Крик
Часть 2 из 60 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Это была одна из причин, по которым Сара отчаянно не желала соглашаться на просьбу офицера Дорна. Еще меньше ей хотелось обсуждать эту тему с кем бы то ни было.
Судмедэксперт искоса поглядывал на нее, но по бесстрастным голубым глазам, устремленным на дорогу, невозможно было догадаться, занята ли она своими мыслями или просто игнорирует его. Впрочем, Тобиас Ловструд был не из тех, кто легко сдается.
– У меня еще не было случая выразить вам свое восхищение. Лихо вы расправились с этим психопатом Янгером! Просто удивительно, как вы додумались провести параллель между следами детергента, обнаруженными на телах жертв, и присутствием машины скорой помощи на месте каждого похищения. Сколько же свидетельских показаний вам пришлось перелопатить, чтобы установить, что эту машину видели за несколько минут до исчезновения женщин! Думаю, не все свидетели припомнили о ней в первую очередь.
«О, далеко не все!» – ответила бы Сара, будь у нее желание поддерживать разговор. «Скорая помощь» появилась в большинстве показаний лишь после того, как она лично опросила всех свидетелей по второму разу, а до этого ей пришлось потратить много часов, выискивая в записях и отчетах самые незначительные совпадения. Тогда-то она и заметила, что несколько человек вскользь упомянули машину медицинской службы, просто как деталь фона.
– А это ваше, так сказать, силовое вторжение к Янгеру в день ареста! – не унимался доктор Ловструд. – В полиции многие здоровенные мужики до сих пор под впечатлением от того, как вы вломились туда первой и скрутили убийцу. Похоже, в ФСК[1] вы времени даром не теряли!
– Сейчас меня больше волнует, что мы с вами найдем на месте происшествия.
Голос Сары впервые прозвучал в салоне внедорожника – Тобиас Ловструд даже вздрогнул от неожиданности, смутился и на некоторое время притих.
Она терпеть не могла упоминаний о своей службе в спецназе. Бойцы их подразделения имели отличную физическую подготовку, но были недостаточно хорошо оснащены для быстрого реагирования на террористические акты, и, по мнению Сары, массовый расстрел, устроенный Андерсом Брейвиком[2], стал тому трагическим доказательством. Их получасовое опоздание на остров Утёйя из-за проблем с моторной лодкой стоило жизни еще тридцати подросткам. Сара и многие ее соратники винили именно себя в том, что число жертв двойного теракта Брейвика достигло семидесяти семи. После этого постыдного поражения она покинула ФСК и перешла на службу в полицию в должности инспектора. Саре казалось, что дедукция и проницательность помогут ей спасти больше человеческих жизней, чем плохо организованные боевые операции.
С четырехполосного Третьего кольца внедорожник свернул на сельскую извилистую дорогу и погнал дальше среди прогнувшихся под снегом елей. Сара включила полноприводный режим и зажгла противотуманные фары. Здесь, на северной окраине, снег уже не валил стеной, зато клубился густой туман. На термометре было минус три градуса, лобовое стекло обросло по контуру кристалликами инея.
Судмедэксперт с интересом озирался:
– Да уж, в такие места меня по работе еще не заносило. Наверное, дело будет из ряда вон…
Сара молча заправила за ухо рыжую прядь, прошуршав паркой. Тобиас помассировал затылок и опять умолк, увлеченный пейзажем за окном.
Они ехали по лесистой, почти необитаемой местности – лишь изредка за деревьями мелькали дачные особнячки. На развилке Сара свернула на дорогу, убегавшую в густую чащу. Фары с трудом справлялись с плотным туманом, то и дело натыкаясь лучами на сугробы, едва ли не достигавшие крыши машины. Время от времени впереди проступали контуры деревьев, растопыривших ветви, будто костлявые пальцы, испачканные сахарной пудрой. Скрипел под колесами снег с наледью. А потом вдруг туман слегка рассеялся, и впереди возник величественный силуэт здания.
