Кровь изгнанника

– В Корниш?

– Корнишский барон попросил, чтобы прислали Бершада, – сказал Йонмар, – и король Гертцог милостиво удовлетворил его просьбу, поскольку с недавних пор решил укреплять связи с союзниками.

– А почему тебя приставили к Бершаду?

Йонмар откинулся на спинку кресла и неторопливо продолжил:

– Мы рады ссудить соседям нашего знаменитого драконьера, но король Гертцог считает, что за ним нужен глаз да глаз.

– В наших краях умеют держать драконьеров в узде.

– И тем не менее…

Гарвин потер шрам на щеке:

– И где же ваши дорожные грамоты?

– У сержанта.

– Аделон! – сказал Гарвин.

Сержант пересек комнату и вручил ему бумаги. Гарвин, шевеля губами, внимательно их прочитал.

– Я решил сначала пойти на восток, – пояснил Бершад, пока барон изучал грамоты. – Говорят, в сосновых борах предгорий много дичи.

– А зачем вам понадобилась вдова? – спросил Гарвин, поднимая бумагу на просвет и вглядываясь в королевскую печать.

Йонмар заметно напрягся – похоже, не придумал убедительного ответа на этот вопрос, поэтому Бершад решил прийти к нему на помощь:

– Я уже вторую неделю пытаюсь затащить ее в койку – ты же знаешь, мне всегда нравились папирийки. Вот только дело движется туго. В страсти папирийки необузданны, как ягуары, но их нужно долго обхаживать, – с притворной улыбкой заявил он.

– Все это очень подозрительно, – сказал Гарвин, швырнув бумаги на стол.

– Подозрительно? Мы путешествуем по поручению короля! – возразил Йонмар.

– Слушай, красавчик, это на вашем берегу Моря Душ все готовы лизать жопу альмирскому королю, а у нас тут все по-другому. И подчиняемся мы не вашему королю, а императору Баларии.

Аделон перебросил копье с правой руки в левую и буркнул:

– Их надо сразу в каземат.

– Я что, спрашивал твоего совета, Аделон? – осведомился Гарвин. – Нет? Тогда заткнись. – Он вздохнул и снова сдавил нос пальцами. – А ты, Бершад, считаешь меня дураком? По-твоему, я – тупоголовый барон, мне можно наговорить всякой ерунды и я пропущу тебя в горы, как три предыдущих альмирских отряда?

– А при чем тут горы?

– А при том, что вы заявились сюда неспроста. Мне доложили, что несколько лун назад с вашей принцессой случился какой-то конфуз, в котором был замешан и баларийский посланник. Уж не поэтому ли вы решили нас навестить?

– Слушай, какое тебе дело до альмирских принцесс, Гарвин?

– Я подданный графа, а тот в свою очередь – подданный герцога, ну и так далее, по цепочке, до самого короля Галамара, который так глубоко зарылся в карман баларского императора Мерсера Домициана, что срет ниточками, – улыбнулся Гарвин. – А раз уж императору есть дело до альмирской принцессы, то, значит, по длинной цепочке, есть дело и мне.

Бершад допил вино:

– Что ж, похоже, аристократы запустили когти тебе в хребет и наконец-то превратили тебя в титулованную марионетку. А жаль.

– Дайте-ка я вам обоим кое-что объясню, – разгневанно воскликнул Гарвин. – На свете не осталось ни листирийских графов, ни листирийских баронов. И листирийского короля тоже нет. Листирией правят баларские наместники, которые выпили все соки из и без того нищей страны. А Галамар сохранил крохи независимости – и крохи наших скудных урожаев – лишь потому, что мы исполняем приказы Баларии по мере их получения. Иначе нам не выжить. А мне было приказано не впускать в страну подозрительных чужестранцев, особенно альмирцев.

Судя по всему, император Баларии опередил Эшлин. Очень некстати.

– А как же грамота на драконьерство? – спросил Йонмар, все еще не веря, что ему не удалось получить требуемое. – Отвергнуть ее – неслыханное дело.

Гарвин отодвинул грамоту на драконьерство к Бершаду, а дорожные документы Йонмара придержал.

