Кровь изгнанника
Часть 7 из 77 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он пожал плечами:
– Мой осел одряхлел и не может идти целый день. Пришлось останавливаться, чтобы он передохнул.
Король гневно посмотрел на Бершада и вернулся к прерванной трапезе. Оторвав крыло жареной куропатки, Мальграв жадно вгрызся в него. Бершад помнил Гертцога королем-воителем, которому было привычнее в полном доспехе сидеть в седле, а не кутаться в дорогую шубу на троне. Однако годы брали свое. Король стал дряхлым и согбенным, а когда-то был сильным и стройным. Черные волосы поседели и поредели. И все же его тело было словно бы создано для жестокости и насилия. Даже сейчас его плечи были вдвое шире плеч обычного воина.
Король жевал кусок куропатки, тянул время, показывая свою силу.
– Чего ты хочешь, Гертцог? – спросил Бершад.
Деннис ахнул от такой наглости. Бершаду было все равно. Он ненавидел дворцовые ритуалы, когда ему было восемнадцать, а годы, проведенные в изгнании, и вовсе лишили его желания расшаркиваться да раскланиваться, пусть даже и на королевской аудиенции.
Король Гертцог старался не подавать виду, что его задевает подобная бесцеремонность, но лицо его чуть исказилось. Он цыкнул зубом, отшвырнул жареное крылышко и сипло произнес:
– Для тебя есть дело в дальней стороне Терры.
А, значит, еще один дракон. Наверное, какой-то чужеземный правитель упросил Гертцога прислать в его владения прославленного драконьера, а взамен посулил выгодные пошлины на ввозимый товар. Такое случалось и прежде, только Гертцог никогда не требовал личной аудиенции. Это что-то новенькое.
– Где? И какой породы?
Король отхлебнул из глиняного кубка и буркнул, глянув на Денниса:
– Пшел вон.
Паж выбежал из зала, словно Гертцог пригрозил ему арбалетом. Хлопнула дверь.
Король зашелся гулким грудным кашлем, отхлебнул вина, утер губы парчовой салфеткой и бросил ее на недоеденную куропатку.
– И почему ты еще жив?
Бершад пожал плечами:
– Оказывается, убивать драконов не так трудно, как говорят.
– В этом разговоре шуточки тебе не помогут, – хмыкнул Гертцог.
– Я что-то не пойму, о чем вообще разговор. Похоже, речь не о том, чтобы завалить чужеземного дракона.
Гертцог пристально посмотрел на Бершада, а потом подозвал к себе одного из гвардейцев.
– У меня для тебя есть подарок, изгнанник.
Гвардеец взял длинный короб из полированного дуба, опустил его у ног Бершада и отступил.
Бершад уставился на короб:
– Там гадюки или что?
– Да открывай уже!
Помедлив, Бершад склонился над коробом, щелкнул застежками. В коробе лежал меч, отобранный у Бершада в день, когда его объявили изгнанником. Меч был ни альмирским, ни папирийским, а был выкован на какой-то смешанный манер. Эшлин любила подшучивать над предпочтениями Бершада при выборе меча – и женщины.
В отличие от прямых обоюдоострых клинков альмирских гвардейцев этот был однолезвийным и чуть изогнутым. У́же, чем обычный меч, – в три пальца шириной у эфеса, а не шесть, – но короче папирийских. Рукоять, для удобства оплетенная акульей кожей, добавляла пол-локтя к длине клинка, так что мечом можно было пользоваться и как одноручным, и как двуручным. Навершием рукояти служил простой железный шар, способный пробить череп. Черные ножны были сработаны из кожи и папирийского кедра.
– Сначала ты меня обыскиваешь, а потом даешь в руки меч? – удивился Бершад.
Гертцог пожал плечами:
– А ты попробуй.
Бершад взял меч, чуть вытащил клинок из ножен, провел пальцем по лезвию. Ладонь обхватила рукоять – привычно, как надевают любимые разношенные сапоги. Однако же Бершада это не обрадовало, а наоборот, разъярило.
