Кулинарная битва

– Что, не думала, что мы на такое способны? – Кеннет хитро подмигнул, но глаза у него были добрыми. – Отстала ты, подружка, от жизни. Тебя здесь давно не было. Я загляну к тебе вечером. Поболтаем.

– Вот и прекрасно. – Теперь Мэй и впрямь хотелось поболтать с ним поскорее. – А сейчас кофе? Пожалуйста, Патрик. Подписываюсь на вас прямо сию минуту. Клянусь вам, я наверстаю упущенное.

Он весело ухмыльнулся, а Мэй смутилась. Похоже, она легко отделалась, хотя совершенно этого не заслуживала.

– И пару маффинов, если можно. Для детей. Они на детской площадке.

Патрик вернулся за стойку, а Кеннет принялся складывать в бумажный пакетик школадные мини-маффины. Вручая Мэй ее чашечку с мокко, Патрик крикнул вслед Барбаре, которая, оставив на столе свою пустую чашку, уже направлялась к двери:

– Хочешь, я испеку пирогов и к вечеру вам пошлю?

Мэй вросла в пол. Все до сих пор шло как по маслу, а Патрик сейчас все испортит! В ужасе Мэй ждала взрыва: мать не потерпит, чтобы ее пироги пек кто-то со стороны. Но Барбара спокойно задумалась:

– Тогда прямо сейчас и начинай. Сделай побольше с черникой. И клубнично-ревеневых. Я к тебе попозже зайду проверить.

Эти не слишком точные указания, похоже, Патрика не смутили:

– Хорошо. Будет исполнено!

С пакетом маффинов и кофе Мэй вышла на улицу вслед за Барбарой. Толстая собака тоже поднялась и ткнулась квадратной черно-белой головой хозяйке в руку.

Час от часу не легче! если случатся еще какие-то подобные странности, у Мэй совсем ум за разум зайдет. Она бросилась догонять мать, стараясь при этом не расплескать кофе.

– Он будет печь тебе пироги?!

Барбара погладила собаку.

– Вскоре после их приезда – они тогда еще свой ремонт не закончили – Патрик попросил меня научить его печь пироги по моему рецепту. Я и научила. Они у него теперь отлично получаются.

Мэй попробовала представить себе Барбару бок о бок с Патриком, синхронно раскатывающих скалками тесто. Они с Амандой обожали материнские пироги ничуть не меньше, чем посетители «Мими». Мэй до сих пор мечтает о пироге с шоколадным кремом, Аманда больше любит яблочный, и обе они всегда готовы на щедрый кусок лимонного с меренгой. Но Мэй вряд ли отважится предложить матери ту или другую начинку, а уж о том, чтобы попросить научить ее печь пироги, и речи быть не может. Пирогами всегда занималась только сама Барбара. Никаких помощников к ним и близко не подпускала.

Ну и черт с ними, с пирогами. Может, ее Патрик научит. Даже если из этой затеи большого проку не выйдет, пост в Инстаграме будет что надо. Да, кстати, чуть не забыла. Мэй остановилась и, приоткрыв врученный ей Кеннетом белый бумажный пакет, нацелила на него камеру телефона. Под ярким утренним солнцем маффины словно светились. «Завтрак в родном городе #пальчикиоближешь», – напечатала Мэй хорошо тренированным большим пальцем. А потом добавила сразу все хэштеги «Кулинарных войн»: «#Кулинарныевойны #родныеместа #блюдасреднегозапада #кулинарныйпутеводитель #Лучшиежареныецыплята #каллориитогостоят».

«С этим покончено», – пробормотала она, готовясь приступить к следующим намеченным задачам и мысленно переключаясь на «Мими». Что, если начать снаружи? Посадить в горшки цветы, пройтись по двору струей под сильным напором? Мать против этого возражать не станет. А там уж можно будет осторожненько и внутрь двинуться: сначала к стойке прилавка, а потом и дальше. «На пироги не приглашаем. И так все разберут – самим не хватит». Мэй перепостила на Фейсбуке лихой текст Патрика поверх фотографии пирогов, видимо, на прилавке их кофейни, и вытащила себе из пакета маффин. Что-то она проголодалась. Наверное, от разговоров о пирогах.

