Кровавый век. Дух воина
Часть 13 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Брудвар описал события, которые произошли с момента его отъезда из Скаймонда. О злодеяниях своего отца он не упомянул.
– Фэрл сбежал, поджав хвост, – подвел итог сын вождя. – Аркалы выдадут его, если он объявится в свальде, поэтому я не намерен проливать их кровь. К тому же у меня есть достаточно оснований доверять человеку, который станет их новым фэрлом. Нужно сейчас же отозвать войска и объявить о том, что аркалы прощены, а их долг – уплачен.
Ледяной Кулак побагровел. Даже Брудвару стало не по себе от его дикого взгляда.
– Аркалы прощены? – процедил он. – Брудвар, ты серьезно?! Да они должны ползать на коленях и грызть землю за то, что сразу же не прирезали своего фэрла! Опомнись! Послушай меня! Я служу твоей семье уже очень давно. Служу верно и честно. Но если бы твой дед и отец проявляли мягкость к своим врагам, то Север бы никогда не стал единым! Таков уж уклад нашей жизни, такова правда. Одумайся, вождя Эргунсвальда убил не какой-то безумец, а сам фэрл! Этот же фэрл убил твоих дружинников! И этот же фэрл пленил тебя! Хоть кто-нибудь остановил его?!
Брудвар понимал гнев Ледяного Кулака. Тот был человеком традиций, и для него все выглядело куда проще: за преступлением всегда должно следовать наказание, за изменой – смерть. До последнего времени сын Эрнульфа придерживался похожих взглядов. Но все изменилось, когда Брудвару помог Койун. Не все аркалы оказались врагами. Они нашли в себе силы противостоять злу, даже несмотря на то, какие лишения претерпели по воле вождя. Нельзя было карать все племя за ошибки одного человека.
– В каждом стаде есть паршивая овца, – бесстрастно ответил Брудвар. – Но с прошлым покончено.
– Тебя слишком долго не было дома. Ты, видно, забыл, как следует поступать. Даже твой дед, хоть и любил мир, выжег бы земли аркалов после такого.
Теперь и Брудвар начинал злиться. Своей пугающей и холодной яростью. Несмотря на то, что в его голове гулял хмель, это никак не влияло на свежесть мыслей.
– Я уже сказал, что мне помог шаман, известный под именем Койун Шепот Ветра, без него я бы не справился. Но я одолел Айтула на глазах у многих, и моя месть утолена. Теперь я хочу сохранить мир на Севере. Это не обсуждается! – Сын Эрнульфа подвинулся вперед и посмотрел в налитые кровью глаза рэгсира. – Ты должен понять и хорошо запомнить одну вещь, Фронсуд. Времена изменились: ты навсегда останешься моим наставником, но я – больше не твой ученик.
– Но…
– НИКАКИХ НО!!! – Брудвар дал волю своему гневу, с треском разбив костяной рог о стол. Он никогда бы не позволил себе такого поступка на глазах у других людей. Тем самым он бы унизил себя, показав, что не может владеть своими чувствами, а также оскорбил бы человека, который стал причиной недовольства. Но они были совершенно одни, и Брудвар не сомневался в том, что Фронсуд понимает лишь один язык. А еще он знал, что Ледяной Кулак был обязан его семье слишком многим и, несмотря на свою грозную репутацию, занимал место цепного пса при вождях Скаймонда. Пса, который мог растерзать кого угодно, кроме хозяина. Но чтобы голодный пес не сорвался, ему время от времени нужно бросать кости.
– Фронсуд, я ценю твои советы и все, что ты сделал для меня и моих предков. Нет человека, который был бы лучшим рэгсиром, чем ты. – Брудвар положил руку на плечо воителя. – Прошу, окажи мне честь: служи так же преданно, как служил Рагниру и Эрнульфу. Но никогда не смей сомневаться в моих решениях.
– Скорее звезды погаснут, чем я предам тебя, Брудвар. Я подчинюсь любому твоему приказу. Но и ты знай, что я всегда буду говорить тебе то, что думаю.
– Вот поэтому, Фронсуд, я и нуждаюсь в тебе. – Воины скрепили соглашение рукопожатием, после чего Брудвар спросил: – Как думаешь, что-то еще могло толкнуть Айтула на измену? – сыну Эрнульфа не давала покоя мысль о том, что Ледяной Кулак мог знать о делах отца.
