал – видел своими глазами. Недавно был в Советском Союзе по приглашению Союза писателей и насмотрелся на пустые полки в магазинах. Ясное дело, так долго продолжаться не может. Скоро и ваш, и наш народы взбунтуются. Как только ЦК КПСС перестанет давать деньги СЕПГ, вся социалистическая идеология полетит к черту.
Герхард отхлебнул еще кофе и повторил для ясности: «Цум тойфель», Лина поняла, что конец ГДР приближается со скоростью курьерского поезда.
Особняк в центре Москвы,
конец восьмидесятых
После командировки в ГДР Лину пригласил к себе зам. главного Аристарх Подколодный. Дверь в его кабинет всегда была открыта, и шеф редко пропускал проходивших мимо сотрудников, не задав какой-нибудь вопрос, а заодно не поинтересовавшись, куда, собственно, коллега направляется. Дело в том, что совсем рядом была дверь в кабинет главреда Груздачева, и Подколодный выполнял важную миссию, можно сказать, охранял границу, но в отличие от Степаныча и Петровой – от своих же сотрудников. Мышь не смогла бы проскользнуть в кабинет главного под строгим приглядом его зама.
– Не надо волновать дедушку по пустякам! – обычно говорил Подколодный, скалясь ласковой улыбкой вампира и одновременно любуясь своим эффектным отражением в стекле книжного шкафа. Кстати сказать, выглядел он импозантно и порой даже нравился дамам. Лина как-то ехала в купе с одной актрисой, которая, узнав о месте работы Лины, то и дело закатывала глаза: «Ах, Арик, ах Подколодный, ну просто чудо какое-то!». Оказалось, она купила билет в той же ж/д кассе «Правды», что и Лина, благодаря покровительству Подколодного.
Впрочем, обаяшкой и дамским угодником Подколодный становился в нерабочее время. На службе он всегда выглядел суровым стражем перед кабинетом Груздачева. Главной его задачей было не пустить к шефу самозваных либералов.
– Ну что ты к нему рвешься? Хочешь рассказать Главному про перестройку, гласность и тому подобное? Глупая затея. У Николая Евгеньевича, между прочим, главы российских депутатов, совсем другая степень информированности, чем у тебя, Томашевская. Запомни: не стоит дедушке сообщать азбучные истины. Между прочим, за спиной Груздачева мы все тут, чего скрывать, неплохо живем. Кстати, Томашевская, что ты там опять кропаешь по отделу Кажубея? Смелее надо! На дворе гласность, а ты все те же брежневские песенки поешь.
Услышав в конце восьмидесятых от Подколодного подобные речи, Лина буквально онемела. И это говорит он – функционер, службист, держиморда, еще недавно вычеркивавший из ее текстов любую нестандартную мысль! Да, быстро же партократы развернулись на 180 градусов, уловив ветры перестройки! Просто поразительно, как чиновники от журналистики «переобулись в воздухе»!
В тот раз дверь в кабинет Подколодного, как ни странно, оказалась закрытой. Лина смахнула пыль со стула, стоявшего у окна, и присела на краешек в ожидании аудиенции. Мужские голоса вначале звучали тихо, но потом Лина стала различать слова.
– Слушай, Иван, ты в последнее время совсем охамел, как я погляжу. По капстранам разъездился! Совесть-то не всю еще проездил? На тебя уже твои подчиненные доносы в ЦК пишут, – грохотал из-за дверей голос Подколодного. – Не пора ли тебе, экспортный наш Ваня, своим непосредственным делом заняться? Уже и не вспомню, когда ты редколлегию посещал или фотографии из командировок твоих же сотрудников просматривал.