– Посмотрим-посмотрим… – Так и не дойдя до парка, мать остановилась и грузно опустилась на скамейку перед еще не открывшимся магазином «Все для хобби». Собака села рядом, а потом, словно не выдержав собственного веса, растянулась на земле. Барбара посмотрела на Мэй с осторожным любопытством:

– А теперь, пока мы еще далеко не зашли, скажи-ка ты мне честно, что у тебя на уме? Я же вижу, ты что-то задумала.

В вопросе матери неожиданно прозвучал тот же самый тон неизбежного противоборства, который Мэй так часто слышала у Джея. В ней закипало раздражение. Да, она построила планы, и очень даже дельные. Почему, вместо того чтобы дать человеку шанс, надо упираться и стоять на своем?

От ответа она увильнула:

– Так, мелочи всякие. Мы ими прямо сейчас и займемся. А ты, я уверена, по внукам соскучилась.

Маленьких детей мать не особенно жаловала. Но все же…

– М-м-м, – хмыкнула Барбара. – Я их в Нью-Йорке на Рождество видела. Подарки и няня их интересовали куда больше, чем я. А сегодня им маффины нужнее. Да я, собственно, не возражаю. Вот испеку им пышки в субботу, тогда и стану для них самым важным существом на свете. На десять минут… Давай не юли, выкладывай. – Она похлопала рукой по скамейке. – Кофе я уже выпила. Так что готова тебя послушать.





Аманда




Возвращаться в пустой дом, когда дети были в школе, Аманда не любила. Если она работала в дневную смену, то обязательно куда-нибудь шла: к Патрику и Кеннету, или к Нэнси, или в «Волмарт». Работала волонтером – по сути, стала учительницей рисования в начальной школе, потому что штатный учитель, который преподавал еще и в средней, и в старшей школах, мог появляться там только раз в неделю. А иногда брала свои блокноты и в хорошую погоду пристраивалась где-нибудь на скамейке или за столом для пикника. Короче, делала что угодно, только бы не идти домой, в этот бардак. Ее хаос никогда не достигал масштабов Барбары, но она все равно чувствовала себя раздавленной под его напором. А еще тишина. Только бы не возвращаться в тишину.

Но сейчас, после встречи с Мэй, она немедленно должна оказаться дома. Слезы, навернувшиеся на глаза при виде их поваленного дерева, грозят превратиться в неиссякаемый водопад. ей необходимо остаться в одиночестве ее маленького домика, чтобы стряхнуть тоску и избавиться от чувства, что с корнем вывернут не только любимый тополь.

Она ни за что не позволит Мэй дотронуться до своей долбаной кухни. Последний раз Аманда видела Мэй у себя на кухне два дня спустя после похорон Фрэнка. По пути в Нью-Йорк Мэй заявилась с чемоданом, считай уже уехала, но заглянула, чтобы напоследок обрушиться с нападками на всю ее, Аманды, жизнь. Сидя за кухонным столом и складывая в аккуратные стопки открытки с соболезнованиями, она спрашивала – нет, не просто спрашивала, настырно допытывалась – о ее планах на будущее.

– Действие – лучшее утешение, лучшее лекарство от нервов, – заявила тогда Мэй, надеясь тут же навести порядок на ее кухонных рабочих поверхностях. Аманда помнит нахлынувшую на нее ярость. Единственное, чего ей тогда хотелось, – это одним взмахом смести на пол открытки, блендер, тостер, кофейные чашки – одним словом, все и отовсюду. Хотелось орать сестре, что это не нервы, что это животный ужас, что это кошмар, что ей нестерпимо, что она не выдержит и что Мэй даже представить себе не может…

Но ничего подобного она не сделала. Она сидела, разглядывала линолеум и что-то бормотала, надеясь, что сестра сейчас уйдет или по крайней мере перестанет всем своим видом показывать, что горе Аманды для самой Мэй оскорбительно.