– Я велел кинуть меч в самый глубокий подвал, а пару лет назад подвал затопило, – сказал Гертцог. – Похоже, клинок разъела ржа.
У Бершада желчь подступила к самому горлу, в глазах мутилось, мысли путались. Он представил себе, как бросается к королю и вонзает ржавый клинок в его подлое сердце. Бершад готов был сорваться с места, но его остановило выражение лица Гертцога.
Король ухмылялся. Злорадно.
Нарочно подзуживал. Иначе и быть не может. Бершад снова посмотрел на гвардейцев, заметил пятерых с заряженными и взведенными арбалетами. Нет, раз уж он уцелел в схватках с драконами, то не намерен погибать из-за того, что не сдержал раздражения. Он подавил гнев, сжал рукоять так, что хрустнули костяшки пальцев, вложил клинок в ножны и прошипел сквозь зубы:
– И зачем ты мне его дал?
Королевская ухмылка исчезла. Гертцог откинулся на спинку кресла.
– Затем, что ты должен убить императора Баларии.
Бершад недоуменно поморщился. После безуспешных попыток вторгнуться в Альмиру балары закрыли границу. За последние тридцать лет ни один альмирец не прошел их легендарного таможенного досмотра, не говоря уже о том, чтобы посетить столицу Баларии, Бурз-аль-дун.
– Ты шутишь?
– А что, похоже? Если ты выполнишь мой приказ, то больше не будешь изгнанником.
Такого никогда еще не бывало. Изгнание, как и татуировки, было пожизненным.
– Почему ты жаждешь смерти императора?
– А тебе не все равно?
– Нет.
Бершад по опыту знал, что любое королевское предложение чревато непредсказуемыми последствиями, которые легко могут привести к гибели.
Гертцог закашлялся и тяжело сглотнул:
– Знаешь, о чем думают старики перед смертью?
– Нет, не знаю. Как видишь, я покамест полон сил и молодецкого задора.
– О семье, – сказал Гертцог. – А император Баларии умыкнул у меня половину.
– Как это?
– Балары решили открыть границы. Два месяца назад император приехал с посольством в Незатопимую Гавань, чтобы заключить новое торговое соглашение. А после его отъезда выяснилось, что он похитил мою дочь.
Бершад невольно напрягся:
– Эшлин?
– Нет, – поморщился Гертцог. – Принцессу Каиру.
Каира была младшей сестрой Эшлин.
– Похитил?
– Ну не сама же она с ним уехала! Ей всего пятнадцать. Эти мерзавцы, поклоняющиеся шестеренкам, не смогли завоевать мои владения и в отместку умыкнули мою дочь. Я этого не потерплю! – Стукнув кулаком по столу, Гертцог уставился на свою испещренную шрамами руку и чуть спокойнее произнес: – Мужчина обязан защищать своих родных, иначе он и не мужчина вовсе.
Бершад оглядел гвардейцев в зале, пытаясь сообразить, как они отнеслись к такому проявлению слабости. Лица воинов не дрогнули. Король явно с пристрастием отбирал свою свиту – простой солдат недолго хранил бы такое в тайне.
– Да, это ты здорово облажался.
Гертцог выпрямился на кресле и помрачнел.
– Верни Каиру домой, – грозно прорычал он. – И убей императора Мерсера Домициана.
Бершад качнул меч, заново привыкая к его тяжести. Как только клинок покинет ножны, придется действовать стремительно. И все же предложение короля было весьма соблазнительным. Бершад решил подыграть Гертцогу, чтобы понять, к чему именно он клонит.
– Если помнишь, однажды ты меня уже посылал на убийство, – сказал драконьер. – И все закончилось кровавой резней и синими татуировками у меня на щеках. Почему я должен тебе верить?
– Верь или не верь – мне все равно. Мое дело предложить. Не хочешь – отказывайся.
– А что ты будешь делать, если я откажусь? Дальше изгонять вроде бы некуда.
