Кукла для босса

— Какой он породы? — бойко поинтересовалась Ева. И Агафонову показалось, что она ничуть не испугалась.

— Помесь кабана с медведем, — хохотнул Михаил, оглаживая ее по спине. — А если серьезно, то метис московской сторожевой и кавказца. Очень умный пес. Это папа мой по делам уехал, — сообщил он. — Вот и пришлось на время взять.

— Зак, — позвала Ева и наклонилась к собаке. Провела ладонью по широкому лбу. — Собачка моя дорогая, — проворковала она, оглаживая большую, как у телка, голову.

— Ничего себе собачка! Это серьезный пес, Ева, — улыбнулся Агафонов, целуя ее в висок, а потом в шею. — А ты чем занимался, Зак? — серьезно осведомился он у собаки, и пес, оглянувшись на хозяина, лениво потрусил к террасе. Михаил, неохотно выпустив Еву из своих объятий, вслед за собакой прошел на кухню, а там в открытую дверь вышел на террасу и недовольно присвистнул. — Оголодал, что ли? — поинтересовался изумленно, увидев пару придушенных голубей. Пес посмотрел на него серьезно и будто бы укорил:

«Ну ты даешь, Мишаня? Это же добыча!»

— Вот и радуйся, — пробурчал Агафонов. — Только больше птиц не лови, а то ко мне заявится долбаный Гринпис. Занимайся своим трофеем, — подытожил он, — а нам не мешай, ладно?

Пес, будто соглашаясь, кивнул и с голубем в зубах потащился в дальний угол террасы.

Агафонов, тяжело вздохнув и оставив стеклянную раздвижную дверь чуть приоткрытой, вернулся к Еве.

— Не бойся, — заявил он, обнимая ее. Его пальцы прошлись по шее, затем по спине. А губы снова прокладывали дорожку к ключице. — Зак до утра не вернется.

— Ему же холодно…

— Это дворовая собака, — поставил точку в споре Михаил. — Чай, кофе, вино? Что желаешь?

— Ничего, — охнула Ева, прижимаясь к нему и безотчетно водя ладошкой по груди.

— Тогда первая занимай ванную, — распорядился он, кивая на полупрозрачную стеклянную дверь, — а я пока схожу за твоими вещами. Нет смысла оставлять их в офисе. Сейчас народ разойдется и каждый этаж опечатают.

— Хорошо, — пробормотала Ева и, как только осталась одна, позвонила отцу.

— Папа, — заявила весело. — Я дома сегодня останусь, а утром к вам приеду.

— Хорошо, Ева, — согласился отец. — Так будет безопасней, чем поздней ночью тащиться к нам в Филипповку. А завтра мы за тобой заедем. К восьми будь готова.

— Обязательно, — отрапортовала она и, закинув сотовый в кулек с шамаханским нарядом, тяжело вздохнула, пытаясь справиться с накатившим волнением. Она стащила с себя ботфорты и на цыпочках подошла к заветной двери. Открыла нерешительно да так и застыла на пороге.

— Ептиль, — тихо пробормотала Ева, даже не пытаясь скрыть своего восхищения. — Твою мать… — выдохнула она, боясь шагнуть внутрь. В ярко-синем сиянии подсветки виднелась роскошная комната. Стены и пол цвета берлинской лазури, черные, натертые до блеска поверхности столешниц и белоснежные чаши раковин. А еще около гигантского панорамного окна во всю стену стояла ванна правильной прямоугольной формы. Внизу за стеклом мерцал огнями засыпающий город. Ева подошла поближе, любуясь открывшейся панорамой. Нашла взглядом Ленинский проспект, а потом отыскала и свою Ломоносовскую.

— На рассвете здесь еще красивей, — пророкотал сзади Агафонов, и, повернувшись к нему, Ева попала в яростный захват крепких рук, губ, языка и одной ноги…

Пальцы Агафонова уже нашли змейку платья. Осторожно повели язычок молнии вниз. А затем плавным движением стянули с плеч мягкий трикотаж, в одночасье ставший жалким и ненужным.