Мэй тогда встала перед ней на колени, чуть не до полу свесив свой живот – кажется, она была тогда на седьмом или восьмом месяце, – и взяла Аманду за руки:

– Поедем со мной в Нью-Йорк. Найдем дом, где-нибудь на окраине, где подешевле, будем жить все вместе: ты, я, Джей, дети, работу тебе найдем, учиться снова пойдешь, поможем тебе начать все сначала. Я понимаю, все это ужасно, но ты справишься. Тебе просто нужен план.

Аманда качала головой. В кухню вошла Фрэнки, которой тогда и восьми еще не исполнилось, и Мэй притянула ее к себе:


– Фрэнки, хочешь поехать жить с тетей Мэй? И с мамой?

Фрэнки, робкая и подавленная, молча прислонилась к Аманде. Аманда обхватила дочку, прижала к груди ее головку и в упор глядела на Мэй.

– Не смей этого делать, – сказала она. – Не смей! Таких вопросов детям задавать нельзя. Мы никуда уехать не можем. У нас все нормально. Мы без тебя справимся.

Ни кто она, ни что ей надо, Мэй понять не могла. Никогда не могла. И никогда не поймет. А кухня у Аманды в порядке. И она сама в порядке. Аманда бросила на пол сумку. Оттуда вылетел листок с пунктами, про которые Мэй предлагала говорить с «Кулинарными войнами». «Мы близки, но каждая живет своей жизнью». Аманда схватила листок, смяла его и быстро затолкала в помойное ведро.

Вот, пожалуйста, убедись. Она всегда выбрасывает мусор.

Оставшиеся после завтрака миски Аманда составила в раковину, добавив их к тарелкам из-под вчерашней пиццы. Отвернулась от рваных коробок и грязных разодранных пластиковых контейнеров из-под замороженных готовых обедов, от бутылок, выстроившихся в ожидании, что кто-то их сполоснет и отправит в бачок для переработки отходов, от все еще стоящей на полу миски Пикла, от всего, что шло в ее жизни наперекосяк. Она достала последний альбом для набросков, сердито перелистала страницы. Как только в руке у нее оказался карандаш, ей сразу стало полегче, и на чистом листе начал возникать взъерошенный цыпленок, удирающий от смерча в курятник. Сомнительное прикрытие – его курятник стоит у смерча на пути.

В маленьком городке нельзя вырасти «ребенком, который классно рисует», без того, чтоб к тебе не приставали с просьбами: нарисуй то, нарисуй это. В результате не было, наверное, в Меринаке дома, где бы не нашлось одной из ее курочек – из тех, кого она мысленно называла «подружка». Она рисовала этих толстеньких хохлаток одним ясным, чистым росчерком, и могла делать это, даже не откладывая вязанья, могла рисовать за чашкой кофе или перед кассой супермаркета, где покупала продукты. Аманда обменивала их на всякие услуги и была счастлива видеть своих «подружек» на меню их ресторана или на рекламном флаере какого-нибудь магазина.

Остальные куры и цыплята – всевозможных цветов, форм и размеров – жили в ее альбомах. Они были вредными, были уродцами, были тощими, со стоящими дыбом хохлами или плешивыми. Их истории переполняли ее альбом. Все началось с отдельных цыплят; потом они соединились в группки и сценки, но поначалу все оставались вместе на одной странице. а в нынешнем году сценки вдруг стали разрастаться в историю. На одной странице история больше не умещалась. Теперь Аманде приходилось все время возвращаться назад, заранее придумывать, что с кем случится, преодолевая непредвиденные повороты, по несколько раз перерисовывать и менять каждую группу до тех пор, пока, в отчаянии от своей никудышности, она не посылала их всех подальше.

