Крылья
Часть 33 из 99 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Свет внутри был приглушен, но полумрак не помешал мне рассмотреть женскую фигуру у окна. Белая больничная роба, собранные в хвост длинные черные волосы, угловатые плечи, хрупкая шея. Она смотрела на Женевское озеро, положив худые руки на подоконник.
Я в недоумении перевел взгляд на родителей, но их лица словно высекли из камня.
– Я надеялся увидеть Кора вообще-то, а… это кто?
Девушка у окна повернулась на звук моего голоса. Индианка. Темно-коричневая кожа, изможденный вид, на вид столько же лет, как и мне, хотя черт его знает…
– Крис, – улыбнулась девушка, и в этой насмешливой улыбке мне померещилось что-то до боли знакомое.
Я выкатил глаза, даже отдаленно не представляя, что происходит. Индианка улыбнулась еще шире:
– Как лапа у Инсаньи? Срослась? А то я по-прежнему могу пристрелить ее, как и обещал.
Я вцепился в косяк двери, едва справляясь с подгибающимися ногами. Мама схватила меня за плечи и закричала отцу:
– Анджело, я же говорила, слишком рано! Крис!
Я не помню, что было потом. Я свалился в свой первый в жизни обморок.
* * *
Наконец все части мозаики были сложены в одну большую картину. Мария-Изабелла-Анастасия-Рената, разговоры об ускользающем детстве, болезнь Кора, иностранные языки, телефонный номер, который нельзя забывать…
Теперь стало ясно, к чему нас всех готовили: души членов клана Фальконе были привязаны к телу слишком слабыми нитками. Рано или поздно нас всех выбрасывало из родного тела. Точкой выхода могло стать чужое тело в любом уголке мира, будь то Заполярье или джунгли Амазонки, трущобы мегаполисов или забытые богом деревни, тела стариков или тела детей…
«Что бы ни случилось, где бы ты однажды ни проснулся, ты должен помнить этот номер. Всего один звонок, и мы прилетим за тобой, где бы ты ни был. И как бы ты ни выглядел», – теперь я постиг истинное значение этих слов. Теперь я понял все.
Десульторы, которых так боялась Диомедея, не были чудовищами. Десульторами были мы сами. Оказалось, так в Древнем Риме величали особо искусных наездников, способных ехать верхом сразу на двух лошадях, перепрыгивая с одной на другую в разгар скачек. Тот, кому первому пришла в голову идея назвать потомков герцогини Феррарской десульторами, не был лишен чувства юмора.
Я тоже старался сохранять присутствие духа и чувство юмора, размышляя обо всем, что узнал: либо герцогиня Феррарская не дала варенья злой колдунье и та наложила на нее самое изощренное заклятие из всех возможных. Либо природа наградила ее диковинной мутацией, которая позволяла ей прыгать из тела в тело легче, чем птица прыгает с ветки на ветку. И я надеялся, что найти этот дефективный ген будет проще, чем отыскать злую колдунью. Меньше всего я хотел менять свое тело на тело девчонки.
Мне потребовалось немало времени, чтобы уместить все это в своей голове и оценить масштабы бедствия. Потомки герцогини Феррарской разлетелись по свету, как пух чертополоха, но проклятие рода не дало нам затеряться. Мы все держались друг за друга, мы – это двести с лишним человек, рано или поздно выскакивающих из своих тел, как куски хлеба из тостера.
Мой дед – один из прямых потомков Марии-Изабеллы-Анастасии-Ренаты – основал компанию WideBack Inc.[21], которая занималась разработкой и выводом на рынок ряда медицинских препаратов. Дело пошло хорошо: дед сколотил и вручил моему отцу целое состояние. Но выпуск фармацевтики был только верхушкой айсберга: на самом деле Уайдбек занимался многими другими вещами. Он прикрывал нас всех, помогал десульторам подлечить новое тело, вытаскивал из джунглей, пустынь и ледников и помогал не сойти с ума от всей этой фантасмагории.
Корпорация Уайдбек строила клиники и реабилитационные центры, нанимала лучших врачей, содержала несколько силовых подразделений, бойцы которых в течение двадцати четырех часов могли добраться в любую точку земного шара и вернуть тебя родным. Тебя и твое новое тело.
Родители боялись нас потерять. Боялись, что их дети однажды проснутся где-то на другом конце Земли – испуганные, бессильные, брошенные на произвол судьбы в чужом теле, – и вокруг этого страха, как вокруг оси, вращалась жизнь всего клана.