– По законам Терры, – продолжил он ровным голосом, не сводя глаз с Бершада, – ты, Роуэн и ваш осел отправляетесь драконьерствовать в восточной провинции Корниш. Я не вправе вам это воспретить и желаю вам всяческих успехов в вашем предприятии. А тот, кто вздумает к вам присоединиться, будет арестован и казнен за незаконное вторжение на территорию Галамара. Уверяю вас, у меня соглядатаев хватает. – Он покосился на Йонмара. – Так что вот тебе мой совет, Бершад: избавься от этого придурка, еще разок попытай счастья с вдовой и отправь ее назад, в Папирию, Альмиру, или откуда там она приехала.





11

Эшлин






Альмира, Незатопимая Гавань

Сверяясь с записями в конторской книге на столе, Эшлин мысленно подсчитывала бойцов в отрядах каждого альмирского барона. Странно было сводить огромные войска к чернильным пометкам на странице, но Эшлин это успокаивало. Она почти ничего не знала о тактике ведения войны, не представляла себе, как командовать армией, но понимала числа. Числами можно было манипулировать, их можно было объяснить.

Ежедневно Эшлин отправляла голубиную почту баронам Атласского побережья, с которыми поддерживала дружеские отношения, запрашивая сведения о количестве воинов, и считала, что их сообщениям можно верить. А вот бароны Горгонской долины редко отвечали на ее запросы и предоставляли расплывчатые, ненадежные данные. Приходилось полагаться на приблизительные цифры. Против имен некоторых мелких западных баронов стояло всего десять-двенадцать отметок, но в столбце, отведенном Седару Уоллесу, – целых восемь тысяч, что не могло не тревожить: у Эшлин было десять тысяч гвардейцев, а вот об истинном размере войска Уоллеса можно было только гадать.

Коронация Эшлин должна была состояться через два месяца, чтобы все альмирские бароны успели добраться до столицы. Однако же Эшлин хотела собрать армию как можно скорее. Она известила Элдена Греалора о смерти Гертцога и потребовала, чтобы он незамедлительно вернулся в Незатопимую Гавань и привел свои отряды из Заповедного Дола – желательно тысяч десять гвардейцев. А еще она созвала верховных баронов на чрезвычайный совет.

– Королева, – сказала Хайден, входя в гардеробную, – верховные бароны ждут тебя в оранжерее.

Вот уже пять лет Эшлин занималась управлением Альмирой – издавала приказы и утверждала купчие на землю, решала имущественные споры, вводила налоги, устанавливала цены на соль и зерно, – но никогда прежде не созывала чрезвычайный совет и не отдавала приказов верховным баронам. В этом-то и заключалась разница: одно дело – изучать груду драконьих костей в безопасности обсерватории, и совсем другое – гоняться за шипогорлым верденом, который в любую минуту может тебя сожрать.

Эшлин знала, что бароны настроены против нее – им было не по нраву то, что престол заняла женщина, да еще и с примесью папирийской крови. Вообще-то, Эшлин рисковала многим, созвав баронов в Незатопимую Гавань именно сейчас, когда Глиновал был на осадном положении. Уоллес готовился поднять мятеж, и если бароны учуют в Эшлин слабину, то немедленно присоединятся к бунтовщикам. Однако же если Эшлин удастся укрепить свое положение и заверить баронов, что она намерена блюсти их интересы, то бунтовать они вряд ли станут, хотя бы какое-то время.

– Я готова.

Из башни Королевы Эшлин вышла на мост, перекинутый к верхним уровням башни Короля, на ходу взглянула на восток, где до самого горизонта простирались альмирские джунгли, и увидела, как по безоблачному синему небу летит призрачный мотылек, грациозно взмахивая крыльями. Дракон был так близко, что Эшлин хорошо рассмотрела по обе стороны его морды листовидные отростки длиной в человеческую руку, покрытые белоснежной пыльцой и похожие на усики бабочки. Эшлин полагала, что с помощью этих отростков призрачные мотыльки вынюхивают лисиц, барсуков и прочих норных зверей, но доказать эти предположения ей пока не удавалось.

Она остановилась. Будь жив ее отец, она бы попросила начать заседание совета без нее, чтобы подольше полюбоваться призрачным мотыльком. Но такой возможности сейчас не представлялось. И больше никогда не представится.

– Королева, ты чем-то обеспокоена? – спросила Хайден.

– Нет. – Эшлин снова поглядела на дракона. – Пойдем.