Гертцог сжал зубы и процедил:
– Вот только не притворяйся, что тебе больше нечего терять. У тебя есть твой треклятый щит, Роуэн. И осел, о котором ты так печешься. Стоит мне пальцем шевельнуть, и кто-нибудь из моих гвардейцев отволочет Роуэна в ослиное стойло и сожжет его вместе с ослом. И тебя туда отведут посмотреть.
Бершад не вытерпел:
– Знаешь, Гертцог, я почти купился на нежданный подарок и на отцовскую скорбь, но все-таки ты остался тем же мошенником, что и прежде. Гниешь заживо, но все так же полон лжи и дерьма.
Гертцог побагровел от ярости. Бершад оценил расстояние до короля – шесть, может быть, семь шагов. Далековато. Стражники могут помешать ему прикончить Гертцога.
– Знаешь, почему я еще жив? – Бершад шагнул вперед; гвардеец за спиной тоже сделал шаг, держась так близко, что драконьер мог бы перерезать ему горло взмахом клинка, высвобождаемого из ножен. – Потому что знал: ты все эти годы сидишь сиднем в своем замке и дряхлеешь. Ждешь вестей, что я наконец-то прикусил ракушку. Слушаешь, как слуги перешептываются об очередном убитом мной драконе, и сомневаешься, что меня переживешь. А мне только этого и надо – чтобы ты уплыл к морю, зная, что я жив. Что ты проиграл. – Бершад взглянул на меч. – Но ты предоставил мне лучшую возможность. – Он повернулся спиной к королю. – Мне плевать, что император Баларии похитил твою дочь. Я четырнадцать лет мечтал тебя убить. Так что я отказываюсь от твоего хренового предложения и готов покончить со всем прямо сейчас. В этом самом зале.
Бершад сжал рукоять меча, готовясь высвободить клинок. Гертцог облизнул губы. На лбу короля выступила испарина.
– Принцесса Эшлин меня предупреждала, что ты откажешься, – сказал Гертцог.
Услышав имя Эшлин, Бершад замер.
– Мой осел одряхлел и не может идти целый день. Пришлось останавливаться, чтобы он передохнул.
Король гневно посмотрел на Бершада и вернулся к прерванной трапезе. Оторвав крыло жареной куропатки, Мальграв жадно вгрызся в него. Бершад помнил Гертцога королем-воителем, которому было привычнее в полном доспехе сидеть в седле, а не кутаться в дорогую шубу на троне. Однако годы брали свое. Король стал дряхлым и согбенным, а когда-то был сильным и стройным. Черные волосы поседели и поредели. И все же его тело было словно бы создано для жестокости и насилия. Даже сейчас его плечи были вдвое шире плеч обычного воина.
Король жевал кусок куропатки, тянул время, показывая свою силу.
– Чего ты хочешь, Гертцог? – спросил Бершад.
Деннис ахнул от такой наглости. Бершаду было все равно. Он ненавидел дворцовые ритуалы, когда ему было восемнадцать, а годы, проведенные в изгнании, и вовсе лишили его желания расшаркиваться да раскланиваться, пусть даже и на королевской аудиенции.
Король Гертцог старался не подавать виду, что его задевает подобная бесцеремонность, но лицо его чуть исказилось. Он цыкнул зубом, отшвырнул жареное крылышко и сипло произнес:
– Для тебя есть дело в дальней стороне Терры.
А, значит, еще один дракон. Наверное, какой-то чужеземный правитель упросил Гертцога прислать в его владения прославленного драконьера, а взамен посулил выгодные пошлины на ввозимый товар. Такое случалось и прежде, только Гертцог никогда не требовал личной аудиенции. Это что-то новенькое.
– Где? И какой породы?
Король отхлебнул из глиняного кубка и буркнул, глянув на Денниса:
– Пшел вон.
Паж выбежал из зала, словно Гертцог пригрозил ему арбалетом. Хлопнула дверь.