К небу возносилась готическая башня из кирпича, увенчанная металлическим куполом со стрелой колокольни; под ней, будто ночные стражи, расходились в стороны, смутно проступая в зябкой дымке, два крыла с узкими оконцами; крыши тонули в темноте. Здание могло бы показаться заброшенным, если бы по фасаду не скользили голубые пятна света от прожекторов двух патрульных машин и фургона криминалистов.
Сара остановила внедорожник, но мотор по-прежнему глухо рокотал под капотом, из выхлопной трубы вырывались облачка пара.
– Кажется, добрались, – пробормотал доктор Ловструд, и Саре показалось, что его голос неуверенно дрогнул.
Внедорожник, снова тронувшись с места, вкатился под арку ворот из кованого железа. Мелькнула вывеска, почти засыпанная снегом: «Психиатрическая больница «Гёустад».
Глава 2
Сара заглушила мотор. Снаружи подстерегал мороз, как свора собак, готовая растерзать добычу.
– Ну, идемте. – Тобиас Ловструд отважно покинул теплый салон и поспешил ко входу в заведение, проклиная сквозь зубы собачий холод.
Сара некоторое время посидела, вцепившись в рулевое колесо и стараясь унять бешеное сердцебиение дыхательной гимнастикой. Но упражнение возымело обратный эффект – началась паническая атака, тревога сдавила горло, будто незримый палач медленно и с удовольствием принялся душить жертву.
«Почему? Почему именно сегодня я оказалась в этом месте?..»
Набрав код на электронном замке, Сара открыла отделение для перчаток, достала оттуда наручники и засунула их в задний карман. За пистолетом HK P30 лежали фонарик, зеленая упаковка жевательной резинки и пузырек с транквилизатором. Она ненадолго задержала взгляд на оружии, затем взяла из пузырька одну таблетку, закинула ее в рот и заперла бардачок. Подтянула повыше ворот свитера, застегнула парку до самого верха и вылезла из машины.
В нескольких метрах впереди судмедэксперт буксовал в снегу, окутанный облачками пара. Сара двинулась за ним по протоптанной дорожке; полицейские прожекторы и свет, падавший из нескольких окон, создавали стробоскопический эффект.
Вдруг с первого, неосвещенного этажа из какой-то палаты раздался дикий вопль.
– Ого! – выдохнул Ловструд, с которым Сара уже поравнялась. – Мне, конечно, каждый день приходится иметь дело с покойниками, но, честно говоря, не знаю, хватило бы у меня духу работать в психушке. Особенно в этой…
Из курса судебной психиатрии Сара помнила, что заведение «Гёустад» побило европейский рекорд по числу лоботомий. В сороковых годах этой операции подверглись здесь три сотни пациентов – тогда считалось, что состояние больных, страдающих шизофренией, эпилепсией и депрессией, можно облегчить повреждением нейронных связей на определенном участке мозга. Варварская процедура состояла в следующем: инструмент, похожий на нож для колки льда, вводили между верхним веком и глазным яблоком; когда кончик ножа упирался в кость глазной впадины, по рукоятке били хирургическим молотком, острие протыкало кость и проникало в лобную долю; далее совершались вращательные движения рукояткой для рассечения нервных волокон мозга. В большинстве случаев пациенты получали лишь местную анестезию и теряли сознание от боли или от судорог, вызванных разрывом нервных волокон. Те, кто не умер во время операции, превращались в овощи, лишенные эмоций, воображения, стремлений и желаний, но врачи, практиковавшие лоботомию, считали их исцеленными, ведь основные симптомы – агрессивность, тоска, припадки – действительно исчезали. Душевнобольных, которые теперь уже не представляли опасности ни для себя самих, ни для общества, отправляли по домам.
Позднее Сара узнала, что американское правительство в те годы увидело в лоботомии прекрасную возможность сократить время пребывания пациентов в государственных психиатрических клиниках, а соответственно, сэкономить бюджетные средства. Так что этот способ «лечения» был одобрен на официальном уровне и широко пропагандировался.