Из всех дворцовых построек и залов Эшлин больше всего любила обсерваторию и оранжерею. Потолочные перекрытия в здании разобрали до третьего этажа, чтобы персиковые и апельсиновые деревья росли беспрепятственно, под солнечным светом, льющимся через огромные прямоугольные окна по периметру зала. Каменный пол покрыли толстым слоем почвы и дерна и засадили цветами.

Четыре верховных барона – Седар Уоллес, Юльнар Брок, Доро Корбон и Линкон Поммол, – собравшись за круглым столом, что-то обсуждали, но умолкли, как только Эшлин вошла в оранжерею.

Седар Уоллес настороженно выпрямился. Он прославился своими подвигами во время баларского нашествия и с тех пор прослыл соперником Мальгравов. На щеке виднелась большая родинка, черные волосы поседели, но, в отличие от остальных верховных советников, он сохранил мощь и силу воина. Он, единственный из присутствующих, был при оружии – на спинке кресла висел меч с большим изумрудом в рукояти. В этом не было ничего необычного – Седар и Элден являлись на советы вооруженными даже при жизни Гертцога Мальграва. Если Эшлин сейчас потребует унести меч, то ее сочтут слабой.

Впрочем, ее это не беспокоило. Хайден тоже была вооружена.

Рядом с Седаром Уоллесом сидел Юльнар Брок. Он храбро сражался во время баларского нашествия, но в последние тридцать лет невообразимо разжирел, предаваясь необузданному обжорству. Того, что он съедал за день, крестьянскому семейству хватило бы на месяц.

Доро Корбон воином не был, а все споры решал с помощью налогов, подкупа и хорошо оплаченного войска. Эшлин он напоминал бобра.

Линкон, будучи вдвое моложе остальных верховных баронов, не участвовал в битвах баларского нашествия. Вдобавок у него было вдвое меньше денег и власти. Его отец, Ронульд, два года назад в подпитии упал с лошади и разбился насмерть, а до этого проиграл почти все свои владения в долине Горгоны. Линкон унаследовал отцовское место в верховном совете, а вместе с ним – и все отцовские долги. Он не мог повлиять на судьбу Альмиры, поскольку у него было всего лишь две тысячи воинов.

Линкон встал с кресла и отвесил поясной поклон:

– Приношу глубочайшие соболезнования в связи с кончиной короля Гертцога Мальграва, твоего отца.

Остальные бароны невнятно пробормотали что-то, подходящее случаю.

– Спасибо. Садитесь, – сказала Эшлин.

Рассевшись по местам, они выжидательно уставились на нее.

– Я созвала чрезвычайный совет, потому что в Альмире наступают тяжелые времена. Мой отец умер. Мою сестру похитили.

– Говорят, что в Глиновале беспорядки. – Седар Уоллес ковырнул грязным обломанным ногтем родинку на щеке и добавил: – Королева.

– Верно, барон Уоллес, – кивнула Эшлин. – Рада, что ты об этом упомянул. Насколько мне известно, зачинщиком этих беспорядков стал барон Хрилиан, твой вассал.

– У него есть все права на Глиновал – там почти сорок лет властвовал его прадед.

– Как бы там ни было, он пытается вернуть себе власть незаконными методами. К междоусобице альмирских баронов все привыкли, но казнить крестьян под городскими стенами – это уже слишком. Если полученные мной донесения подтвердятся, то твоему вассалу грозят синие прямоугольники на щеках.

Седар Уоллес наклонил голову набок и промолчал.

– Бесчинства на западе должны прекратиться. Я лично приму решение, кому достанется Глиновал.

– Принимай, королева, – буркнул Уоллес.

Эшлин давно над этим раздумывала. Особого выбора у нее не было. Если она нарушит отцовские договоренности с Элденом Греалором, то утратит его доверие – и его воинов. Но если она открыто выкажет ему предпочтение, то с самого начала своего царствования настроит против себя остальных баронов. Их поддержкой надо было заручиться, пообещав будущие блага.

– Я выберу правителя Глиновала после коронации, – заявила Эшлин. – А сейчас в Глиновал направляются королевские гвардейцы. Если они прибудут на место и обнаружат следы преступлений, то по справедливости накажут тех, кто их совершил.

– Это угроза, королева? – осведомился Седар.

– Нет, это обещание.