— Ева, — прохрипел Агафонов. — До чего же ты красивая, — охнул он, по-хозяйски заводя руки ей за спину и молниеносно расстегивая лифчик и отбрасывая его в сторону. Нежно провел ладонью по округлому полушарию, слегка прикусывая твердую горошину. Розовую и ужасно сладкую.

Ева растерялась, впервые оказавшись в руках опытного мужчины.

«Это тебе не мальчишки-ровесники, — хмыкнула она, пытаясь совладать с собой. — Насмотрятся в интернете порнухи и пытаются всех убедить в своей крутизне. А Михаил Александрович у нас опытный товарищ», — мысленно охнула она, чувствуя, как зубы Агафонова слегка сдавливают кожу.

— Ева, — пробурчал он. — Не могу больше ждать, кисонька! Потом поласкаемся, малыш, — пробормотал он, увлекая за собой на невысокую черную кушетку, стоявшую почти около самого входа и оттого не бросившуюся Еве в глаза. Она словно со стороны наблюдала, как куда-то угол отлетают ее трусики и красный Агафоновский свитер, как на пол падают его джинсы… Будто в кино, она смотрела на саму себя в отражении панорамного окна, простирающегося по всей длине ванной комнаты. Видела обнаженную девушку и мужчину, нависшего над ней. Почувствовала дрожь от его прикосновений и сама потянулась к нему. Зарылась пальцами в волосы, провела руками по накачанным плечам и наткнулась на горящий взгляд, опаливший и заставивший вспыхнуть.

— Ты готова, Ева? — прохрипел он, становясь между ее ног, и снова повторил: — Не могу ждать.

Она кивнула, из разговоров подруг понимая, о чем он спрашивает.

«Сказать или не заметит? — пронеслось у нее в голове. И Ева, испугавшись, что Агафонов прогонит ее, решила смолчать. — Да какая разница?» — мысленно хмыкнула она, чувствуя, как ее первый в жизни мужчина подминает ее под себя, как он, напряженный и горячий, входит внутрь и, толкаясь, прокладывает дорогу. Она сдержалась, подавив вскрик, и даже не сразу поняла, что, чуть продвинувшись внутрь, Агафонов замер на месте.

— Ева, — прорычал он ей в ухо. — А предупредить заранее ты могла? Или не посчитала нужным?

— Я… — пролепетала она.

— Молчи уже, — рыкнул Агафонов, залепляя ей рот поцелуем. Потом задвигался, медленно и осторожно, будто сапер на минном поле.

«Твою мать, — мысленно ругнулся Агафонов. — Это ж надо было так нарваться. Она, конечно, смолчала, но ты и сам должен был поинтересоваться, — хмыкнул он про себя. — Кто бы подумал…»

Дальше он связно мыслить не мог, чувствуя, что вот-вот взорвется от напряжения от охватившей эйфории и осознания, что Ева — маленькая тугая девочка- принадлежит только ему.

«Защита, твою мать, — вскинулся он, но остановиться и прервать любовное действо не смог. Или не захотел. — Залетит, поженимся», — буркнул он про себя и, встретившись взглядом с Евой, понял, что уже можно не сдерживаться. Голубые глаза, затуманенные страстью, смотрели на него наивно и искушенно.

— Ты моя, — прорычал он, прижимая ее к себе и двигаясь вместе с ней в самом древнейшем танце. — Только моя.

Агафонов не стал пояснять. Моя навсегда? Или до утра?

Отдышавшись, он взял ее на руки и отнес под душ. Еве показалось, что струи теплой воды ударили отовсюду. Со стены — жесткими спиральками, сверху — ниспадающими каплями африканского душа.