– Не тебе, Аристарх, меня учить уму-разуму! – тенорок Кузнецова внезапно взлетел почти до дисканта. – Я фронт прошел, награды имею! Во время боевых вылетов одновременно и кино снимал, и стрелял. Прагу освобождал с нашими войсками. Я такое в жизни видел, что ни ты, ни другой какой бездельник меня уже не испугает. А что ты можешь? Уволить меня? Руки коротки! Серьезные люди тебе все быстро объяснят. Короче, не дергайся и не суй свой нос в чужой вопрос, а то своей хлебной должности лишишься. Как тебе известно, я после войны ВГИК окончил, операторский факультет. С отличием, между прочим. В фотографии и в журналистике разбираюсь получше твоего. Тебя в этот пропагандистский «санаторий» папочка по блату пристроил, уж я-то знаю. Раньше ты заметки о спорте кропал и не шибко напрягался. Между нами, Аристарх, у тебя была работенка не бей лежачего – на матчи ездить да про футбол писать. Ну. а сейчас вообще лафа – даже ездить никуда не надо, разве что в ЦК за «указивками». Говорят, твой водитель на машину «вертушку» установил? Ох, не по чину берешь, Арик! Сидишь целыми днями с открытой дверью и следишь, чтобы нашего «дедушку» никто не беспокоил – вот и все твои заботы. Насчет загранкомандировок не волнуйся. За шуточные суточные я там несколько серьезных дел делаю. В два- три дня управляюсь. Не ссы кипятком, Арик, не шибко-то я гуляю за казенный счет. В отличие, кстати, от тебя. Если напортачу, с меня кое-где спросят. Да так спросят, что случись такое с тобой, ты бы в портки наложил от страха. Ну, а наши ребятки-фотографы… Что с них взять? Крепкие фоторепортеры, однако дальше своих объективов не видят. Пускай пишут кому хотят – хоть Горбачеву, хоть Лигачеву, хоть Бушу, коли писать охота. Пусть завидуют! Если бы их посылали за границу с такими заданиями, как меня, они, уверен, уже на таможне обосрались бы. Короче, пошел ты нах, дорогой Аристарх, со своими поучениями! Завтра утром, кстати, я опять в Мексику лечу. Что тебе для жены привезти? Говорят, там серебро почти даром и камешки драгоценные буквально копейки стоят…
– Да пошел ты! – заорал Подколодный.
– Сам пошел!
Дверь хлопнула, и Кузнецов вылетел из кабинета пулей, едва не споткнувшись о ноги Лины.
– Блин! – ругнулся Кузнецов себе под нос. Заметив Лину, натянуто улыбнулся и спросил:
– Аристарх вызвал?
Лина кивнула.
– Сейчас будет тебя учить жить, запугивать, в общем, вершителя судеб из себя корчить. Не впечатляйся, Линок! На него здесь никто внимания не обращает, поэтому он хотя бы вас, сотрудников «Хоровода», обожает прессануть. Так сказать, для проформы и для самоутверждения. Смелее в бой! Этот зам Груздачева – пустое место, он тут ничего не решает. Так, надутый номенклатурный пузырь, ноль без палочки.
И, подмигнув Лине, Кузнецов вальяжно прошествовал в сторону фотолаборатории.
Лина поняла, что сейчас, прямо в эту минуту, случайно прикоснулась к чему-то тайному и страшному, к тому, чего лучше было бы вовсе не знать. У нее опять побежали мурашки по спине, как случалось в ключевые моменты жизни, когда, казалось, сама судьба пытается предупредить о грядущих неприятностях. Подслушанный разговор весь день не давал покоя. Какие такие задания выполняет Кузнецов в Париже и Лондоне? Кто оплачивает его вояжи через половину земного шара в Мексику? У кого бы узнать? Лина подумала, что старая истина «меньше знаешь –крепче спишь» по-прежнему не утратила своей актуальности.
Особо информированная персона,
конец восьмидесятых
Профессия обычно определяет круг общения. У Лины было полно знакомых репортеров, дизайнеров, фотокорреспондентов, кино- и театральных критиков, обозревателей, ну и, конечно, главных редакторов разного калибра. Она успела давным-давно убедиться, что представители ее профессии – весьма болтливые существа. Журналистская братия любит показать свою осведомленность, сообщить «по секрету всему свету» какую-нибудь сенсационную новость, которую через день будут мусолить СМИ всего мира. Лина надеялась: в «Актуальной газете» она без особого труда сможет отыскать тех, кто был в курсе расследования Максима Крохотова. Вряд ли Макс молчал о своих поисках, наверняка обсуждал с коллегами гипотезы и подходы к теме. Кто-то что-то наверняка слышал. Уж если в Советском Союзе, несмотря на Главлит (псевдоним советской цензуры), журналисты знали больше обычных граждан…
В советское время к «фактам не для всех» было допущено лишь редакционное начальство. Например, существовал «белый ТАСС», доступ к которому имели только руководители центральных изданий. Впрочем, рядовые журналисты довольно быстро всё узнавали, поскольку у начальства во все времена имеются собутыльники, подруги и прочие конфиденты.