Попробуй себе представить, что завтра твой ребенок окажется где-нибудь в Нигерии, запертый в теле мальчика, умирающего от истощения. Что бы ты хотел сказать ему напоследок? Чему хотел бы научить? Что твой отпрыск должен сделать, как только проснется не в своей шкуре?
Он должен найти телефон и позвонить домой, чтобы гончие псы дедушки Уайдбека знали, где его искать.
Он должен уметь подлечить свои раны, если они не дают ему встать на ноги и найти телефон.
Он должен знать, как убрать с пути тех, кто встанет между ним и телефоном.
Он должен знать, что он не сумасшедший. А десультор. Всего-навсего.
* * *
В классе Кора появилась новая ученица. Кхм… Корал. В первый день ее дразнили и просили показать сиськи, но после пары сломанных носов желание помучить новенькую пропало у всех без исключения. Она дралась, как чокнутая, она могла выбить дерьмо из кого угодно. Она состригла к чертям длинные волосы и предпочитала одеваться как мальчишка. Друзья Кора быстро приняли ее в свою компанию и не уставали повторять, что она – идеальная замена их другу, который, к сожалению, впал в кому и вряд ли вернется в школу. А Корал только заливисто хохотала в ответ.
Я больше не мог драться с Кором: рука не поднималась лупить девчонку, хотя я знал, что это и не девчонка вовсе.
Диомедея была рада своей новой «сестре» – пусть даже и такой странной. Хотя не могла скрыть разочарования, как только сообразила, что играм в куклы Корал предпочитает бросать ножики в дверь детской комнаты.
– Она как будто Кор в юбке, – однажды сказала Дио за столом. – И где вы ее только взяли? Может, родите мне нормальную сестру?
Альцедо звонко рассмеялся, я с трудом проглотил кусок, Корал закатила глаза: «Я тоже люблю тебя, мелочь».
Родители поспешили сменить тему: Диомедея была слишком мала, чтобы узнать, что ей не спастись от страшного десультора, который однажды придет за ней. Потому что десультор – это она сама.
* * *
– Ох, черт…
– Что там? – поднял голову отец.
Он, как обычно, сидел за своим огромным письменным столом из эбенового дерева и расправлялся с горой деловой корреспонденции. Некоторые конверты вскрывал сразу, быстро читал письма и так же быстро писал ответы. Другие письма – менее важные – швырял в дальний угол стола. Третьи просто сминал, не вскрывая, и отправлял в мусорное ведро. Если он работал дома, то обычно помогала ему мама, но сегодня она отправилась с Кором в клинику: его новое тело все еще требовало наблюдения.
Диомедея играла на лужайке перед домом со своим новым домашним любимцем: огромной полярной совой. Дио подбрасывала птицу в сумеречное небо, а та, сделав в воздухе несколько бесшумных хлопков крыльями, резко пикировала вниз и вытягивала когтистые лапы. Птица была явно слишком большой для Диомедеи: та еле удерживала ее на своей детской руке, а когда сова расправляла в стороны крылья, то я переставал видеть сестру вообще.
Я прикрыл от страха глаза, когда сова в очередной раз спикировала вниз, прямо Диомедее на голову. Однажды, когда Инсанья промахнулась и приземлилась вместо кожаной перчатки на мое плечо, врачам пришлось наложить мне десяток швов. А Диомедея с этой чертовой совой могла легко остаться без глаза. Или без уха.
– Я пойду заберу у нее эту сову, откуда она вообще взялась?
– Подарок от тетушки Никтеи, – ответил отец, вскрывая ножом очередной конверт. – А что с ней не так? По-моему, милый пуховичок…
«Пуховичок»?! Я чуть не поперхнулся.
– Ты видел ее когти?
Отец громко зевнул.
– Мы подарили тебе Инсанью, когда тебе стукнуло восемь, как Диомедее. Ты вроде пока жив-здоров?
– Кор когда-нибудь вернется в свое родное тело? – сменил тему я.
– Да. Его душа поживет в этом теле еще три года, плюс-минус, потом он вернется в родное тело. Но, боюсь, ненадолго.
– И что потом?
– Потом новый «прыжок». С возрастом выбрасывает реже, чем в молодости. Возможно, после шестидесяти прыжки прекратятся вообще. Мужчин выбрасывает чаще и на более долгий срок.
– Значит… Фактически я проведу свою жизнь в других телах.
– Да.
