Кубанский огонь

Когда они вернулись, Жуковский с порога объявил:

– Днем нападение невозможно.

Тимошенко даже привстал:

– Ну? Подробнее, Ваня. Обоснуй.

– От Вани слышу. Сам рассуди.

Надзиратель сел, схватил карандаш с бумагой и стал рисовать:

– Помещение удобное для кредита и плохое для налета. Напротив – городская управа, фараон у входа. Банки в доме Бейма тоже имеют собственную охрану…

– Которая тотчас же запрется у себя и на помощь не прибежит, – возразил исправляющий должность начальника.

– Но сразу телефонирует в полицию. Дальше. На Штабной, в трех шагах, областное правление, там еще один городовой. А по соседству, на Графской, – контора Государственного банка, там отделение солдат с ружьями. И главное, некуда бежать, если напали средь бела дня. Центральные улицы, все на виду. Им бы в Сады шмыгнуть, так до них еще доехать надо. Пока прорываются, мы их перебьем.

Тимошенко упрямо возразил:

– А ты вспомни, как они в Новороссийске поступили? Там тоже была центральная улица. Средь бела дня и налетели. Засыпали все вокруг свинцом: кто не спрятался, я не виноват!

Оба надзирателя одновременно поглядели на Лыкова, ища у него поддержки. Тот рассудительно сказал:

– Вы оба правы.

– Это как? – съязвил Жуковский.

– Вы, Иван Павлович, исходите из разумных причин. Разум должен подсказать Вариводе, что грабить кассу надо ночью. Так легче уйти.

– Вот! – обратился надзиратель к товарищу. Но тот махнул: дай дослушать. Питерец продолжил:

– А Иван Иваныч прав в другом. В голову разбойнику мы залезть не можем. А он отчаянный и способен действовать парадоксально.

– В каком смысле? – не понял Тимошенко. Жуковский пояснил:

– Неожиданно, как никто не предполагает.

– А… Этот может. И как же нам быть?

– Приготовиться к обоим вариантам, – выдал статский советник. – Так и так засаду надо прятать во дворах. Просто сделаем ее круглосуточной.

– А куда ходить нужду справлять? – сразу спросил Жуковский.

В засадах всегда есть такая проблема. Если люди сидят в ней несколько часов, они могут потерпеть. А если сутки? И вокруг ходят обыватели? Кухарки попросят дворника принести охапку дров из сарая, а там…

Сыщики стали судить и рядить. Дворник должен быть сообщником полицейских и никого в сарай не пускать. Туда заранее поставят ведро, запасут воду, бумагу, холодную закуску. Расчистят проход, если кому-то захочется размять ноги. А от долгого сидения, конечно, захочется.

Далее. В самом банке следует поместить опытного человека. Сторож там будет, но на него надежды мало, если явятся десять головорезов. Сигнализация запаздывает, ее проведут лишь через два дня. А деньги, триста тысяч, уже завтра поместят в хранилище. Бандиты, скорее всего, и нападут в эти часы, когда нет сигнализации. Опытный человек дал бы им открыть дверь, но не войти. Иначе они убьют полицейского со сторожем и захватят сумму. Как только дверь откроется, сразу надо стрелять – на звук. Главное будет не попасть, а напугать. Налетчики бросятся обратно во двор и угодят на засаду.

Лыков по-хозяйски сказал, что сам сядет внутри и другие варианты рассматривать не будет. Два Ивана покачали головами, но спорить не стали.

Тут с улицы вошел сильно раздраженный Азвестопуло. Он громко бранился срамными греческими словами, многие из которых статский советник слышал впервые.

– Кто тебя так обидел, сын Зевеса? – поинтересовался шеф.

– Ваше высокородие, разрешите доложить: ваше приказание невыполнимо!

– Ты насчет охраны нефтяного городка? Но почему невыполнимо?

– А вот сами рассудите, – коллежский асессор ткнул пальцем в план. – Как защитить такую площадь, если «кубанский огонь» летит на сто саженей. Не убережем, сил не хватит. Разве только выставить сплошное оцепление на неопределенный срок.

– Надо будет – выставим, – заявил Жуковский.