Лина вспомнила историю, которая случилась с ней в конце восьмидесятых.
В тот день она нежилась после дневного сна на пляже пансионата «Правда» в Пицунде и лениво размышляла о том, что соцстраховская «горящая путевка» свалилась на нее волею случая и милостью Романа Лаврентьевича весьма кстати.
Внезапно солнце заслонили две фигуры, отбрасывавшие длинные тени. Боже, как неохота было поднимать голову с нагревшегося лежака!
Над Линой стоял Алик Ронов, сотрудник отдела сменных полос журнала «Страна Советов», и красивая молодая незнакомка. Вид у них был неприлично счастливый. Алику тоже дали путевку в этот пансионат, причем в номер «люкс» на последнем этаже с прекрасным видом на море, поскольку Ронов недавно женился, а цветущая Пицунда – райский уголок на берегу моря, весьма подходящее место для медового месяца.
– Слушай, Лин, мы решили тебя предупредить, – заговорил Алик почти шепотом. – Если к нам вечером будет цепляться одна сумасшедшая дамочка – не обращай внимания. Постараемся от нее смыться, а заодно и тебя прикроем.
– Зачем? – не поняла Лина.
– Мы с ней летели в одном самолете, и тетка несла какой-то бред. Например, сообщила, что сегодня на Красной площади приземлился самолет.
– Действительно, чушь какая-то, – развеселилась Лина.
– Вот и мы решили, что она не в себе…
– Ой, тихо, она идет сюда, – одернула Алика молодая жена Аллочка.
К ним приблизилась дама лет сорока пяти в темных очках и эффектной пляжной тунике. Незнакомка излучала дружелюбие и обаяние, словно актриса, рекламирующая кошачий корм. Дама была в хорошем настроении и была расположена общаться.
– Привет, ребята! – поздоровалась дамочка. – Только что пришла в себя после долгой дороги и решила вас поискать на пляже.
– По-моему, она выдает желаемое за действительное, – шепнул Лине Алик, – эта особа явно не в себе.
– Нелли Петровна, извините, у нас через десять минут встреча с коллегами в баре. Решили попить кофейку перед ужином. Лину мы тоже с собой забираем. Увидимся позже, – сообщил Алик с усыпляющими интонациями опытного дипломата.
– Видишь вон то знание напротив? – пояснил он, когда они втроем отошли на безопасное расстояние. – Это пансионат Литфонда, где Нелька остановилась. Ясный пень, там сплошная богема! Поэты, писатели, а еще, как они сами шутят, «жописы, дописы и мудописы». То бишь, жены писателей, дочки писателей и мужья дочерей писателей. В общем, психов много, так что наша новая подруга туда удачно вписалась. Давай, шевелись быстрее, она на нас смотрит.
Немного отдышавшись после бегства с пляжа, компания заказала в баре по рюмочке коньяка и попросили барменшу Манану сварить кофе по-восточному.
В баре на полную громкость работал телевизор.
– Вчера на Красной площади приземлился легкий самолет «Сессна», – сообщил диктор. – За штурвалом был пилот-любитель из Германии Матиас Руст.
Наступила полная тишина.
– Блин, так эта Нелли, выходит, нормальная? Просто хорошо информированная! – присвистнул Алик.
Лина с Аллочкой ошарашенно молчали.
Выяснить, откуда Нелли узнала про Матиаса Руста раньше всех, оказалось несложно. Она работала корреспондентом в «Известиях», а ее близкий друг, один из замов главного редактора, «по секрету» поделился с подругой закрытой информацией, которую прислал «белый ТАСС». Вскоре «наверху» стало ясно: инцидент с самолетом, приземлившимся на главной площади страны, утаить от народа не удастся, и через несколько часов последовало официальное сообщение ТАСС.
В общем, Шпонькин от командировки в Восточный Берлин наотрез отказался. Руководство «Страны Советов» сей неожиданный демарш редактора «несерьезного» детского журнала обескуражил и даже разозлил. В воспитательных целях бунтаря Шпонькина решили временно вообще никуда не отправлять. Однако ехать к «ребятам-демократам» было необходимо. «Хоровод» пользовался в ГДР огромным успехом, и «NBI» давно просил прислать к ним «по обмену» какого-нибудь журналиста из дружественного детского издания.