Мама и Кор задерживались. Надеюсь, когда Диомедея прибежит в гостиную с порванным ухом, те уже будут дома.
– А что случится, если приемное тело погибнет? Если тело этой индианки вдруг… умрет, то что случится с Кором?
– Очнется в своем теле, но в течение года выбросит опять.
Я прикрыл глаза, не в состоянии больше наблюдать за Диомедеей и испытывая страшное волнение от этого разговора с отцом.
– Вы вообще собирались рассказать мне обо всей этой… чертовщине, прежде чем я открою глаза где-нибудь в Африке в теле пигмея?
– Безусловно, – ответил отец, внезапно прекратив растерзывать конверты и отложив ножик. – Раньше пятнадцати не выбрасывает. Обычно. Ближе к сроку ты будешь в курсе всех деталей. Поедешь в школу для десульторов при Уайдбеке. Там будут такие же подростки, как и ты.
Я словно окаменел.
– Крис, – отец встал из-за стола и сел рядом со мной. – Когда это случится, ты будешь во всеоружии. Ты будешь знать все, что нужно.
– Почему вы уверены, что этот ген… или проклятие, – без разницы – есть у меня тоже? А вдруг меня… пронесло?
– Очень просто, сынок, – отец вытянул палец в направлении Диомедеи, резвящейся на лужайке с этой большой охапкой белых перьев. – Птицы.
Я перевел взгляд с кончика пальца на Диомедею и обратно.
– При чем тут птицы?
– Они чуют тех, кто тоже умеет летать. Например, тебя, или меня, или Диомедею. Мы притягиваем их, как огонь притягивает мотыльков. Хорошо, что у нас тут так много хищных птиц, а то воробьи и дрозды ходили бы у нас по головам. Но попомни мое слово, когда начнешь водить машину, лобовое стекло придется менять каждый месяц. Теперь ты понимаешь, почему мы с мамой так не любим походы и пикники на природе? Голуби тут же сжирают всю провизию, а потом укладываются с тобой спать прямо в палатке!
И отец громко расхохотался.
– Я не замечал, чтобы настолько…
– Еще рано. Ближе к пятнадцати – как только ты «созреешь» для первого прыжка – птиц начнет тянуть к тебе как магнитом. Кстати, именно так ты и узнаешь, что время пришло…
Сестра смеется – так звонко и счастливо, как умеют смеяться только дети.
Смейся, Дио. Смейся, пока твой десультор спит.
Я в недоумении перевел взгляд на родителей, но их лица словно высекли из камня.
– Я надеялся увидеть Кора вообще-то, а… это кто?
Девушка у окна повернулась на звук моего голоса. Индианка. Темно-коричневая кожа, изможденный вид, на вид столько же лет, как и мне, хотя черт его знает…
– Крис, – улыбнулась девушка, и в этой насмешливой улыбке мне померещилось что-то до боли знакомое.
Я выкатил глаза, даже отдаленно не представляя, что происходит. Индианка улыбнулась еще шире:
– Как лапа у Инсаньи? Срослась? А то я по-прежнему могу пристрелить ее, как и обещал.
Я вцепился в косяк двери, едва справляясь с подгибающимися ногами. Мама схватила меня за плечи и закричала отцу:
– Анджело, я же говорила, слишком рано! Крис!
Я не помню, что было потом. Я свалился в свой первый в жизни обморок.
* * *
Наконец все части мозаики были сложены в одну большую картину. Мария-Изабелла-Анастасия-Рената, разговоры об ускользающем детстве, болезнь Кора, иностранные языки, телефонный номер, который нельзя забывать…
Теперь стало ясно, к чему нас всех готовили: души членов клана Фальконе были привязаны к телу слишком слабыми нитками. Рано или поздно нас всех выбрасывало из родного тела. Точкой выхода могло стать чужое тело в любом уголке мира, будь то Заполярье или джунгли Амазонки, трущобы мегаполисов или забытые богом деревни, тела стариков или тела детей…
«Что бы ни случилось, где бы ты однажды ни проснулся, ты должен помнить этот номер. Всего один звонок, и мы прилетим за тобой, где бы ты ни был. И как бы ты ни выглядел», – теперь я постиг истинное значение этих слов. Теперь я понял все.
Десульторы, которых так боялась Диомедея, не были чудовищами. Десульторами были мы сами. Оказалось, так в Древнем Риме величали особо искусных наездников, способных ехать верхом сразу на двух лошадях, перепрыгивая с одной на другую в разгар скачек. Тот, кому первому пришла в голову идея назвать потомков герцогини Феррарской десульторами, не был лишен чувства юмора.