Решив, что, чем раньше она войдет в «Гёустад», тем раньше оттуда выйдет, Сара ускорила шаг и обогнала менее проворного судмедэксперта. Под резным портиком ей показалось, будто сейчас она переступит порог церкви. Подавив нараставший в глубине души страх, Сара решительно толкнула створку двойной деревянной, украшенной изысканной резьбой двери и очутилась в вестибюле с высоким, как у собора, сводом. Напротив нее, шагах в двадцати, находилась внушительная стойка администратора из красного дерева, слева от стойки уходила вверх винтовая лестница. В глубине вестибюля была застекленная дверь, за которой маячили люди в белых халатах. Одуряюще пахло детергентом.
Девушка-администратор – совсем молоденькая, от силы лет двадцати – при виде посетителей поднялась из-за стойки. Неуместная в подобных обстоятельствах улыбка на ее губах лишь подтверждала и без того очевидное отсутствие опыта.
Каблуки тяжелых ботинок Сары простучали по черным и белым мраморным плитам пола, уложенным в шахматном порядке. Она молча протянула девушке удостоверение инспектора Национальной службы уголовного розыска.
– Здравствуйте, госпожа Геран… ой, простите, Геринген. Профессор Грунд ждет вас у себя в кабинете. – Администратор указала рукой в сторону винтовой лестницы и встала, собираясь проводить гостей, но Сара сухо проговорила:
– Пусть выйдет к нам.
– Э-э… хорошо, я позову его. – Девушка, сев на стул, набрала номер на стационарном телефонном аппарате.
Сара тем временем осмотрелась и поняла, что запах детергента и еще какой-то бытовой химии – не единственная причина ее дискомфорта. Больница как будто увязла в прошлом. Если бы не компьютерный монитор на стойке, можно было бы подумать, что на дворе конец XIX века. Ступени лестницы, тоже из красного дерева, потемнели от времени, сводчатый потолок нависал над головой церковным куполом, а шахматный пол лишь усиливал впечатление, что действие происходит в позапрошлом столетии.
Застекленные двери в глубине вестибюля опять привлекли ее внимание – за ними санитары рассаживали за столиками пациентов в светло-зеленых робах. Возможно, среди этих больных находился тот, чей душераздирающий крик она слышала, подходя к крыльцу. Кто из них? Сутулый низенький мужчина с резкими движениями и бегающим взглядом, молодой парень, неуклюжий и сонный, или та женщина лет сорока? Пациентка с ввалившимися щеками и спутанными волосами печально сидела одна в сторонке. Сара перехватила ее взгляд и не увидела в глазах ни намека на безумие – там были только одиночество и тоска.
Женщина смотрела на нее несколько секунд, затем отвернулась, а у Сары вдруг защипало веки от навернувшихся слез. В этот момент ее окликнули:
– Инспектор Геринген!
Еще одна дверь в вестибюле, металлическая, была открыта, и к Саре быстрым шагом направлялся мужчина лет сорока с рыжеватой бородкой. На нем была голубая форменная рубашка с черными погонами.
– Офицер Дорн, – представился он взволнованно. – Это я вам звонил.
Сара его сразу вспомнила – однажды этот полицейский привел в управление своих мальчишек, рыженьких близнецов, которые хотели посмотреть, где работает папа, и ей понравилось, как серьезно и толково он объяснял, чем занимаются разные сотрудники.
Она поприветствовала Дорна кивком, и тот, наслышанный о ее стиле поведения, ничуть не удивился молчанию. Помимо прочего, он знал, что инспектор Геринген не утруждает себя политесом и предпочитает сразу переходить к делу. Бросив взгляд на администратора, Дорн заговорил, понизив голос, так что судмедэксперту пришлось подойти ближе и вытянуть шею.