– В Берлин поедет Томашевская, – внезапно решило начальство. – На дворе время перемен, надо дать возможность молодым проявить себя. Пускай Лина подготовит репортаж о маленьких демократических немцах – читателях «Хоровода». С фотокором проблем не будет, в журнале «NBI» своих мастеров хватает.
Так Лина оказалась в наэлектризованном перестроечными идеями Восточном Берлине.
Контраст настроений общества в СССР и в ГДР по тем временам был поразительный. Перестройка в Советском Союзе шла полным ходом. Открывались закрытые прежде архивы, печатались книги запрещенных авторов, снимались «с полки», казалось, на веки-вечные упрятанные по архивам кинофильмы. В ГДР в этом плане все было намного скромнее. Генсек СЕПГ Эрих Хонеккер не допускал даже мысли о перестройке и гласности и уж тем более не ведал, что ему самому осталось находиться у власти считанные месяцы. Восточные немцы по-прежнему опасались вездесущих Штази, однако воздух свободы, долетавший из СССР, пьянил их не меньше, чем профессора Плейшнера из «Семнадцати мгновений весны». «Ребята-демократы» как-то враз утратили страх и принялись рассказывать в пивнушках и в гостях многочисленные анекдоты про Хонеккера. Восточные немцы тайно переводили статьи из советской перестроечной прессы и ловили по радио новости из Москвы, как когда-то в России искали в эфире «Голос Америки». В то время во всех гэдээровских школах изучали русский язык, так что основной смысл информации из Москвы восточные немцы улавливали довольно точно. Гэдээровские идеологи не дремали и тут же запрещали советскую перестроечную литературу и фильмы. Даже безобидный журнал «Спутник», который издавало Агентство печати «Новости» (АПН) в ГДР внезапно запретили. Однако никто из восточных немцев и представить себе не мог, что до разрушения Берлинской стены и краха привычной жизни оставалось всего два года.
Показ фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние» в ГДР запретили как раз незадолго до приезда Лины в Берлин. В Москве картина давно уже прошла в кинотеатрах первым экраном при заполненных залах. Главным отрицательным героем был просвещенный палач и утонченный садист, в котором по блеску очков и грузинскому акценту угадывался Берия. Вот почему демократические товарищи не без ехидства спрашивали Лину об оценке фильма Груздачевым, чьи взгляды им были хорошо известны.
Колосс на глиняных ногах,
конец восьмидесятых
– Знаешь, на чем наше государство держится? – спросил Лину отец Бербелы Герхард, когда они уселись с чашечками кофе и штруделем за маленький столик в библиотеке, занимавшей бОльшую часть его квартиры. На полках стояли книги классиков ГДР – Анны Зегерс, Кристы Вольф, Германа Канта и других прогрессивных немецких писателей, а также советских – Чингиза Айтматова, Валентина Распутина, Юрия Трифонова. Герхард был партийным секретарем в Союзе писателей ГДР, дружил с советскими и восточногерманскими писателями, интересовался политикой, а о происходившем в стране узнавал от коллег – таких же, как он, партийных функционеров.
– ГДР держится на серьезных социальных льготах, которые регулярно финансируются из СССР, и на страхе восточных немцев перед Западной Германией, которую гэдээровская пропаганда ежедневно объявляет исчадьем ада, – предположил Лина.
– Ну, пропаганда, конечно, говорит не всю правду, но и не всегда врет, – усмехнулся Герхард. – Боюсь, мы скоро на своей шкуре почувствуем: все, что нам рассказывали о коммунизме, окажется враньем, зато наши представления о капитализме во многом сбудутся. Наше государство держится на советских деньгах, а вам сейчас не до нас. Да и рубль обесценился, как только цена на нефть упала. По слухам, наше руководство постоянно требует у вашего все новых финансовых вливаний, однако получает их все меньше. Наши говорят вашим: «Мы витрина социализма и просто обязаны быть примером для Западной Европы. Какая Европе разница, что творится в глубинке России, в Рязани или в Казани? По большому счету, и Европу, и тем более, западный мир интересует, как живет первое немецкое государство народной демократии. Мы просто обязаны жить хорошо, чтобы другие народы Западной Европы нам завидовали».