— Прости, — прошептал он, ставя ее ступни на свои и одной рукой придерживая ее за спину. Боковые струи тотчас же исчезли, а капли сверху полились чуть интенсивней. Губы Агафонова опять проникли в Евин рот и полностью лишили остатков разума. Руки опытного любовника уверенно прошлись по спине, потом по ягодицам. Ева прижималась к нему, обнимая его за крепко сколоченный торс обеими руками и пряча лицо на груди. Она чувствовала, как вода струится по намокшим волосам, понимала, что как заправская любовница должна вести себя раскованно и непринужденно. Но ничего не получалось. Совершенно ничего. Хотелось вот так стоять рядом. Вжаться поплотнее в мощное тело Агафонова и не его отпускать. Никогда.


— Ева, — тихо и ласково позвал Михаил. — Пойдем в кровать, милая.

Она кивнула, слабо отстраняясь, но тут же снова попала в захват цепких бульдожьих лап. Агафонов развернул ее и медленно потерся животом об ее спину и ягодицы. Обе его ладони тотчас же легли на ее тяжелые и идеальные полушария, легко и чуть болезненно сжимая их. Она почувствовала, как сзади опять каменеет и упирается в позвоночник горячая плоть.

«Ох ничего себе», — успела подумать Ева, как снова послышался жаркий шепот Агафонова:

— Я не дам тебе спать, не надейся…

Она смутно помнила, как они все-таки выбрались из-под душа и, наскоро завернувшись в белоснежные полотенца, устремились в спальню.

Ева мельком огляделась по сторонам. Ничего необычного. Высокое кожаное изголовье кровати темно-коричневого цвета напоминало шоколадную плитку, обои цвета кофе с молоком придавали комнате утонченно-уютный вид, а белые кресла оживляли унылый монохром.

— Ложись, — велел Агафонов, кивая на разобранную постель, и даже слегка шлепнул по попе.

— А ты? — удивилась Ева.

— Сейчас приду, — усмехнулся он и, наклонившись, нежно поцеловал.

Ева сделала шаг к кровати и удивленно уставилась на хозяина дома, подкинувшего дрова в чуть тлеющий камин. Настоящий камин с живым пламенем! В многоэтажном здании!

— Ты чего? — улыбнулся Агафонов и, взяв ее за предплечье, плюхнулся на постель. Ева приземлилась рядом, но в тот же момент сильные руки любовника уложили ее к нему на живот.

— Попалась? — хохотнул он, убирая с ее лица волосы и покрывая его мелкими поцелуями. — Не переживай, — серьезно пробормотал он. — На этой кровати я обычно сплю один, — прошептал он, умолчав, что дальше по коридору имеется круглый сексодром из белой кожи, запросто вмещающий несколько человек. Комната без окон и с дополнительной шумоизоляцией. Шест, стереосистема, бар, все дела… Вот только заниматься там с Евой любовью совершенно не хотелось. Он осекся, прекрасно понимая, что сейчас последует вполне традиционный вопрос «почему?». Но, слава богу, Ева смолчала. Но, честно говоря, и сам Агафонов не знал ответа.

«Так зачем же ты уложил ее в койку, где спишь только сам? Проняло до костей, что у нее никого не было? Или чтоб контролировать Зака, дербанящего свои трофеи на террасе? А может быть, впервые в жизни от простого секса в миссионерской позе снесло крышу?» — Агафонов не знал и не спешил с выводами.

«Мне хорошо с ней», — поставил он жирную точку в раздумьях и, перевернув Еву на спину, навис над ней тенью.

Они задремали только под утро и почти тут же проснулись от резкого звука, донесшегося с кухни. Вернее, первым подскочил Агафонов, чем и разбудил Еву.

— Что? — спросонья пробормотала она, потянувшись к нему.

— Спи, спи, — прошептал он, целуя ее в висок.

— Там кто-то ходит? — испуганно мяукнула она и воззрилась на него широко распахнутыми глазами.

— Товарищ Зак, — скривился Михаил. — Видимо, мой кабаний медведь соблаговолил вернуться в дом. Пожрать, небось, захотел. Сейчас задам этой скотине корма и приду, — сообщил Агафонов, нежно огладив тяжелую грудь любовницы. Накинув черный махровый халат, он босиком прошлепал на кухню, намереваясь выдать папиному троглодиту кашу с мясом, с утра специально сваренную домработницей Анной Васильевной. Но включив свет, Агафонов грязно выругался.