Король зашелся гулким грудным кашлем, отхлебнул вина, утер губы парчовой салфеткой и бросил ее на недоеденную куропатку.
– И почему ты еще жив?
Бершад пожал плечами:
– Оказывается, убивать драконов не так трудно, как говорят.
– В этом разговоре шуточки тебе не помогут, – хмыкнул Гертцог.
– Я что-то не пойму, о чем вообще разговор. Похоже, речь не о том, чтобы завалить чужеземного дракона.
Гертцог пристально посмотрел на Бершада, а потом подозвал к себе одного из гвардейцев.
– У меня для тебя есть подарок, изгнанник.
Гвардеец взял длинный короб из полированного дуба, опустил его у ног Бершада и отступил.
Бершад уставился на короб:
– Там гадюки или что?
– Да открывай уже!
Помедлив, Бершад склонился над коробом, щелкнул застежками. В коробе лежал меч, отобранный у Бершада в день, когда его объявили изгнанником. Меч был ни альмирским, ни папирийским, а был выкован на какой-то смешанный манер. Эшлин любила подшучивать над предпочтениями Бершада при выборе меча – и женщины.
В отличие от прямых обоюдоострых клинков альмирских гвардейцев этот был однолезвийным и чуть изогнутым. У́же, чем обычный меч, – в три пальца шириной у эфеса, а не шесть, – но короче папирийских. Рукоять, для удобства оплетенная акульей кожей, добавляла пол-локтя к длине клинка, так что мечом можно было пользоваться и как одноручным, и как двуручным. Навершием рукояти служил простой железный шар, способный пробить череп. Черные ножны были сработаны из кожи и папирийского кедра.
– Сначала ты меня обыскиваешь, а потом даешь в руки меч? – удивился Бершад.
Гертцог пожал плечами:
– А ты попробуй.
Бершад взял меч, чуть вытащил клинок из ножен, провел пальцем по лезвию. Ладонь обхватила рукоять – привычно, как надевают любимые разношенные сапоги. Однако же Бершада это не обрадовало, а наоборот, разъярило.
– Я велел кинуть меч в самый глубокий подвал, а пару лет назад подвал затопило, – сказал Гертцог. – Похоже, клинок разъела ржа.
У Бершада желчь подступила к самому горлу, в глазах мутилось, мысли путались. Он представил себе, как бросается к королю и вонзает ржавый клинок в его подлое сердце. Бершад готов был сорваться с места, но его остановило выражение лица Гертцога.
Король ухмылялся. Злорадно.
Нарочно подзуживал. Иначе и быть не может. Бершад снова посмотрел на гвардейцев, заметил пятерых с заряженными и взведенными арбалетами. Нет, раз уж он уцелел в схватках с драконами, то не намерен погибать из-за того, что не сдержал раздражения. Он подавил гнев, сжал рукоять так, что хрустнули костяшки пальцев, вложил клинок в ножны и прошипел сквозь зубы:
– И зачем ты мне его дал?
Королевская ухмылка исчезла. Гертцог откинулся на спинку кресла.
– Затем, что ты должен убить императора Баларии.
Бершад недоуменно поморщился. После безуспешных попыток вторгнуться в Альмиру балары закрыли границу. За последние тридцать лет ни один альмирец не прошел их легендарного таможенного досмотра, не говоря уже о том, чтобы посетить столицу Баларии, Бурз-аль-дун.
– Ты шутишь?
– А что, похоже? Если ты выполнишь мой приказ, то больше не будешь изгнанником.
Такого никогда еще не бывало. Изгнание, как и татуировки, было пожизненным.
– Почему ты жаждешь смерти императора?
– А тебе не все равно?
– Нет.
Бершад по опыту знал, что любое королевское предложение чревато непредсказуемыми последствиями, которые легко могут привести к гибели.
Гертцог закашлялся и тяжело сглотнул:
– Знаешь, о чем думают старики перед смертью?
– Нет, не знаю. Как видишь, я покамест полон сил и молодецкого задора.
– О семье, – сказал Гертцог. – А император Баларии умыкнул у меня половину.