Вот что говорят наши. А ваши, по слухам, в последнее время отвечают: «Ребята, у нас самих дела в экономике, мягко говоря, «нихт гут». Цены на нефть рухнули, денег нет, выкручивайтесь сами».
Герхард помолчал, сделал глоток безвкусного фильтрованного кофе и продолжал:
– После падения цен на нефть ваша страна и, соответственно, советские люди здорово обнищали. Да что там слышал – видел своими глазами. Недавно был в Советском Союзе по приглашению Союза писателей и насмотрелся на пустые полки в магазинах. Ясное дело, так долго продолжаться не может. Скоро и ваш, и наш народы взбунтуются. Как только ЦК КПСС перестанет давать деньги СЕПГ, вся социалистическая идеология полетит к черту.
Герхард отхлебнул еще кофе и повторил для ясности: «Цум тойфель», Лина поняла, что конец ГДР приближается со скоростью курьерского поезда.
Особняк в центре Москвы,
конец восьмидесятых
После командировки в ГДР Лину пригласил к себе зам. главного Аристарх Подколодный. Дверь в его кабинет всегда была открыта, и шеф редко пропускал проходивших мимо сотрудников, не задав какой-нибудь вопрос, а заодно не поинтересовавшись, куда, собственно, коллега направляется. Дело в том, что совсем рядом была дверь в кабинет главреда Груздачева, и Подколодный выполнял важную миссию, можно сказать, охранял границу, но в отличие от Степаныча и Петровой – от своих же сотрудников. Мышь не смогла бы проскользнуть в кабинет главного под строгим приглядом его зама.
– Не надо волновать дедушку по пустякам! – обычно говорил Подколодный, скалясь ласковой улыбкой вампира и одновременно любуясь своим эффектным отражением в стекле книжного шкафа. Кстати сказать, выглядел он импозантно и порой даже нравился дамам. Лина как-то ехала в купе с одной актрисой, которая, узнав о месте работы Лины, то и дело закатывала глаза: «Ах, Арик, ах Подколодный, ну просто чудо какое-то!». Оказалось, она купила билет в той же ж/д кассе «Правды», что и Лина, благодаря покровительству Подколодного.
Впрочем, обаяшкой и дамским угодником Подколодный становился в нерабочее время. На службе он всегда выглядел суровым стражем перед кабинетом Груздачева. Главной его задачей было не пустить к шефу самозваных либералов.
– Ну что ты к нему рвешься? Хочешь рассказать Главному про перестройку, гласность и тому подобное? Глупая затея. У Николая Евгеньевича, между прочим, главы российских депутатов, совсем другая степень информированности, чем у тебя, Томашевская. Запомни: не стоит дедушке сообщать азбучные истины. Между прочим, за спиной Груздачева мы все тут, чего скрывать, неплохо живем. Кстати, Томашевская, что ты там опять кропаешь по отделу Кажубея? Смелее надо! На дворе гласность, а ты все те же брежневские песенки поешь.
Услышав в конце восьмидесятых от Подколодного подобные речи, Лина буквально онемела. И это говорит он – функционер, службист, держиморда, еще недавно вычеркивавший из ее текстов любую нестандартную мысль! Да, быстро же партократы развернулись на 180 градусов, уловив ветры перестройки! Просто поразительно, как чиновники от журналистики «переобулись в воздухе»!
В тот раз дверь в кабинет Подколодного, как ни странно, оказалась закрытой. Лина смахнула пыль со стула, стоявшего у окна, и присела на краешек в ожидании аудиенции. Мужские голоса вначале звучали тихо, но потом Лина стала различать слова.
– Слушай, Иван, ты в последнее время совсем охамел, как я погляжу. По капстранам разъездился! Совесть-то не всю еще проездил? На тебя уже твои подчиненные доносы в ЦК пишут, – грохотал из-за дверей голос Подколодного. – Не пора ли тебе, экспортный наш Ваня, своим непосредственным делом заняться? Уже и не вспомню, когда ты редколлегию посещал или фотографии из командировок твоих же сотрудников просматривал.
