Кукольная королева

«Люди могут счесть тебя человеком, – всплыли в памяти мамины слова, – но мудрый оборотень всегда увидит кошку в твоих глазах».

– Они не эйрдали, Лир. Это точно, – проговорила женщина. – Обычные люди… почти. Как и зачем к нам пожаловали, ребятки?

Это сказали ласково, но Таша расслышала притаившиеся за лаской когти.

– Мы пришли через зеркало, – отрапортовал Джеми. – Нам срочно нужно было в Пвилл. Отец Кармайкл послал нас сюда. Помните такого?

Смущение в лице воинственного Лира превратилось в благоговение – одновременно с тем, как его мать изменилась в лице.

– Ещё б не помнить! – воскликнул он. – Да мы с Мэл на него до конца дней своих молиться будем!

Женщина на кровати торжественно перекрестилась, и у Таши возникло смутное подозрение, каким образом Арон познакомился с обитателями этого дома.

– Если б не он, лежать бы нашей Кире сейчас в земле. У ней пуповинка при родах вокруг шейки трижды обернулась, бабка повивальная только руками развела, – прочувствованно продолжил Лир. – Мы с Мэл в слёзы, а мама за целителем побежала. А святой отец в ту пору, слава Богине, проездом в Пвилле был и, слава Богине, случайно ей по дороге встретился… у него на руках дочка наша первый крик и издала.

Почти знакомая история, подумала Таша, повисая на Джеминой руке: ноги уже отказывались держать свою бедовую владелицу.

– Как Арон меня убедил, что сможет помочь, до сих пор понять не могу, – сказала хозяйка дома, – но, наверное, до конца жизни не расплачусь за то, что убедил. – Сквозь странное марево, в котором плыла комната, Таша всё равно увидела, что воспоминания стёрли с женского лица все намёки на недоверие. – Я Тальрин Ингран. Это мой сын Талир и Мэлли, его жена. Вас как величать, молодые люди?

Молодые люди послушно представились. Предусмотрительно добавив после «Таши» и «Джеми» фамилию «Кармайкл».

– Выходит, – Тальрин изогнула тонкую золотистую бровь, – вы его…

– Дети, – хором подтвердили они.

Посвящать госпожу Ингран в тонкости неродственных связей их дружной компании было бы слишком долго.

– И Арон вас…

– Да, усыно…

– …доче…

– …рил. – Джеми в панике подхватил Ташу, норовящую осесть на пол. – Можно мы у вас побудем, пока отец не подъедет? Таше очень плохо.

– Арон тоже прибудет сюда?

– Должен к вечеру быть.

Улыбку Тальрин – которую та старалась, но не смогла скрыть – Таша тоже различила даже сквозь сумрак дурноты, волнами накатывавший на глаза.

– Лир, постели́ девочке в детской, – коротко велела женщина. – Так вам нужен лекарь?

– Лекарская лавка, если точнее. Зелье я сам сварю, но у меня нет пары ингредиентов, без которых…

– Я вас провожу.

Что было дальше, Таша не помнила. Но, учитывая, что её участие в дальнейшем не требовалось, во тьму она наверняка провалилась со спокойной душой.





* * *


Она идёт по стеклянному лесу.

Серебряный туман ластится к рукам и стелется под туфли. Серебряная земля отвечает рябью на её шаги. Она расходится под ногой короткими, быстро гаснущими кругами, но держит – сгущённой ртутной водой, упругим жидким металлом.

Стеклянные листья шепчут её имя.

– Таша…

Она идёт мимо зыбких теней, танцующих в стороне.

– …Ташшша…

Она идёт среди белизны и серебра, среди неощутимого ветра, плетущего её имя из перезвона хрустальной листвы, когда из тумана проступает ещё одна тень. Она не скользит далёким призраком меж прозрачных стволов: она движется навстречу, в том же темпе, в том же ритме, что гостья из плоти и крови, чужая в этом мире серебра и стекла. Листья звенят над её головой, чтобы затихнуть, как только тень пройдёт под ними, и Таша понимает – её звали сюда.

– Кто ты?

Они сближаются на три шага, не больше, когда из непроницаемой серости проступают волосы, одежда, черты. То, что было тёмным силуэтом, обретает очертания, и когда Таша замирает, девушка напротив замирает тоже.


– Твоё прошлое и будущее.

Голос манит и пугает. В нём певуче звенит хрусталь и стекло трещит под каблуком.

Девушка молода, но старше Таши; у неё светлые глаза – чуть раскосые – и острое лицо с тонкими чертами. Волнистые волосы, блестящие и чёрные, как графит, едва прикрывают уши. Платье тоже чёрное, стекающее с плеч невесомой дымкой чуть плотнее тумана вокруг.