– Что-то кроме излишней самоуверенности? Не знаю. Может, головой повредился. Почувствовал себя равным богам и решил, что так всегда и будет. От такого любой сойдет с ума…
Брудвар не услышал фальши в словах рэгсира и удовлетворился ответом. Побеседовав еще немного, они покинули хижину, выйдя к ожидающим распоряжений воинам. Повторив указания, сын Эрнульфа разузнал, что его изрядно поредевшая дружина залечивает раны в предместьях Скаймонда. Немедля Брудвар попрощался с аркалами и вместе с Нарьяной направился к столице.
* * *
В мирные времена, коротая дни в ожидании новых походов, дружина Брудвара проводила время вдали от городских стен в местечке, которое они назвали Очаг. Оно было выбрано не случайно. В поселении жили семьи многих бойцов сына Эрнульфа, в нем отмечали победы, устраивали пиры и делили добычу. Сам же Очаг был обнесен стеной частокола и представлял собой смесь военного лагеря и деревеньки, жители которой могли обеспечить себя необходимым.
Ныне в поселении царил траур. За воротами Брудвара ждали пустые улицы, от вида которых у него заболело сердце. Узнав о приезде сына Эрнульфа, к нему начал стекаться народ. Жены погибших воинов словно постарели от горя, а их дети стали взрослее. Однако никто не смотрел на Брудвара осуждающе, их печальные глаза не требовали ответа за случившееся. Даже сейчас они любили своего вожака и понимали, что он не властен над роком.
И все же Брудвар ощущал тяжкий, невыносимый груз, давящий на плечи, виня себя. Он не мог иначе – слишком многое связывало его с дружиной и этим местом. И, как отец огромной семьи, определяющий судьбы своих домочадцев, он был в ответе за каждого из них. Сын Эрнульфа сложил руки в замок и опустил их до пояса, склонил голову и замер, скорбя перед народом. К нему подошла старушка. Накрыла его кисть своей дряхлой рукой. Затем до него дотронулась молодая женщина. Потом вторая, третья… Слова были излишни. Никакие речи не смогли бы вернуть родных. Окруженный вдовами и сиротами, Брудвар молча делил с ними эту боль, чувствуя странную и удивительную благодарность со всех сторон.
– Ступай к раненым, они ждут тебя, – прошептала одна из матерей, озвучив желание воина.
У конюшен его нагнала Грайдис.
– Брудвар… Я не сомневалась, что ты справишься, – сказала она, чуть ли не бросившись ему на шею. Сын Эрнульфа не стал церемониться и прижал белокурую разведчицу к себе.
– Эх, Березка… Знал бы я, как все обернется… Хоть с тобой все порядке. Как Вьёрд себя чувствует?
– Ох, еле довезла! У него загноились раны и начался жар. Но все обошлось, провалялся неделю в горячке, но на ноги кое-как встал.
– Повезло. А как остальные? Сколько сюда дошло? – с волнением спросил Брудвар.
– Двадцать пять человек… – Грайдис сглотнула. – И Корфулд… – ее глаза заблестели. – Он просил зайти к нему последним.
Больных и раненых размещали в отдельном строении, напоминавшем длинный амбар. Войдя туда, Брудвар почуял запах смерти, что не могли перебить никакие душистые травы, обильно развешанные на стенах и потолке. Однако когда он поговорил с выжившими, настроение сына Эрнульфа улучшилось: здоровью большинства ничего не угрожало. Оставалось заглянуть к Одноглазому и поддержать близкого соратника.
Надежды на хорошее обратились в пыль, когда он увидел Корфулда. Брудвар хотел было сказать, что шаман обязательно поправится и все наладится, что боль пройдет, они увидят новые горизонты и, вспоминая павших, напьются, встречая рассвет в горах. Но слова застряли в горле, ибо ни один лекарь не помог бы страшно изувеченному человеку, лежащему перед ним.
Корфулд лишился обеих ног. Его левая рука стала уродливой культей. Глаза прикрывала дурно пахнущая повязка, а голова была обмотана окровавленной тряпкой. И без того худое лицо осунулось так сильно, что казалось – на кровати покоится мертвец. Он и лежал не шевелясь. Лишь едва заметно вздымалась грудь, показывая, что несчастный жив.
Под стопой Брудвара скрипнула половица.
– Кто здесь? – раздался слабый голос.
Сын Эрнульфа присел на табурет и взял здоровую ладонь Одноглазого.
– Я, Корфулд.
– Брудвар, – узнал его тот, облегченно выдохнув. – Как славно, что ты смог воротиться… Не хотел подыхать… пока не попрощаюсь с тобой… Хотя, признаюсь, нюхать собственную мочу… и ждать, когда тебя вымоют от своего же дерьма… уже невыносимо. – Было заметно, что разговаривать Корфулду было очень тяжело.