Я тоже старался сохранять присутствие духа и чувство юмора, размышляя обо всем, что узнал: либо герцогиня Феррарская не дала варенья злой колдунье и та наложила на нее самое изощренное заклятие из всех возможных. Либо природа наградила ее диковинной мутацией, которая позволяла ей прыгать из тела в тело легче, чем птица прыгает с ветки на ветку. И я надеялся, что найти этот дефективный ген будет проще, чем отыскать злую колдунью. Меньше всего я хотел менять свое тело на тело девчонки.
Мне потребовалось немало времени, чтобы уместить все это в своей голове и оценить масштабы бедствия. Потомки герцогини Феррарской разлетелись по свету, как пух чертополоха, но проклятие рода не дало нам затеряться. Мы все держались друг за друга, мы – это двести с лишним человек, рано или поздно выскакивающих из своих тел, как куски хлеба из тостера.
Мой дед – один из прямых потомков Марии-Изабеллы-Анастасии-Ренаты – основал компанию WideBack Inc.[21], которая занималась разработкой и выводом на рынок ряда медицинских препаратов. Дело пошло хорошо: дед сколотил и вручил моему отцу целое состояние. Но выпуск фармацевтики был только верхушкой айсберга: на самом деле Уайдбек занимался многими другими вещами. Он прикрывал нас всех, помогал десульторам подлечить новое тело, вытаскивал из джунглей, пустынь и ледников и помогал не сойти с ума от всей этой фантасмагории.
Корпорация Уайдбек строила клиники и реабилитационные центры, нанимала лучших врачей, содержала несколько силовых подразделений, бойцы которых в течение двадцати четырех часов могли добраться в любую точку земного шара и вернуть тебя родным. Тебя и твое новое тело.
Родители боялись нас потерять. Боялись, что их дети однажды проснутся где-то на другом конце Земли – испуганные, бессильные, брошенные на произвол судьбы в чужом теле, – и вокруг этого страха, как вокруг оси, вращалась жизнь всего клана.
Попробуй себе представить, что завтра твой ребенок окажется где-нибудь в Нигерии, запертый в теле мальчика, умирающего от истощения. Что бы ты хотел сказать ему напоследок? Чему хотел бы научить? Что твой отпрыск должен сделать, как только проснется не в своей шкуре?
Он должен найти телефон и позвонить домой, чтобы гончие псы дедушки Уайдбека знали, где его искать.
Он должен уметь подлечить свои раны, если они не дают ему встать на ноги и найти телефон.
Он должен знать, как убрать с пути тех, кто встанет между ним и телефоном.
Он должен знать, что он не сумасшедший. А десультор. Всего-навсего.
* * *
В классе Кора появилась новая ученица. Кхм… Корал. В первый день ее дразнили и просили показать сиськи, но после пары сломанных носов желание помучить новенькую пропало у всех без исключения. Она дралась, как чокнутая, она могла выбить дерьмо из кого угодно. Она состригла к чертям длинные волосы и предпочитала одеваться как мальчишка. Друзья Кора быстро приняли ее в свою компанию и не уставали повторять, что она – идеальная замена их другу, который, к сожалению, впал в кому и вряд ли вернется в школу. А Корал только заливисто хохотала в ответ.
Я больше не мог драться с Кором: рука не поднималась лупить девчонку, хотя я знал, что это и не девчонка вовсе.
Диомедея была рада своей новой «сестре» – пусть даже и такой странной. Хотя не могла скрыть разочарования, как только сообразила, что играм в куклы Корал предпочитает бросать ножики в дверь детской комнаты.
– Она как будто Кор в юбке, – однажды сказала Дио за столом. – И где вы ее только взяли? Может, родите мне нормальную сестру?
Альцедо звонко рассмеялся, я с трудом проглотил кусок, Корал закатила глаза: «Я тоже люблю тебя, мелочь».
Родители поспешили сменить тему: Диомедея была слишком мала, чтобы узнать, что ей не спастись от страшного десультора, который однажды придет за ней. Потому что десультор – это она сама.
* * *
– Ох, черт…
– Что там? – поднял голову отец.
Он, как обычно, сидел за своим огромным письменным столом из эбенового дерева и расправлялся с горой деловой корреспонденции. Некоторые конверты вскрывал сразу, быстро читал письма и так же быстро писал ответы. Другие письма – менее важные – швырял в дальний угол стола. Третьи просто сминал, не вскрывая, и отправлял в мусорное ведро. Если он работал дома, то обычно помогала ему мама, но сегодня она отправилась с Кором в клинику: его новое тело все еще требовало наблюдения.