Аманда достаточно разбиралась в деле и понимала, чтобы как следует рассказывать истории в картинках, ей надо учиться. О существовании мест, где этому учат, ей напоминали всевозможные буклеты, которые приходили Гасу по почте из университетов. Но, чтобы туда попасть, нужен настоящий талант, какой был, к примеру, у Била Хендерсона. Бил окончил ту же школу, что и она, лет на двадцать раньше Аманды и был в Меринаке легендой. Его комиксы про мальчишку и пингвина знает теперь вся страна. Но он после своего успеха все забросил и стал настоящим отшельником. Правда, сначала он учился в художественном колледже. Она специально нашла его биографию в интернете. И каждый раз, читая про курсы и классы по иллюстрации и повествовательной графике, поневоле себе признавалась: если бы она этому всерьез училась, не приходилось бы пробираться во всем на ощупь, и ошибок было бы меньше.

Аманда заштриховала смерч, немного слишком жирно, а потом перелистнула несколько страниц назад и с головой ушла в историю тощей Карлин, курицы, которую в цыплячьей школе никто не любит, которую постоянно клюют пухленькие курочки и над которой насмехаются петухи-задаваки.

Ее собственная история на историю Карлин была совсем не похожа. Ее в школе все любили, главным образом потому, что она специально не хотела выделяться, старалась носить то, что носят все одноклассницы, поступать, как поступают остальные. Незачем повторять ошибки сестры. В отличие от Мэй, Аманда делала только то, что от нее ожидали, и ничего больше. Она была примерной девочкой.

Карлин примерной девочкой не назовешь. В маленьком курином городке она – белая ворона. Интересно, разве может курица быть вороной? Неоперившимся цыпленком она вовлекает в свои затеи и планы других неоперившихся цыплят. Потом цыпленком-подростком оказывается в одиночестве: стремится что-то всем доказать. Она не знает, что делать со странными сверхъестественными силами, которыми природа ее наделила, а других кур нет. Сверстники безжалостно травят Карлин, жестоко над ней издеваются, и все это будет продолжаться до тех пор, пока она не даст волю таящимся в ней силам. Что, конечно же, произойдет на выпускном вечере – как в «Кэрри» Стивена Кинга, любимой книге Аманды. Тогда-то она и испепелит всех остальных цыплят в диком потоке масла и огня.

Аманда решила, что на парадном обеде, которым закончится выпускной вечер Карлин, будут подавать жареных цыплят.

Забыв обо всем на свете, Аманда рисовала, пока не посмотрела на часы и не обнаружила, что пора бежать сломя голову, встретить из школы Гаса и Фрэнки и везти их, как обещала, на съемки. Убрать альбомы со стола времени уже не осталось. Так что во «Фрэнни» она явилась в странном настроении, как будто она это не она, а доведенная до предела Карлин, готовая вот-вот сорваться и выкинуть бог знает что.

Правда, сама она, Аманда, как ни странно, чувствовала себя много лучше. Про «Кулинарные войны» и их коварные намерения Мэй просто напридумывала всякой ерунды. В этом ее убедили приветствия Сабрины. Иначе разве могла бы ведущая встретить ее так тепло и радушно? В своем первом интервью Аманда, может, и наболтала лишнего, но это просто оттого, что не знает, как обходиться с секретами – у самой-то у нее никаких секретов нет. В любом случае, все, что она сказала, – чистая правда. Напряжение спало, и она ощутила прилив энергии, а решимость ее Карлин прибавила уверенности и ей самой. С незнакомым удовольствием от сознания полного контроля над ситуацией Аманда повесила сумку и присоединилась у стойки бара к Нэнси, беседовавшей с Сабриной о расстановке столов.

– Мы подвинули столы так, чтобы камеры могли следить сразу за всеми, – объясняла Сабрина. – И еще, нельзя ли вас попросить разделить этот отсек на две части – мы бы хотели видеть видеть работу сразу двух ваших официантов. А вместе с Амандой я рассажу перед камерами самых разных посетителей. Я подсадных уток за версту чую, так что под моим надзором жульнические дифирамбы никому никогда петь не удастся.