Сын Эрнульфа плотно сжал губы, готовясь выслушать речь друга. Ему приходилось делать это не впервой. В его дружине имелась особая традиция: когда кто-нибудь находился при смерти, Брудвар был рядом, последним провожая соратника к Предкам. Он бережно хранил в памяти все слова, сказанные ему перед смертью, и всегда выполнял просьбы угасающих воинов. То была тяжкая ноша, но благодаря этому обычаю его люди покидали мир со спокойным сердцем.
– Говори, мой друг, я буду с тобой до самого конца.
– Спасибо, Вождь. – Пальцы Корфулда затряслись, когда он попытался сжать его руку. – Знаешь, в чем заключается ирония моей жизни?.. Лишь полностью ослепнув, я прозрел. – По вискам Одноглазого потекли слезы. – Я прозрел. Разве ты не чувствуешь?.. Не слышишь их, Брудвар? Они здесь, рядом с нами. Я вижу их сияние, чувствую этот холод… Они что-то говорят… или потешаются надо мной… Ты ведь знаешь, я давно перестал чтить традиции Севера. Столько всего повидал… Столько узнал об этом мире и наивно полагал, что умнее многих… – Корфулд ненадолго замолчал, собираясь с силами.
Брудвар терпеливо ждал.
– Я решил, что любая вера основана лишь на невежестве и страхе перед тем… Тем, что мы не можем объяснить. Легенды и сказания представлялись мне глупыми выдумками. Но… Я видел, что сотворил Айтул, слышал, что рассказали Вьёрд и Грайдис. И я… Я не могу объяснить этого! И теперь страшно мне самому. Я не знаю, что будет там… Не знаю, простят ли они меня… Как жаль, что моя вера пробудилась такой ценой.
– Они простят тебя, Корфулд, можешь в этом не сомневаться. Ты истинный сын Эргунсвальда, а твои знания спасли многих детей Севера. Важно то, к чему ты пришел, а не то, о чем думал раньше. Твои собственные Предки никогда не отринут тебя, это истинная правда, так говорят все шаманы. Прислушайся, возможно, они хотят утешить тебя. А возможно, это наши павшие братья зовут тебя на пир…
– Эх, мне будет не хватать твоего «возможно».
– Рано или поздно мы встретимся вновь. В том нет сомнений.
– Брудвар, ты скоро примешь титул Благословленного Предками. Они тебя точно услышат. Прошу, замолви доброе слово за меня…
– Как только я стану вождем, алтари Эргунсвальда зажгутся в твою честь, а шаманы Скаймонда вознесут молитвы твоим Предкам. О тебе останется славная память. Обещаю!
– Спасибо, вождь… Дай-ка мне попить… Вот… Заливай прямо в рот. Позвоночник, зараза, сломан, не чувствую ни спины, ни шеи… Знаешь… – Корфулд поперхнулся, – я очень, очень сожалею…
– Говори, мой друг, говори…
– Я все время ждал, откладывал, думал, что настанет час и я осяду… Заведу семью. Что у меня будет славная жена, красивые дочки… Да, я хотел бы именно дочек, а не сыновей, как все. Таких прекрасных, улыбчивых, как солнце… Ласковых. Но я не успел, – теперь он плакал почти навзрыд. – Я мог бы оставить после себя что-то хорошее, какое-то наследие… Остановить бы время, да и повернуть его вспять… Но… Брудвар, – Корфулд напрягся, словно пытаясь встать, – цени то, что у тебя есть. А у тебя есть все. Не гонись за славой… Ты уже и так доказал всем, что ты достойнейший человек. Да и так ли важно, что станут болтать о тебе? – Шаман снова прервался – разговор отнимал слишком много сил. Но, собравшись, он все же продолжил:
– Хотя для тебя всегда это было важно. – На его лице появилась грустная ухмылка из прошлого. – Прими мой совет: остановись и насладись этой жизнью сполна. Почувствуй радость отцовства, вспомни, какой страстью ты пылал… Обрети счастье в мире, а не в войне. Ибо… Ибо война всегда ведет к смерти… Не отвечай, я знаю, что ты еще не достиг величия… о котором грезишь. Но обещай… Обещай мне, что будешь помнить о моих словах… И они не сгинут вместе с моим прахом.
– Обещаю.
– Тогда окажи мне последнюю услугу: прекрати мучения… Я просил Вьёрда принести сюда кое-что…
С того момента, как Брудвар вошел в комнату, он знал, чем все закончится. Кинжал лежал на подоконнике, почти у изголовья кровати.