– В общем, так. В пять двадцать три утра поступил вызов от Аймерика Гроста, ночного надзирателя этой больницы. Он сильно нервничал, путался в словах, но в конце концов с грехом пополам сообщил, что один из пациентов только что покончил с собой. Поскольку связаться с директором заведения Гросту не удалось, он принял решение позвонить в полицию. Когда мы прибыли сюда, парень встретил нас с виноватым видом, попросил прощения за ложную тревогу и сказал, что на самом деле пациент умер от обычного инфаркта.
Сара нахмурилась:
– А что навело этого Гроста на мысль о самоубийстве пациента?
– У них тут повсюду камеры наблюдения. Парень сидел в комнате с мониторами и вдруг увидел, что один больной схватил себя за горло, задергался, а потом вдруг обмяк и больше не шевелился. Грост в панике попытался связаться с двумя дежурными санитарами – они не ответили; затем набрал номер директора – тот был недоступен. Тогда он позвонил в полицию и описал то, что произошло у него на глазах: пациент сам себя задушил.
– Санитары подтвердили? – спросила Сара.
– Не совсем. Оба выполняли свои обычные обязанности, когда услышали крики. Один делал кому-то из пациентов укол и не мог прервать процедуру, второй сразу побежал на крик, но опоздал – кричавший уже был мертв.
– А почему они не ответили на вызов Гроста? Не услышали, что ли?
– Услышали, но проигнорировали. Как я уже сказал, один был занят, а второй подумал, что пациент важнее, и помчался в палату, да все равно не успел.
– Но это же ерунда какая-то! – вмешался судмедэксперт. – Человек не может сам себя задушить. Как только он потеряет сознание, это вызовет расслабление мышц, и пальцы на шее разожмутся. Что за чушь! – Он посмотрел на Сару, будто в поисках поддержки, но она сделала Дорну знак продолжать.
– То же самое мне сказали санитары, как только мы приехали. Они пришли к выводу, что у пациента случилась паническая атака, а за ней последовал сердечный приступ. Но Грост, ночной надзиратель, работает тут совсем недавно. Он переполошился и, не спросив их мнения, позвонил нам в полной уверенности, что видел самоубийство. Вот так мы здесь и оказались.
– Однако если у пациента была, как считают санитары, паническая атака, то какая-то уж невероятно мощная, – заметил Тобиас. – Вы представляете себе, что должно происходить у человека в голове, чтобы он начал душить себя голыми руками?
Дорн посмотрел на него с некоторым раздражением, но Сара, разделявшая недоумение судмедэксперта, вопросительно уставилась на полицейского.
– Я указал на это обстоятельство санитарам, – пожал плечами тот. – Они напомнили мне, что мы находимся в психиатрической лечебнице, а следовательно, в приступах безумия у здешних постояльцев нет ничего удивительного.
Дорн неловко замолчал, а доктор Ловструд испустил тяжелый вздох, всем видом давая понять, что его зря побеспокоили посреди ночи.
– Ну да, я, наверное, тоже поторопился бить тревогу, – повинился Дорн. – Но вообще-то, инспектор, я позвонил вам потому, что все здесь здорово нервничали и показания давали как-то неуверенно, когда мы прибыли. Я подумал, лучше будет провести расследование. И потом, не знаю… даже если сейчас их объяснения кажутся вполне логичными, мне все же не нравится, как изменилась версия событий между звонком Гроста в полицию и нашим приездом сюда. Да еще эти отметины на лбу пациента… В общем, по-моему, здесь все очень странно.
Сара тоже считала, что ситуация не вполне ясна, хоть и не видела в ней пока ничего особенно подозрительного.
– Где сейчас эта троица ночных дежурных?