– Не тебе, Аристарх, меня учить уму-разуму! – тенорок Кузнецова внезапно взлетел почти до дисканта. – Я фронт прошел, награды имею! Во время боевых вылетов одновременно и кино снимал, и стрелял. Прагу освобождал с нашими войсками. Я такое в жизни видел, что ни ты, ни другой какой бездельник меня уже не испугает. А что ты можешь? Уволить меня? Руки коротки! Серьезные люди тебе все быстро объяснят. Короче, не дергайся и не суй свой нос в чужой вопрос, а то своей хлебной должности лишишься. Как тебе известно, я после войны ВГИК окончил, операторский факультет. С отличием, между прочим. В фотографии и в журналистике разбираюсь получше твоего. Тебя в этот пропагандистский «санаторий» папочка по блату пристроил, уж я-то знаю. Раньше ты заметки о спорте кропал и не шибко напрягался. Между нами, Аристарх, у тебя была работенка не бей лежачего – на матчи ездить да про футбол писать. Ну. а сейчас вообще лафа – даже ездить никуда не надо, разве что в ЦК за «указивками». Говорят, твой водитель на машину «вертушку» установил? Ох, не по чину берешь, Арик! Сидишь целыми днями с открытой дверью и следишь, чтобы нашего «дедушку» никто не беспокоил – вот и все твои заботы. Насчет загранкомандировок не волнуйся. За шуточные суточные я там несколько серьезных дел делаю. В два- три дня управляюсь. Не ссы кипятком, Арик, не шибко-то я гуляю за казенный счет. В отличие, кстати, от тебя. Если напортачу, с меня кое-где спросят. Да так спросят, что случись такое с тобой, ты бы в портки наложил от страха. Ну, а наши ребятки-фотографы… Что с них взять? Крепкие фоторепортеры, однако дальше своих объективов не видят. Пускай пишут кому хотят – хоть Горбачеву, хоть Лигачеву, хоть Бушу, коли писать охота. Пусть завидуют! Если бы их посылали за границу с такими заданиями, как меня, они, уверен, уже на таможне обосрались бы. Короче, пошел ты нах, дорогой Аристарх, со своими поучениями! Завтра утром, кстати, я опять в Мексику лечу. Что тебе для жены привезти? Говорят, там серебро почти даром и камешки драгоценные буквально копейки стоят…
– Да пошел ты! – заорал Подколодный.
– Сам пошел!
Дверь хлопнула, и Кузнецов вылетел из кабинета пулей, едва не споткнувшись о ноги Лины.
– Блин! – ругнулся Кузнецов себе под нос. Заметив Лину, натянуто улыбнулся и спросил:
– Аристарх вызвал?
Лина кивнула.
– Сейчас будет тебя учить жить, запугивать, в общем, вершителя судеб из себя корчить. Не впечатляйся, Линок! На него здесь никто внимания не обращает, поэтому он хотя бы вас, сотрудников «Хоровода», обожает прессануть. Так сказать, для проформы и для самоутверждения. Смелее в бой! Этот зам Груздачева – пустое место, он тут ничего не решает. Так, надутый номенклатурный пузырь, ноль без палочки.
И, подмигнув Лине, Кузнецов вальяжно прошествовал в сторону фотолаборатории.
Лина поняла, что сейчас, прямо в эту минуту, случайно прикоснулась к чему-то тайному и страшному, к тому, чего лучше было бы вовсе не знать. У нее опять побежали мурашки по спине, как случалось в ключевые моменты жизни, когда, казалось, сама судьба пытается предупредить о грядущих неприятностях. Подслушанный разговор весь день не давал покоя. Какие такие задания выполняет Кузнецов в Париже и Лондоне? Кто оплачивает его вояжи через половину земного шара в Мексику? У кого бы узнать? Лина подумала, что старая истина «меньше знаешь –крепче спишь» по-прежнему не утратила своей актуальности.
Особо информированная персона,
конец восьмидесятых
Профессия обычно определяет круг общения. У Лины было полно знакомых репортеров, дизайнеров, фотокорреспондентов, кино- и театральных критиков, обозревателей, ну и, конечно, главных редакторов разного калибра. Она успела давным-давно убедиться, что представители ее профессии – весьма болтливые существа. Журналистская братия любит показать свою осведомленность, сообщить «по секрету всему свету» какую-нибудь сенсационную новость, которую через день будут мусолить СМИ всего мира. Лина надеялась: в «Актуальной газете» она без особого труда сможет отыскать тех, кто был в курсе расследования Максима Крохотова. Вряд ли Макс молчал о своих поисках, наверняка обсуждал с коллегами гипотезы и подходы к теме. Кто-то что-то наверняка слышал. Уж если в Советском Союзе, несмотря на Главлит (псевдоним советской цензуры), журналисты знали больше обычных граждан…
В советское время к «фактам не для всех» было допущено лишь редакционное начальство. Например, существовал «белый ТАСС», доступ к которому имели только руководители центральных изданий. Впрочем, рядовые журналисты довольно быстро всё узнавали, поскольку у начальства во все времена имеются собутыльники, подруги и прочие конфиденты.