– Прощай, Одноглазый. Тебе нечего стыдиться, ты прожил свою жизнь достойно. – На этих словах по щеке Брудвара скатилась одинокая слеза. – Предки ждут тебя, и они будут рады, когда ты войдешь в родовое кольцо. И мы с тобой еще обязательно свидимся…
Глава дружины положил голову соратника на колени, склонился перед ним и нацелил острие прямо в сердце лежащего.
– Спасибо… – шепнул Одноглазый. – Будь счастлив. Теперь я готов…
Корфулд не издал ни звука, когда Брудвар проткнул его грудь. Жизнь, медленно покидая измученное тело, оставила на устах шамана легкую улыбку.
Брудвар вытер глаза и вышел из комнаты. В коридоре его поджидал Вьёрд. Похудевший и обросший, с костылем под мышкой. От него разило выпивкой. Брудвар не осуждал соратника: он бы и сам не прочь залить горе хмелем, забывшись на какое-то время, но впереди ждало слишком много дел. Друзья обнялись, будто не виделись целую вечность. Сын Эрнульфа глубоко вздохнул, прогоняя гнетущее чувство вины, и попросил:
– Распредели нашу казну так, чтобы семьи погибших ни в чем не нуждались. И передай, чтобы готовили костер для Корфулда.
Глава 10
Благословленный Предками
Закутавшись в меха, щурясь от колючей белогривой метели, Брудвар медленно, но упорно поднимался к пику Торгрима – высочайшему месту во всем Эргунсвальде. У его вершины издревле жили Озаренные – мудрейшие шаманы Севера. К их обиталищу вела широкая, петляющая лестница, построенная невесть когда и невесть кем. Через каждые пятьдесят ступеней путнику встречались каменные урны, в которых плясал огонь. Насколько знал сын Эрнульфа, их пламя никогда не гасло, благодаря чему издали лестница напоминала обвивающую гору гигантскую змею.
Тяжелейший подъем, который надлежало осилить исключительно пешим ходом, являлся частью старинного ритуала: без благословения Озаренных никто не мог считаться полноправным вождем Эргунсвальда. Шагая по каменным плитам, которым не было видно конца, и ощущая, как ноги наливаются свинцом, сын Эрнульфа размышлял о своем будущем.
«Что ж, вот и пришло мое время занять трон. Странно… Отчего же внутри так пусто? Почему нет радости, а лишь какая-то грусть? Выходит, мой дед был прав, и весь мед жизни в самой борьбе, а не в триумфе? Похоже на то. Но ведь цель еще не достигнута. Да, мне удалось сохранить единство Севера, но только и всего. Я всегда хотел большего, много большего… Как поразительно», – Брудвар остановился, удивившись собственным мыслям и чувствам. Изумленный правдой, которую не хотел признавать.
«Желание превзойти своих Предков уже не греет мое сердце! Отчего же так? – пытался разобраться в себе воин. – Да и с кем теперь воевать? Совершать набеги на Имперские границы? Что-то уже не тянет. Попытаться захватить их северные земли? Даже я понимаю, что это безумие. Отправиться на юг в королевство Дейшер или попытать счастья на востоке? Нет, нет…» – раздумывая над каждым вариантом, он представлял себя вместе со своей дружиной и, понимая, что те особенные времена уже не вернуть, отметал каждый из них.
«Жаль, что лишь теряя, мы понимаем, каким богатством обладали… Но хватит поминать прошлое. Я скоро приму титул вождя, и моей дружиной станет весь Эргунсвальд. И мне нужно позаботиться о ней. Годы покажут, стану ли я великим или же нет, а пока – я протяну руку дедушке Миру. Надеюсь, Корфулд, Одноглазый плут, ты сможешь прочесть мои мысли. Ведь я услышал твои советы…» – Покорившись внутреннему зову, сын Эрнульфа почувствовал небывалую легкость. И стоило ему лишь на миг расслабиться, как в голову ворвался ураган сладких мыслей о рыжеволосой красавице.
«Нарьяна… Какое же у нее доброе сердце. Она ушла со мной, а сейчас решила остаться в Очаге, помогать раненым и их семьям. В жизни не встречал подобной девушки. А какие у нее глаза, какой запах, изгибы тела… Признаться, я уже скучаю. Нарьяна… Когда думаю о ней, вся боль уходит. Возможно, мне и впрямь некуда спешить».
Лестница привела к массивному храму – крепости, выстроенной полукругом. У ее подножия, освещенные огнем пристенных факелов, стояли грубые каменные изваяния, изображающие человеческие головы. Их было девять, и олицетворяли они собой родоначальников каждого племени Эргунсвальда. Позади застыли тяжелые врата.
Послышался скрип цепей. Решетка, защищавшая двери храма, поползла вверх, а затем широкие ставни открылись. Навстречу вышел молодой прислужник с бледным, как мрамор, лицом. Он молча поприветствовал Брудвара и велел идти следом.