Диомедея играла на лужайке перед домом со своим новым домашним любимцем: огромной полярной совой. Дио подбрасывала птицу в сумеречное небо, а та, сделав в воздухе несколько бесшумных хлопков крыльями, резко пикировала вниз и вытягивала когтистые лапы. Птица была явно слишком большой для Диомедеи: та еле удерживала ее на своей детской руке, а когда сова расправляла в стороны крылья, то я переставал видеть сестру вообще.
Я прикрыл от страха глаза, когда сова в очередной раз спикировала вниз, прямо Диомедее на голову. Однажды, когда Инсанья промахнулась и приземлилась вместо кожаной перчатки на мое плечо, врачам пришлось наложить мне десяток швов. А Диомедея с этой чертовой совой могла легко остаться без глаза. Или без уха.
– Я пойду заберу у нее эту сову, откуда она вообще взялась?
– Подарок от тетушки Никтеи, – ответил отец, вскрывая ножом очередной конверт. – А что с ней не так? По-моему, милый пуховичок…
«Пуховичок»?! Я чуть не поперхнулся.
– Ты видел ее когти?
Отец громко зевнул.
– Мы подарили тебе Инсанью, когда тебе стукнуло восемь, как Диомедее. Ты вроде пока жив-здоров?
– Кор когда-нибудь вернется в свое родное тело? – сменил тему я.
– Да. Его душа поживет в этом теле еще три года, плюс-минус, потом он вернется в родное тело. Но, боюсь, ненадолго.
– И что потом?
– Потом новый «прыжок». С возрастом выбрасывает реже, чем в молодости. Возможно, после шестидесяти прыжки прекратятся вообще. Мужчин выбрасывает чаще и на более долгий срок.
– Значит… Фактически я проведу свою жизнь в других телах.
– Да.
Мама и Кор задерживались. Надеюсь, когда Диомедея прибежит в гостиную с порванным ухом, те уже будут дома.
– А что случится, если приемное тело погибнет? Если тело этой индианки вдруг… умрет, то что случится с Кором?
– Очнется в своем теле, но в течение года выбросит опять.
Я прикрыл глаза, не в состоянии больше наблюдать за Диомедеей и испытывая страшное волнение от этого разговора с отцом.
– Вы вообще собирались рассказать мне обо всей этой… чертовщине, прежде чем я открою глаза где-нибудь в Африке в теле пигмея?
– Безусловно, – ответил отец, внезапно прекратив растерзывать конверты и отложив ножик. – Раньше пятнадцати не выбрасывает. Обычно. Ближе к сроку ты будешь в курсе всех деталей. Поедешь в школу для десульторов при Уайдбеке. Там будут такие же подростки, как и ты.
Я словно окаменел.
– Крис, – отец встал из-за стола и сел рядом со мной. – Когда это случится, ты будешь во всеоружии. Ты будешь знать все, что нужно.
– Почему вы уверены, что этот ген… или проклятие, – без разницы – есть у меня тоже? А вдруг меня… пронесло?
– Очень просто, сынок, – отец вытянул палец в направлении Диомедеи, резвящейся на лужайке с этой большой охапкой белых перьев. – Птицы.
Я перевел взгляд с кончика пальца на Диомедею и обратно.
– При чем тут птицы?
– Они чуют тех, кто тоже умеет летать. Например, тебя, или меня, или Диомедею. Мы притягиваем их, как огонь притягивает мотыльков. Хорошо, что у нас тут так много хищных птиц, а то воробьи и дрозды ходили бы у нас по головам. Но попомни мое слово, когда начнешь водить машину, лобовое стекло придется менять каждый месяц. Теперь ты понимаешь, почему мы с мамой так не любим походы и пикники на природе? Голуби тут же сжирают всю провизию, а потом укладываются с тобой спать прямо в палатке!
И отец громко расхохотался.
– Я не замечал, чтобы настолько…
– Еще рано. Ближе к пятнадцати – как только ты «созреешь» для первого прыжка – птиц начнет тянуть к тебе как магнитом. Кстати, именно так ты и узнаешь, что время пришло…
Сестра смеется – так звонко и счастливо, как умеют смеяться только дети.
Смейся, Дио. Смейся, пока твой десультор спит.