— Твою собачью маму, Зак, — рыкнул он на собаку. Пес, конечно, дрессированный и умный, но должен признавать первенство хозяина. — Вот что ты наделал, паршивая морда?

Зак виновато глянул на него и гордо удалился на заснеженную террасу.

— Птицу свою забери, — тихо, но грозно скомандовал Агафонов. — Тебя бы еще заставить полы помыть…

Пес вернулся и, укоризненно глядя на Михаила, забрал с бледно-серой глянцевой плитки истерзанную тушку.

— Пока хозяин развлекал гостью, ты решил от души повеселиться, — недовольно пробурчал Агафонов, рассматривая пол кухни, щедро украшенный окровавленными мазками. — Тут той птицы, — пробормотал он себе под нос и, зайдя в прачечную, набрал в ведро воды и взял швабру с тряпкой. — Твою мать, Зак, — снова выругался Михаил. Можно было оставить и самому не убирать. Завтра, то есть уже сегодня, ровно в десять придет Анна Васильевна и все помоет. Но в любой момент на кухню может выйти Ева и испугаться…

Он попытался вспомнить, когда в последний раз ему приходилось махать шваброй и тряпкой. Армия не в счет. И по всему получалось, что только в родительском доме. А значит, почти двадцать лет назад. Быстро вымыв пол, он запустил кофемашину и минут через пять вернулся в спальню с подносом, где возвышались два стакана с латте.

— Подкрепись, и поговорим, — предложил он Еве, голой стоявшей у окна и задумчиво взирающей на спящий город.

— А? — вздрогнула она. — Что?

— На вот надень, — Агафонов, поставив поднос на небольшой столик около камина, залез в шкаф-купе и вытянул оттуда первую попавшуюся рубашку. Белоснежную сорочку от Бриони по цене, равной среднемесячному окладу начальника юридического отдела. — Моя собака не привыкла к виду голых женщин, — фыркнул он, замечая, как его любовница накидывает рубашку, как подворачивает рукава и застегивает пуговицы. — Не развращай пса, Ева…

— Ты так говоришь, — усмехнулась она, — будто тут кроме меня отродясь женщин не бывало.

— Ну да, — искренне заверил он, усаживая ее в белоснежное кресло и садясь рядом в точно такое же. Агафонов хлебнул кофе из своего стакана и, задумчиво глядя на Еву, поинтересовался серьезно: — Это что за разговоры об увольнении? Ксения Олеговна вчера аж напилась с горя… — нетерпеливо бросил он, умолчав, что застал Ксению Рубакину в объятиях Игоря Антонова.

— Я ей ничего не говорила, — охнула Ева. И в мягких бликах пламени ее лицо показалось ему особенно нежным. — Только с Надеждой Сергеевной поделилась…

— А та ей из машины позвонила, когда домой ехала…

— Откуда ты знаешь? — пробормотала она, прикрывая пунцовые щеки ладошками.

— Когда твои вещи забирал, Ксения доложила, — улыбнулся он, проводя рукой по ее коленке. — У нас в компании секретов не бывает. Все равно или поздно становится явным, — досадливо крякнул он и добавил строго: — Я не хочу тебя отпускать, Ева. Мне кажется, нам будет хорошо вместе.

— Наверное, — неуверенно кивнула она.

— Точно тебе говорю, — пробормотал он и, дождавшись, когда она допьет кофе, взял на руки и перенес в постель. — Я не подпишу твое заявление, — предупредил он, снимая с нее рубашку и отбрасывая в сторону. — Такими сотрудниками не бросаются, — хохотнул довольно.

— Конечно, — кивнула Ева, а про себя подумала:

«Что толку препираться? Когда вся правда выплывет наружу, сам не захочешь меня тут видеть! У нас времени, Мишечка дорогой, только здесь и сейчас. Нет смысла тратить его на разговоры».