– Ах, Иван Палыч, – воздел руки к потолку Сергей. – Вы на карту-то посмотрите! Слева огороды, справа за Кубанью кустарник. Листва уже на деревьях, ничего не разглядеть. Где угодно могут они поставить свой пламенемет. Или спрятать на площадке Дробязкина. Или подплыть на лодке. Или посуху с того берега. Или приехать из Дубинки. Кто их в темноте увидит? Оружие переносное, готовится к бою в течение нескольких минут. Цель огромная, промахнуться трудно. Рябоконь ночью в горах попал всеми тремя выстрелами в сарай. А тут… И какое оцепление поможет? С факелами будут ходить казаки Мищенко от заката до рассвета?

Все, кто был в комнате, столпились около плана. И вынуждены были согласиться с греком. Наиболее вероятным представлялось нападение с реки. Нефтяной городок ночью освещен, он весь как на ладони. Лодка подплывет на нужное расстояние, с нее обстреляют баки – и прочь оттуда. Все займет считаные минуты. Мишень слишком большая и слишком удобно расположена. Как быть?

Лыков вернул разговор к исходной теме:

– Сначала они постараются взять Общество взаимного кредита, пока в нем нет сигнализации. Поймаем их там – и на охрану нефтепровода можно время не тратить.

– Какое общество? – поинтересовался Сергей. Ему рассказали новости, и он сразу вспомнил:


– Мой пятиюродный дядя на это же намекал. Значит, табаководы открывают свой банк завтра? Зер гут!

Разговор продолжили уже вчетвером. Пришельцев с Коржем отсутствовали, и когда они вернутся, никто не знал. В отделении осталось в наличии трое городовых и два надзирателя. И никто их от текущей службы не освобождал. Сколько людей возьмет с собой Варивода – загадка. Опыт показывал, что в негодяях он дефицита не испытывал. Значит, сыщиков хватит на одну засаду, и ошибиться с местом нельзя.

Начались приготовления. Дворника дома Бейма вызвали в участок по вопросу прописки, а там его ждали сыскные. Они в два счета договорились с обладателем метлы. Вечером тот долго шуршал в сарае: расчистил место на четверых, поставил поганое ведро. В пять утра пришел опытный Тимошенко и доделал все остальное. Он раздвинул поленницы так, чтобы можно было наблюдать на обе стороны, а с улицы засада оставалась бы незаметной.

Днем контора Общества взаимного кредита табаководов торжественно открылась. Сначала на глазах учредителей исполнительный директор пересчитал деньги в депозитарии. Потом отслужили молебен, вытолкали вперед складчика Капитанаки и под аплодисменты выдали ему первый займ. После чего всей гурьбой отправились в ресторан Бадурова на Штабной пить шампанское.

Вечером в помещение общества пришел Лыков. Сторож, которому телефонировал лично полицмейстер Захаров, открыл дверь и впустил сыщика. Алексей Николаевич усадил бедолагу, сам сел напротив и стал готовить его к предстоящему испытанию.

Мужик оказался из робкого десятка. Нет бы взяли бывшего солдата! Видимо, кандидатуру подбирал Асьминкин, и с умыслом. Узнав, что ночью на контору нападут, сторож размяк и попросил его отпустить…

– Как же я тебя отпущу? За банком, скорее всего, уже наблюдают. Сядь в депозитарии, за стальную дверь, и не вылезай, пока не кончится.

В одиннадцать часов в дровник прошмыгнули четверо сыщиков. Одновременно в конторе Государственного банка укрылся наряд полиции из Первой части, во главе с приставом Персияновым. А в доме Фомина, на этаже, занимаемом телефонной станцией, сел к окну Азвестопуло с маузером на коленях. Дом Фомина находился напротив дома Бейма, и коллежский асессор имел хороший обзор.

Мышеловку насторожили и стали ждать.

К полуночи сторож напился пьян (Лыков вручил ему целую бутылку чихиря) и уснул в депозитарии. Алексей Николаевич осмотрел его винтовку и отложил. Старая разболтанная берданка мало годилась для боя. Сыщик извлек свой маузер, выложил его на стол и постарался унять страх. Позиция его надежная, никакой бандит не попрет грудью на выстрелы, а скорее постарается удрать. Но если их явится много? Алексей Николаевич приготовил еще и браунинг. Отобьемся! Надо продержаться три минуты. Хорошие шансы, чего там… Он долго боролся с соблазном тоже выпить, как караульщик. Не удержался и сделал несколько глотков из предусмотрительно захваченной фляги. Стало легче.

Статский советник чуть не уснул от этой проклятой водки. Во всяком случае, он не услышал, как подошли налетчики. Лишь когда начали ломать дверь кувалдой, сыщик схватил пистолеты. Позицию он продумал заранее. Встал на колени за дубовый стол директора, прицелился. Дождался, чтобы дверь поддалась. И открыл огонь.