– Как это?
– Балары решили открыть границы. Два месяца назад император приехал с посольством в Незатопимую Гавань, чтобы заключить новое торговое соглашение. А после его отъезда выяснилось, что он похитил мою дочь.
Бершад невольно напрягся:
– Эшлин?
– Нет, – поморщился Гертцог. – Принцессу Каиру.
Каира была младшей сестрой Эшлин.
– Похитил?
– Ну не сама же она с ним уехала! Ей всего пятнадцать. Эти мерзавцы, поклоняющиеся шестеренкам, не смогли завоевать мои владения и в отместку умыкнули мою дочь. Я этого не потерплю! – Стукнув кулаком по столу, Гертцог уставился на свою испещренную шрамами руку и чуть спокойнее произнес: – Мужчина обязан защищать своих родных, иначе он и не мужчина вовсе.
Бершад оглядел гвардейцев в зале, пытаясь сообразить, как они отнеслись к такому проявлению слабости. Лица воинов не дрогнули. Король явно с пристрастием отбирал свою свиту – простой солдат недолго хранил бы такое в тайне.
– Да, это ты здорово облажался.
Гертцог выпрямился на кресле и помрачнел.
– Верни Каиру домой, – грозно прорычал он. – И убей императора Мерсера Домициана.
Бершад качнул меч, заново привыкая к его тяжести. Как только клинок покинет ножны, придется действовать стремительно. И все же предложение короля было весьма соблазнительным. Бершад решил подыграть Гертцогу, чтобы понять, к чему именно он клонит.
– Если помнишь, однажды ты меня уже посылал на убийство, – сказал драконьер. – И все закончилось кровавой резней и синими татуировками у меня на щеках. Почему я должен тебе верить?
– Верь или не верь – мне все равно. Мое дело предложить. Не хочешь – отказывайся.
– А что ты будешь делать, если я откажусь? Дальше изгонять вроде бы некуда.
Гертцог сжал зубы и процедил:
– Вот только не притворяйся, что тебе больше нечего терять. У тебя есть твой треклятый щит, Роуэн. И осел, о котором ты так печешься. Стоит мне пальцем шевельнуть, и кто-нибудь из моих гвардейцев отволочет Роуэна в ослиное стойло и сожжет его вместе с ослом. И тебя туда отведут посмотреть.
Бершад не вытерпел:
– Знаешь, Гертцог, я почти купился на нежданный подарок и на отцовскую скорбь, но все-таки ты остался тем же мошенником, что и прежде. Гниешь заживо, но все так же полон лжи и дерьма.
Гертцог побагровел от ярости. Бершад оценил расстояние до короля – шесть, может быть, семь шагов. Далековато. Стражники могут помешать ему прикончить Гертцога.
– Знаешь, почему я еще жив? – Бершад шагнул вперед; гвардеец за спиной тоже сделал шаг, держась так близко, что драконьер мог бы перерезать ему горло взмахом клинка, высвобождаемого из ножен. – Потому что знал: ты все эти годы сидишь сиднем в своем замке и дряхлеешь. Ждешь вестей, что я наконец-то прикусил ракушку. Слушаешь, как слуги перешептываются об очередном убитом мной драконе, и сомневаешься, что меня переживешь. А мне только этого и надо – чтобы ты уплыл к морю, зная, что я жив. Что ты проиграл. – Бершад взглянул на меч. – Но ты предоставил мне лучшую возможность. – Он повернулся спиной к королю. – Мне плевать, что император Баларии похитил твою дочь. Я четырнадцать лет мечтал тебя убить. Так что я отказываюсь от твоего хренового предложения и готов покончить со всем прямо сейчас. В этом самом зале.
Бершад сжал рукоять меча, готовясь высвободить клинок. Гертцог облизнул губы. На лбу короля выступила испарина.
– Принцесса Эшлин меня предупреждала, что ты откажешься, – сказал Гертцог.
Услышав имя Эшлин, Бершад замер.