Сабрина засмеялась, а у Нэнси лицо искривилось от ужаса, то ли при мысли о новой расстановке столов, то ли оттого, что Сабрина заподозрила ее в жульничестве, – этого Аманда так и не поняла.

Она видела, что Нэнси сосредоточенно пытается распределить, кто какие столы будет обслуживать, прикинуть равномерное распределение чаевых при новой расстановке. Чтобы ее не отвлекать, согласилась сделать за свекровь все, что просит Сабрина.

– Вот и отлично, – ведущая что-то пометила в своем блокноте. – А вы сегодня что-нибудь особенное собираетесь устраивать? Какое-нибудь эксклюзивное предложение по случаю «Кулинарных войн», скажем, на закуски или напитки.

Аманда вспомнила, что видела в Инстаграме специальное предложение «Мими»: бесплатный пирог к обеду. Они могли бы сделать гораздо лучше, но ни в чем подражать Мэй она не хотела. Нэнси понесла официантам новый план расстановки столов, а она размышляла, задумчиво барабаня по столу. Нет, бесплатный десерт не подходит. Бесплатный десерт у Мэй. Жареный цыпленок у них в меню всегда, и скидка на него – тоже для них дело обычное… Мэй всегда что-нибудь самое легкое перехватит. Что же такое придумать, что только во «Фрэнни» возможно?

Придумала!

– Сделаем эксклюзивное предложение на напитки. Что-нибудь в духе «Кулинарных войн».

Сабрина задумалась:

– Неплохо. Можно перцу прибавить: у вас как-никак соревнование. Мэй вчера говорила, что хочет добавить «Мими» бруклинского блеска. А вы могли бы сыграть на том, что вам ничего менять не надо. Понятно, конечно, что она твоя сестра, но можно все-таки и оторваться, правда?

Аманда почувствовала, как у нее внутри закопошились бесенята:

– Можно дать нашим коктейлям и напиткам местные названия. Например, «Секс в прерии» или «Мул из Миссури». – Аманда подозвала проходившую мимо Мари-Лауру. – На сегодня переименовываем твои коктейли, МЛ. Устроим антинью-йоркскую акцию.

– Класс! – загорелась барменша. – «Кислый Сити», «Меринакополитен» или что-то в этом роде.

– «Длинная дорога до Лонг-айленда айс ти», – подхватила Аманда. – Или вот, специально для Мэй: «Матовое игристое»: нам в наши игры никакого блеска добавлять не надо.

Сабрина вырвала из блокнота лист и театральным жестом протянула его Мари-Лауре.

– Вот и запиши здесь весь свой ассортимент на сегодня.

Отличная находка! Проблема только одна: Мэй об их акции может и не узнать. После сегодняшнего утра Аманде страшно хотелось ткнуть сестру носом в разницу между «Мими» и «Фрэнни», равно как и в то, что люди здесь хотят совсем не того, что она им навязывает.

– Только вот как об этом сообщить? – спросила Аманда. – Не сомневаюсь, люди придут даже просто выпить. Повесить анонс у входа – этого мало. А больше мы ничего не можем.

Сабрина махнула рукой с телефоном:

– А это? Твиттер, Инстаграм, Фейсбук? Пусть каждый из вас напишет на своей странице и в новостную ленту на целый день запустит.

Аманда покачала головой:

– Мы такого не делаем.

Она Инстаграм обожает. Но больше как наблюдатель и как подписчик – сама ничего не постит. Да и Нэнси всегда настаивает, что шумиха в соцсетях – это не стиль «Фрэнни». Без конца повторяет: «Нам никакая реклама не нужна». Это и папаша Фрэнк говорил, даже когда рекламировал все, что мог.

– Надо же когда-то начинать, – вздохнула Сабрина. – Ну… сейчас можно попросить тех парней из кофейни. «Стандарт 1908», кажется. В вашем штате у них в соцсетях подписчиков больше всего.