– Фэрл сбежал, поджав хвост, – подвел итог сын вождя. – Аркалы выдадут его, если он объявится в свальде, поэтому я не намерен проливать их кровь. К тому же у меня есть достаточно оснований доверять человеку, который станет их новым фэрлом. Нужно сейчас же отозвать войска и объявить о том, что аркалы прощены, а их долг – уплачен.
Ледяной Кулак побагровел. Даже Брудвару стало не по себе от его дикого взгляда.
– Аркалы прощены? – процедил он. – Брудвар, ты серьезно?! Да они должны ползать на коленях и грызть землю за то, что сразу же не прирезали своего фэрла! Опомнись! Послушай меня! Я служу твоей семье уже очень давно. Служу верно и честно. Но если бы твой дед и отец проявляли мягкость к своим врагам, то Север бы никогда не стал единым! Таков уж уклад нашей жизни, такова правда. Одумайся, вождя Эргунсвальда убил не какой-то безумец, а сам фэрл! Этот же фэрл убил твоих дружинников! И этот же фэрл пленил тебя! Хоть кто-нибудь остановил его?!
Брудвар понимал гнев Ледяного Кулака. Тот был человеком традиций, и для него все выглядело куда проще: за преступлением всегда должно следовать наказание, за изменой – смерть. До последнего времени сын Эрнульфа придерживался похожих взглядов. Но все изменилось, когда Брудвару помог Койун. Не все аркалы оказались врагами. Они нашли в себе силы противостоять злу, даже несмотря на то, какие лишения претерпели по воле вождя. Нельзя было карать все племя за ошибки одного человека.
– В каждом стаде есть паршивая овца, – бесстрастно ответил Брудвар. – Но с прошлым покончено.
– Тебя слишком долго не было дома. Ты, видно, забыл, как следует поступать. Даже твой дед, хоть и любил мир, выжег бы земли аркалов после такого.
Теперь и Брудвар начинал злиться. Своей пугающей и холодной яростью. Несмотря на то, что в его голове гулял хмель, это никак не влияло на свежесть мыслей.
– Я уже сказал, что мне помог шаман, известный под именем Койун Шепот Ветра, без него я бы не справился. Но я одолел Айтула на глазах у многих, и моя месть утолена. Теперь я хочу сохранить мир на Севере. Это не обсуждается! – Сын Эрнульфа подвинулся вперед и посмотрел в налитые кровью глаза рэгсира. – Ты должен понять и хорошо запомнить одну вещь, Фронсуд. Времена изменились: ты навсегда останешься моим наставником, но я – больше не твой ученик.
– Но…
– НИКАКИХ НО!!! – Брудвар дал волю своему гневу, с треском разбив костяной рог о стол. Он никогда бы не позволил себе такого поступка на глазах у других людей. Тем самым он бы унизил себя, показав, что не может владеть своими чувствами, а также оскорбил бы человека, который стал причиной недовольства. Но они были совершенно одни, и Брудвар не сомневался в том, что Фронсуд понимает лишь один язык. А еще он знал, что Ледяной Кулак был обязан его семье слишком многим и, несмотря на свою грозную репутацию, занимал место цепного пса при вождях Скаймонда. Пса, который мог растерзать кого угодно, кроме хозяина. Но чтобы голодный пес не сорвался, ему время от времени нужно бросать кости.
– Фронсуд, я ценю твои советы и все, что ты сделал для меня и моих предков. Нет человека, который был бы лучшим рэгсиром, чем ты. – Брудвар положил руку на плечо воителя. – Прошу, окажи мне честь: служи так же преданно, как служил Рагниру и Эрнульфу. Но никогда не смей сомневаться в моих решениях.
– Скорее звезды погаснут, чем я предам тебя, Брудвар. Я подчинюсь любому твоему приказу. Но и ты знай, что я всегда буду говорить тебе то, что думаю.
– Вот поэтому, Фронсуд, я и нуждаюсь в тебе. – Воины скрепили соглашение рукопожатием, после чего Брудвар спросил: – Как думаешь, что-то еще могло толкнуть Айтула на измену? – сыну Эрнульфа не давала покоя мысль о том, что Ледяной Кулак мог знать о делах отца.
– Что-то кроме излишней самоуверенности? Не знаю. Может, головой повредился. Почувствовал себя равным богам и решил, что так всегда и будет. От такого любой сойдет с ума…
Брудвар не услышал фальши в словах рэгсира и удовлетворился ответом. Побеседовав еще немного, они покинули хижину, выйдя к ожидающим распоряжений воинам. Повторив указания, сын Эрнульфа разузнал, что его изрядно поредевшая дружина залечивает раны в предместьях Скаймонда. Немедля Брудвар попрощался с аркалами и вместе с Нарьяной направился к столице.