Таша не сразу понимает, почему это лицо кажется ей знакомым. Так могло бы выглядеть её собственное – если бы его рисовал тот, кто не совсем точно помнит оригинал. Губы другой формы. Скулы немного острее. Нос чуть длиннее. Несколько небрежных мазков, мизерных изменений, налёт пяти-семи лишних прожитых лет, и в чертах почти не узнать, с кого их срисовывали. Только глаза те же, что она видит в зеркале каждый день… если бы не смотрели так, как Таша никогда не смотрит.

– Звучит бессмысленно, – отвечает она, глядя на свою зеркальную тень. – Я никогда такой не была. И едва ли буду.

– То, что ты не видишь смысла, не значит, что его нет. Смысл неведом вам, живущим по ту сторону зеркала. Почти всем.

– Почти?

Тень жмёт плечами. Таша удерживается от желания сделать то же, просто чтобы проследить, насколько жест выйдет похожим.

– Всё оставляет след. Ты меняешься, приходишь в мир и уходишь из него. Ваши зеркальные тени всегда ждут тут. Кто-то знает об этом. Большинство нет.

Смотреть на неё долго – невыносимо: чем дольше смотришь, тем навязчивее ощущение, что зримое плавится под взглядом, как глина. Сотканное из серости лицо норовит перетечь в другое, как на тех картинках, где можно увидеть одновременно девочку или старуху, танцующую девушку или плачущую каргу.

– Так не должно быть. – Таша оглядывает стеклянный лес. – Я не должна быть здесь.

Краем глаза она замечает, как при повороте головы чёрные волосы на долю секунды сменяет светлая грива, а платье – льняные штаны и светлая рубашка, словно под нужным углом открывается тайная зеркальная грань, наконец отразившая истину. Но когда Таша смотрит на своё отражение, оно снова до насмешки, до издёвки на неё непохоже.

«Дым и зеркала» – девиз фокусников к этому обманчивому миру применим не меньше.

– Не должно. Ты исключение. По многим причинам. – Тень улыбается, и Таша понимает: она не хотела бы увидеть её улыбку ещё раз. – Он, властвующий над зеркалами, слишком часто замыкал один и тот же круг. На тебе. Это не могло не иметь последствий.

– Какой круг? Кто «он»?

С той же улыбкой, что морозит кожу даже в мире, где нет ни тепла, ни холода, тень вскидывает расправленную ладонь на уровень глаз.

– Ты не случайно видишь его во снах. Ты увидишь его снова… если доживёшь.

Таша смотрит на руку, сквозь которую просвечивает серебряный туман. Всё-таки поднимает собственную, понимая, как это странно: повторять движения своего отражения.

– Таша!

Она видит ртутный блеск здешней земли – через прозрачную плоть и хрустальные кости.

– Таша, проснись!

Она смотрит на свои пальцы, стеклянные, как деревья вокруг. Стекло ползёт по руке вверх, подбирается к локтю, поглощает и перемалывает её, живую, в блеклую часть мира теней…

Таша наконец разомкнула веки – и увидела Джеми, нависшего над ней с большой глиняной кружкой.

– Я лекарство принёс, – сказал он, будто извиняясь.

Она лежала на перине, постеленной на пол небольшой комнаты, где дневной свет просачивался в щели закрытых ставней. Древесный узор с досок пола переходил на обшитые стены. Судя по белёной лошадке-качалке в окружении разбросанных тряпичных кукол, Лир исполнил поручение матери, постелив гостье в детской.

Никакого тумана. Никаких зеркал.

– Сможешь сесть? Сидя пить удобнее.

Таша посмотрела на свои руки, безвольно вытянутые вдоль тела; каждое движение глаз отзывалось в затылке тупой ноющей болью. Почти неосознанно подняла одну – так, чтобы витражный светильник, сиявший на тумбочке подле узкой кровати, оказался за её пальцами.

Увидела разноцветные стёклышки, оплетённые бронзовой оправой. Сквозь свою ладонь.

Стало быть, не просто сон…

Странно, но она не испугалась. Она вообще ничего не почувствовала – может, потому что телу её было слишком плохо, чтобы оно могло тратить силы ещё и на чувства. Лишь повернула голову, успев заметить взгляд Джеми, прежде чем тот отвёл глаза.

Затравленный взгляд провинившегося щенка.

– Лихорадка, значит, – прошелестела Таша, опустив слегка прозрачную руку. – С которой лучше не шутить.

Джеми молчал.

– Может, всё-таки скажешь правду?

Джеми убито молчал.

– Джеми…