Лина вспомнила историю, которая случилась с ней в конце восьмидесятых.
В тот день она нежилась после дневного сна на пляже пансионата «Правда» в Пицунде и лениво размышляла о том, что соцстраховская «горящая путевка» свалилась на нее волею случая и милостью Романа Лаврентьевича весьма кстати.
Внезапно солнце заслонили две фигуры, отбрасывавшие длинные тени. Боже, как неохота было поднимать голову с нагревшегося лежака!
Над Линой стоял Алик Ронов, сотрудник отдела сменных полос журнала «Страна Советов», и красивая молодая незнакомка. Вид у них был неприлично счастливый. Алику тоже дали путевку в этот пансионат, причем в номер «люкс» на последнем этаже с прекрасным видом на море, поскольку Ронов недавно женился, а цветущая Пицунда – райский уголок на берегу моря, весьма подходящее место для медового месяца.
– Слушай, Лин, мы решили тебя предупредить, – заговорил Алик почти шепотом. – Если к нам вечером будет цепляться одна сумасшедшая дамочка – не обращай внимания. Постараемся от нее смыться, а заодно и тебя прикроем.
– Зачем? – не поняла Лина.
– Мы с ней летели в одном самолете, и тетка несла какой-то бред. Например, сообщила, что сегодня на Красной площади приземлился самолет.
– Действительно, чушь какая-то, – развеселилась Лина.
– Вот и мы решили, что она не в себе…
– Ой, тихо, она идет сюда, – одернула Алика молодая жена Аллочка.
К ним приблизилась дама лет сорока пяти в темных очках и эффектной пляжной тунике. Незнакомка излучала дружелюбие и обаяние, словно актриса, рекламирующая кошачий корм. Дама была в хорошем настроении и была расположена общаться.
– Привет, ребята! – поздоровалась дамочка. – Только что пришла в себя после долгой дороги и решила вас поискать на пляже.
– По-моему, она выдает желаемое за действительное, – шепнул Лине Алик, – эта особа явно не в себе.
– Нелли Петровна, извините, у нас через десять минут встреча с коллегами в баре. Решили попить кофейку перед ужином. Лину мы тоже с собой забираем. Увидимся позже, – сообщил Алик с усыпляющими интонациями опытного дипломата.
– Видишь вон то знание напротив? – пояснил он, когда они втроем отошли на безопасное расстояние. – Это пансионат Литфонда, где Нелька остановилась. Ясный пень, там сплошная богема! Поэты, писатели, а еще, как они сами шутят, «жописы, дописы и мудописы». То бишь, жены писателей, дочки писателей и мужья дочерей писателей. В общем, психов много, так что наша новая подруга туда удачно вписалась. Давай, шевелись быстрее, она на нас смотрит.
Немного отдышавшись после бегства с пляжа, компания заказала в баре по рюмочке коньяка и попросили барменшу Манану сварить кофе по-восточному.
В баре на полную громкость работал телевизор.
– Вчера на Красной площади приземлился легкий самолет «Сессна», – сообщил диктор. – За штурвалом был пилот-любитель из Германии Матиас Руст.
Наступила полная тишина.
– Блин, так эта Нелли, выходит, нормальная? Просто хорошо информированная! – присвистнул Алик.
Лина с Аллочкой ошарашенно молчали.
Выяснить, откуда Нелли узнала про Матиаса Руста раньше всех, оказалось несложно. Она работала корреспондентом в «Известиях», а ее близкий друг, один из замов главного редактора, «по секрету» поделился с подругой закрытой информацией, которую прислал «белый ТАСС». Вскоре «наверху» стало ясно: инцидент с самолетом, приземлившимся на главной площади страны, утаить от народа не удастся, и через несколько часов последовало официальное сообщение ТАСС.