* * *
В мирные времена, коротая дни в ожидании новых походов, дружина Брудвара проводила время вдали от городских стен в местечке, которое они назвали Очаг. Оно было выбрано не случайно. В поселении жили семьи многих бойцов сына Эрнульфа, в нем отмечали победы, устраивали пиры и делили добычу. Сам же Очаг был обнесен стеной частокола и представлял собой смесь военного лагеря и деревеньки, жители которой могли обеспечить себя необходимым.
Ныне в поселении царил траур. За воротами Брудвара ждали пустые улицы, от вида которых у него заболело сердце. Узнав о приезде сына Эрнульфа, к нему начал стекаться народ. Жены погибших воинов словно постарели от горя, а их дети стали взрослее. Однако никто не смотрел на Брудвара осуждающе, их печальные глаза не требовали ответа за случившееся. Даже сейчас они любили своего вожака и понимали, что он не властен над роком.
И все же Брудвар ощущал тяжкий, невыносимый груз, давящий на плечи, виня себя. Он не мог иначе – слишком многое связывало его с дружиной и этим местом. И, как отец огромной семьи, определяющий судьбы своих домочадцев, он был в ответе за каждого из них. Сын Эрнульфа сложил руки в замок и опустил их до пояса, склонил голову и замер, скорбя перед народом. К нему подошла старушка. Накрыла его кисть своей дряхлой рукой. Затем до него дотронулась молодая женщина. Потом вторая, третья… Слова были излишни. Никакие речи не смогли бы вернуть родных. Окруженный вдовами и сиротами, Брудвар молча делил с ними эту боль, чувствуя странную и удивительную благодарность со всех сторон.
– Ступай к раненым, они ждут тебя, – прошептала одна из матерей, озвучив желание воина.
У конюшен его нагнала Грайдис.
– Брудвар… Я не сомневалась, что ты справишься, – сказала она, чуть ли не бросившись ему на шею. Сын Эрнульфа не стал церемониться и прижал белокурую разведчицу к себе.
– Эх, Березка… Знал бы я, как все обернется… Хоть с тобой все порядке. Как Вьёрд себя чувствует?
– Ох, еле довезла! У него загноились раны и начался жар. Но все обошлось, провалялся неделю в горячке, но на ноги кое-как встал.
– Повезло. А как остальные? Сколько сюда дошло? – с волнением спросил Брудвар.
– Двадцать пять человек… – Грайдис сглотнула. – И Корфулд… – ее глаза заблестели. – Он просил зайти к нему последним.
Больных и раненых размещали в отдельном строении, напоминавшем длинный амбар. Войдя туда, Брудвар почуял запах смерти, что не могли перебить никакие душистые травы, обильно развешанные на стенах и потолке. Однако когда он поговорил с выжившими, настроение сына Эрнульфа улучшилось: здоровью большинства ничего не угрожало. Оставалось заглянуть к Одноглазому и поддержать близкого соратника.
Надежды на хорошее обратились в пыль, когда он увидел Корфулда. Брудвар хотел было сказать, что шаман обязательно поправится и все наладится, что боль пройдет, они увидят новые горизонты и, вспоминая павших, напьются, встречая рассвет в горах. Но слова застряли в горле, ибо ни один лекарь не помог бы страшно изувеченному человеку, лежащему перед ним.
Корфулд лишился обеих ног. Его левая рука стала уродливой культей. Глаза прикрывала дурно пахнущая повязка, а голова была обмотана окровавленной тряпкой. И без того худое лицо осунулось так сильно, что казалось – на кровати покоится мертвец. Он и лежал не шевелясь. Лишь едва заметно вздымалась грудь, показывая, что несчастный жив.
Под стопой Брудвара скрипнула половица.
– Кто здесь? – раздался слабый голос.
Сын Эрнульфа присел на табурет и взял здоровую ладонь Одноглазого.
– Я, Корфулд.
– Брудвар, – узнал его тот, облегченно выдохнув. – Как славно, что ты смог воротиться… Не хотел подыхать… пока не попрощаюсь с тобой… Хотя, признаюсь, нюхать собственную мочу… и ждать, когда тебя вымоют от своего же дерьма… уже невыносимо. – Было заметно, что разговаривать Корфулду было очень тяжело.