Лыков заранее долго решал, как именно ему стрелять: над головами бандитов или на поражение? И выбрал второе, хотя его могли потом за это наказать. Опыт говорил, что Варивода соберет большую шайку. И лучше сразу нанести по ней серьезный удар, а не рисковать жизнями полицейских. Злодеи знают, что внутри караульщик – они кричали из-за двери: «Открой, сука, не то хуже будет!» Станут его убивать, это очевидно. И чего жалеть дрянь?

Алексей Николаевич стрелял с двух рук, чтобы сильнее напугать. Пусть думают, что внутри много полицейских. До цели было всего шесть шагов. Страх внутри, как это всегда с Лыковым бывало прежде, сменился холодной злостью. Ну, получите!

Он выпустил по три заряда из каждого пистолета, целясь на уровне корпуса. Там мишень всех шире, пуле легче ее найти. Мгновенно раздались ответные выстрелы, но они прошли высоко. Ответ на главный вопрос – побегут или нет налетчики, – он получил уже через секунды. За дверью испуганно вскрикнули, кто-то тяжело упал на пол, а затем послышался топот. В обычной ситуации Лыков кинулся бы их преследовать. Но сейчас за его спиной находились триста тысяч рублей и пьяный в зюзю сторож, которого сыщик сам же напоил. Пришлось сидеть и ждать дальнейшего развития событий. Он мог только смотреть в окно и гадать, что там происходит.

Между тем пальба снаружи только усилилась. Лыков увидел, как двое в черном выскочили на Красную улицу. Их тут же стал расстреливать Азвестопуло из дома напротив. Одного свалил, а второго загнал обратно в подъезд. Но в ответ ему ударили так, что мало не покажется. Самое неприятное, что лупили из карабинов. Неужели это те армяне, которые громили банк в Новороссийске и которых до сих пор не поймали?

Слева появились городовые под командой пристава. Но они не успели сделать и нескольких шагов, как огонь из карабинов ударил по ним. Передний зашатался, его подхватили под руки и увели в подворотню. Остальные спрятались за угол дома генерала Назарова и стали стрелять оттуда из револьверов, не нанося бандитам никакого ущерба.

Черт! Где же сыскные? Чего они тянут, а не ударят злодеям в тыл? Алексей Николаевич соскочил с подоконника, готовый выйти в коридор. Это его спасло. Наполовину выломанная дверь покачнулась, показалось напряженное лицо. Шкуропат! Из щели полыхнуло, и лишь в последнюю секунду сыщик успел рухнуть на пол. Он сразу же встал на четвереньки и бабахнул в ответ не глядя. И снова услышал удаляющийся топот. Атаман решил украсть деньги, пока его банда связывает огнем полицию. Ловко… Но налетел на Лыкова и задал стрекача.

Статский советник едва не кинулся за ним следом. Однако опять удержался. Его не пускали капиталы, которые остались бы без надзора. Трудно предположить, что, получив отпор, негодяй придет за добычей во второй раз. Точнее, даже в третий. Но вдруг?

Питерец вернулся к окну и осторожно выглянул. На пустой улице одиноко лежал сраженный налетчик. Его товарищи, укрывшиеся в подъезде, стали целить в фонари, и скоро сделалось темно. Вот-вот они пойдут на прорыв. Тут наконец внизу разгорелась частая револьверная стрельба, послышались ругань и стоны. Засада ударила бандитам в тыл. В тот же миг Лыков увидел, как из дома Фомина бежит через улицу Азвестопуло. Вот дурак! Но помощник действовал решительно. Он подскочил к распахнутым дверям подъезда и в упор открыл огонь из маузера. Через секунду внизу все стихло. Еще чуть позже на лестнице раздались громкие шаги. Из коридора донесся голос Сергея:

– Алексей Николаевич, это я! Могу зайти? Не пристрелите помощничка? У вас все в порядке?

– Заходи! – ответил Лыков и пошел к дверям. Ногой вынес их в коридор и увидел лежащие крест-накрест тела.

– Значит, я все-таки попал.

– Двоих сбили, – одобрительно прокомментировал Азвестопуло. Он перевернул бандитов, на всякий случай держа маузер наготове. Вдруг ребята притворились? Но оба оказались мертвы. Пули статского советника угодили одному в сердце, а другому в голову.