Сын Эрнульфа плотно сжал губы, готовясь выслушать речь друга. Ему приходилось делать это не впервой. В его дружине имелась особая традиция: когда кто-нибудь находился при смерти, Брудвар был рядом, последним провожая соратника к Предкам. Он бережно хранил в памяти все слова, сказанные ему перед смертью, и всегда выполнял просьбы угасающих воинов. То была тяжкая ноша, но благодаря этому обычаю его люди покидали мир со спокойным сердцем.
– Говори, мой друг, я буду с тобой до самого конца.
– Спасибо, Вождь. – Пальцы Корфулда затряслись, когда он попытался сжать его руку. – Знаешь, в чем заключается ирония моей жизни?.. Лишь полностью ослепнув, я прозрел. – По вискам Одноглазого потекли слезы. – Я прозрел. Разве ты не чувствуешь?.. Не слышишь их, Брудвар? Они здесь, рядом с нами. Я вижу их сияние, чувствую этот холод… Они что-то говорят… или потешаются надо мной… Ты ведь знаешь, я давно перестал чтить традиции Севера. Столько всего повидал… Столько узнал об этом мире и наивно полагал, что умнее многих… – Корфулд ненадолго замолчал, собираясь с силами.
Брудвар терпеливо ждал.
– Я решил, что любая вера основана лишь на невежестве и страхе перед тем… Тем, что мы не можем объяснить. Легенды и сказания представлялись мне глупыми выдумками. Но… Я видел, что сотворил Айтул, слышал, что рассказали Вьёрд и Грайдис. И я… Я не могу объяснить этого! И теперь страшно мне самому. Я не знаю, что будет там… Не знаю, простят ли они меня… Как жаль, что моя вера пробудилась такой ценой.
– Они простят тебя, Корфулд, можешь в этом не сомневаться. Ты истинный сын Эргунсвальда, а твои знания спасли многих детей Севера. Важно то, к чему ты пришел, а не то, о чем думал раньше. Твои собственные Предки никогда не отринут тебя, это истинная правда, так говорят все шаманы. Прислушайся, возможно, они хотят утешить тебя. А возможно, это наши павшие братья зовут тебя на пир…
– Эх, мне будет не хватать твоего «возможно».
– Рано или поздно мы встретимся вновь. В том нет сомнений.
– Брудвар, ты скоро примешь титул Благословленного Предками. Они тебя точно услышат. Прошу, замолви доброе слово за меня…
– Как только я стану вождем, алтари Эргунсвальда зажгутся в твою честь, а шаманы Скаймонда вознесут молитвы твоим Предкам. О тебе останется славная память. Обещаю!
– Спасибо, вождь… Дай-ка мне попить… Вот… Заливай прямо в рот. Позвоночник, зараза, сломан, не чувствую ни спины, ни шеи… Знаешь… – Корфулд поперхнулся, – я очень, очень сожалею…
– Говори, мой друг, говори…
– Я все время ждал, откладывал, думал, что настанет час и я осяду… Заведу семью. Что у меня будет славная жена, красивые дочки… Да, я хотел бы именно дочек, а не сыновей, как все. Таких прекрасных, улыбчивых, как солнце… Ласковых. Но я не успел, – теперь он плакал почти навзрыд. – Я мог бы оставить после себя что-то хорошее, какое-то наследие… Остановить бы время, да и повернуть его вспять… Но… Брудвар, – Корфулд напрягся, словно пытаясь встать, – цени то, что у тебя есть. А у тебя есть все. Не гонись за славой… Ты уже и так доказал всем, что ты достойнейший человек. Да и так ли важно, что станут болтать о тебе? – Шаман снова прервался – разговор отнимал слишком много сил. Но, собравшись, он все же продолжил:
– Хотя для тебя всегда это было важно. – На его лице появилась грустная ухмылка из прошлого. – Прими мой совет: остановись и насладись этой жизнью сполна. Почувствуй радость отцовства, вспомни, какой страстью ты пылал… Обрети счастье в мире, а не в войне. Ибо… Ибо война всегда ведет к смерти… Не отвечай, я знаю, что ты еще не достиг величия… о котором грезишь. Но обещай… Обещай мне, что будешь помнить о моих словах… И они не сгинут вместе с моим прахом.
– Обещаю.
– Тогда окажи мне последнюю услугу: прекрати мучения… Я просил Вьёрда принести сюда кое-что…
С того момента, как Брудвар вошел в комнату, он знал, чем все закончится. Кинжал лежал на подоконнике, почти у изголовья кровати.
– Прощай, Одноглазый. Тебе нечего стыдиться, ты прожил свою жизнь достойно. – На этих словах по щеке Брудвара скатилась одинокая слеза. – Предки ждут тебя, и они будут рады, когда ты войдешь в родовое кольцо. И мы с тобой еще обязательно свидимся…
Глава дружины положил голову соратника на колени, склонился перед ним и нацелил острие прямо в сердце лежащего.
– Спасибо… – шепнул Одноглазый. – Будь счастлив. Теперь я готов…
Корфулд не издал ни звука, когда Брудвар проткнул его грудь. Жизнь, медленно покидая измученное тело, оставила на устах шамана легкую улыбку.
Брудвар вытер глаза и вышел из комнаты. В коридоре его поджидал Вьёрд. Похудевший и обросший, с костылем под мышкой. От него разило выпивкой. Брудвар не осуждал соратника: он бы и сам не прочь залить горе хмелем, забывшись на какое-то время, но впереди ждало слишком много дел. Друзья обнялись, будто не виделись целую вечность. Сын Эрнульфа глубоко вздохнул, прогоняя гнетущее чувство вины, и попросил:
– Распредели нашу казну так, чтобы семьи погибших ни в чем не нуждались. И передай, чтобы готовили костер для Корфулда.
Глава 10
Благословленный Предками
Закутавшись в меха, щурясь от колючей белогривой метели, Брудвар медленно, но упорно поднимался к пику Торгрима – высочайшему месту во всем Эргунсвальде. У его вершины издревле жили Озаренные – мудрейшие шаманы Севера. К их обиталищу вела широкая, петляющая лестница, построенная невесть когда и невесть кем. Через каждые пятьдесят ступеней путнику встречались каменные урны, в которых плясал огонь. Насколько знал сын Эрнульфа, их пламя никогда не гасло, благодаря чему издали лестница напоминала обвивающую гору гигантскую змею.
Тяжелейший подъем, который надлежало осилить исключительно пешим ходом, являлся частью старинного ритуала: без благословения Озаренных никто не мог считаться полноправным вождем Эргунсвальда. Шагая по каменным плитам, которым не было видно конца, и ощущая, как ноги наливаются свинцом, сын Эрнульфа размышлял о своем будущем.
«Что ж, вот и пришло мое время занять трон. Странно… Отчего же внутри так пусто? Почему нет радости, а лишь какая-то грусть? Выходит, мой дед был прав, и весь мед жизни в самой борьбе, а не в триумфе? Похоже на то. Но ведь цель еще не достигнута. Да, мне удалось сохранить единство Севера, но только и всего. Я всегда хотел большего, много большего… Как поразительно», – Брудвар остановился, удивившись собственным мыслям и чувствам. Изумленный правдой, которую не хотел признавать.
«Желание превзойти своих Предков уже не греет мое сердце! Отчего же так? – пытался разобраться в себе воин. – Да и с кем теперь воевать? Совершать набеги на Имперские границы? Что-то уже не тянет. Попытаться захватить их северные земли? Даже я понимаю, что это безумие. Отправиться на юг в королевство Дейшер или попытать счастья на востоке? Нет, нет…» – раздумывая над каждым вариантом, он представлял себя вместе со своей дружиной и, понимая, что те особенные времена уже не вернуть, отметал каждый из них.
«Жаль, что лишь теряя, мы понимаем, каким богатством обладали… Но хватит поминать прошлое. Я скоро приму титул вождя, и моей дружиной станет весь Эргунсвальд. И мне нужно позаботиться о ней. Годы покажут, стану ли я великим или же нет, а пока – я протяну руку дедушке Миру. Надеюсь, Корфулд, Одноглазый плут, ты сможешь прочесть мои мысли. Ведь я услышал твои советы…» – Покорившись внутреннему зову, сын Эрнульфа почувствовал небывалую легкость. И стоило ему лишь на миг расслабиться, как в голову ворвался ураган сладких мыслей о рыжеволосой красавице.
«Нарьяна… Какое же у нее доброе сердце. Она ушла со мной, а сейчас решила остаться в Очаге, помогать раненым и их семьям. В жизни не встречал подобной девушки. А какие у нее глаза, какой запах, изгибы тела… Признаться, я уже скучаю. Нарьяна… Когда думаю о ней, вся боль уходит. Возможно, мне и впрямь некуда спешить».
Лестница привела к массивному храму – крепости, выстроенной полукругом. У ее подножия, освещенные огнем пристенных факелов, стояли грубые каменные изваяния, изображающие человеческие головы. Их было девять, и олицетворяли они собой родоначальников каждого племени Эргунсвальда. Позади застыли тяжелые врата.
Послышался скрип цепей. Решетка, защищавшая двери храма, поползла вверх, а затем широкие ставни открылись. Навстречу вышел молодой прислужник с бледным, как мрамор, лицом. Он молча поприветствовал Брудвара и велел идти следом.