Через десять минут весь этаж был заполнен публикой. Примчались Захаров и его помощник Полнер, полицейский врач, судебный следователь, какие-то военные, газетчики и несколько учредителей Общества взаимного кредита. Асьминкина среди них не было.

На улице перед домом Бейма сложили убитых налетчиков. Пару свалил Лыков в первые секунды. Еще двоих записал на свой счет Азвестопуло. Пятерых добавили сыскные из засады. Всего насчитали девятерых бандитов, в том числе, действительно, трех армян с карабинами. Живым не сдался никто. Шкуропата среди покойников не обнаружили. Получив отпор от статского советника, он вылез на крышу и ушел дворами, пока засада сражалась с его людьми. Только бросил свой карабин. Последний, четырнадцатый, из тех, что унесли из казачьего полка. С карабином по крышам лазить неудобно…

У правоохранителей был тяжело ранен один городовой и легко – трое. В том числе досталось Тимошенко: ему прострелили щеку. Он едва не захлебнулся кровью. Помог, как обычно, Лыков. Он перевязал надзирателя и отправил в городскую больницу вместе с другими пострадавшими. Главное, все были живы, девять бандитов убиты наповал, и деньги табаководов уцелели. Когда примчавшийся на авто Бабыч узнал о результатах операции, то долго тряс руку Лыкову с помощником. А подчиненным обещал посильно вознаградить их за смелость.

Наутро в сыскном отделении собрались участники ночного боя. Тимошенко отлежался и выглядел почти здоровым. Ему повезло: пуля каким-то чудом не задела ни зубы, ни язык. Азвестопуло обнаружил у себя очередную царапину на боку. Лыков ушибся, когда падал на пол, уворачиваясь от зарядов атамана, и едва владел левой рукой. Легко отделались! Все понимали это и были в приподнятом настроении.

Город шумел, взволнованный неслыханно дерзким нападением. На главной улице, через дорогу от управы… Девять трупов, спасенные триста тысяч, вся мостовая в битом стекле… Из городской картинной галереи пришел знаменитый Коваленко и пожаловался, что два заряда залетели в окно и повредили холст работы Маковского. Лыков узнал об этом и лично отправился туда.

Он давно хотел познакомиться с собирателем, слышал о нем только хорошие отзывы. Федор Акимович происходил из крестьян Тамбовской губернии, имел два класса образования, но дослужился до кассира в большом магазине. Все свои средства он тратил на коллекционирование живописи. Ходил в поношенной одежде, скудно питался, но собрал в конце концов такую галерею, что впору позавидовать и миллионщику. В 1903 году Коваленко подарил свое собрание городу Екатеринодару, с условием, что галерея будет носить его имя. Сам стал почетным пожизненным попечителем музея. Он продолжил дело, которому посвятил себя без отдачи: накапливал и улучшал фонды. Коваленко состоял в переписке с Академией художеств, Обществом художников имени Куинджи, творческими союзами и многими мастерами. Дважды в год он организовывал периодические выставки, гремевшие по всему Югу. Четыре года назад управа арендовала для размещения галереи часть второго этажа особняка кабардинского князя Шарданова. Лыков неоднократно проходил мимо этого дома и все не находил времени познакомиться с галереей и ее создателем.

Среднего роста, худощавый, одетый в скромную конфекционную пару, Коваленко встретил питерца словами:

– Я все понимаю. Вы спасали деньги. Но картины… Знали бы вы, чего мне стоило заполучить эту работу Владимира Егоровича. Нельзя ли убедить господ табаководов пожертвовать хоть двадцать рублей из спасенной суммы на реставрацию картины?

Алексей Николаевич тут же вручил попечителю четвертной билет:

– Примите от меня вот это в качестве извинения за вчерашнее. А табаководы пусть сами решают.

– О! Чин полиции и не чужд искусства. Приятно: такие не часто встречаются. Желаете посмотреть собрание?

– Почту за честь сделать это при вашем участии.

Чуть не в обнимку сыщик и попечитель обошли галерею. Оказалось, что это еще не все: Коваленко передал в дар городу и другие экспонаты, собранные в литературно-археологическом отделе. Лыков едва вырвался наружу, совершенно очарованный личностью кассира-собирателя.

Когда он вернулся на Посполитакинскую, выяснилось, что сыщика давно разыскивает начальник области. Алексей Николаевич помчался к Бабычу. В приемной нервничал Азвестопуло.

– Шеф! На складе Вишиу загорелся огонь, еле потушили. Явный поджог.