– Санитаров Элиаса Лунде и Леонарда Сандвика мы сразу разделили, на случай, если вы захотите их допросить. Надзиратель Аймерик Грост тоже ждет вас в отдельной комнате. Сами увидите – он совсем молод, в «Гёустаде» работает пару недель. Криминалисты уже осматривают палату, в которой умер пациент, – как вы и велели, я их сразу вызвал. Директор больницы, кажется, только что приехал, у меня еще не было времени с ним поговорить. Прошу прощения, мне, наверное, все-таки не следовало устраивать панику по телефону…
Сара на него не сердилась – она очень даже одобряла тех, кто предпочитает сомнение слепой уверенности. Да и если хорошо подумать, лучше уж ей сейчас быть здесь, чем рыдать на груди у сестры. По крайней мере, Сара попыталась себя в этом убедить.
Она хотела попросить офицера Дорна проводить ее в палату, где находился труп, но тут на винтовой лестнице из красного дерева показался высокий мужчина в темно-сером костюме. Он энергично сбежал по ступенькам, и Сара рассмотрела его повнимательнее: худощавое удлиненное лицо, очки, элегантная седина на висках. Прямой и решительный взгляд из-под густых бровей говорил о том, что этот человек привык командовать.
– Профессор Ханс Грунд, – представился он Саре и Ловструду официальным тоном. – Я директор этого учреждения. Весьма сожалею, что вас напрасно побеспокоили, но к чести своих сотрудников должен сказать, они стремились поступить как лучше.
Директор только тут понял, что Сара и не думает вынимать руку из кармана куртки, чтобы пожать его протянутую ладонь, и несколько стушевался. Но таково было одно из ее правил – никогда не вступать в физический контакт с людьми, имеющими прямое или косвенное отношение к расследованию. Многочисленные психологические исследования доказывали, что даже легкое прикосновение к человеку может повлиять на объективное суждение о нем. Однако профессионализм профессионализмом, а распоследней невежей Сара все-таки не была, поэтому коротко кивнула профессору в знак приветствия.
Пока Грунд тянул к ней руку, она успела разглядеть его кисть и заметила, что ноготь на большом пальце обкусан до крови. Поскольку с другими пальцами все оказалось в порядке, можно было заключить, что у профессора нет привычки грызть ногти, а значит, он сделал это под влиянием сильных эмоций, вызванных сегодняшним происшествием.
– Доктор Ловструд, судмедэксперт, – разрядил обстановку Тобиас, увидев, что Ханс Грунд смущен молчанием дамы из полиции.
– Очень приятно, – кивнул тот. – Простите, что не смог оказать вам должный прием, но я весьма удручен смертью своего пациента, пусть и от естественных причин.
– Где тело? – спросила Сара.
Директор обиженно нахмурился:
– Насколько я понимаю, вы намерены действовать по протоколу до конца, раз уж вас сюда вызвали? Что ж, много времени это у вас не займет. Прошу за мной.
Он направился к металлической двери, открыл ее висевшим на шее магнитным пропуском и первым переступил порог. Сара, судмедэксперт и офицер Дорн последовали за ним по коридору. Здесь к детергенту примешивался слабый запах эфира. Не замедляя шага, Ханс Грунд на секунду обернулся к Саре:
– Полагаю, в подобных заведениях вы, как и все люди, чувствуете себя неуютно, инспектор. Помнится, в первое время на стажировке в психиатрической больнице я и сам задавался вопросом, гожусь ли для своего ремесла. Но впоследствии понял, что сомневался в себе лишь потому, что плохо понимал душевнобольных людей. Досконально изучив их патологии и механизмы мышления, я почувствовал, как неприязнь к ним уступает место искреннему участию и желанию помочь.
Судмедэксперт искоса поглядывал на нее, но по бесстрастным голубым глазам, устремленным на дорогу, невозможно было догадаться, занята ли она своими мыслями или просто игнорирует его. Впрочем, Тобиас Ловструд был не из тех, кто легко сдается.
– У меня еще не было случая выразить вам свое восхищение. Лихо вы расправились с этим психопатом Янгером! Просто удивительно, как вы додумались провести параллель между следами детергента, обнаруженными на телах жертв, и присутствием машины скорой помощи на месте каждого похищения. Сколько же свидетельских показаний вам пришлось перелопатить, чтобы установить, что эту машину видели за несколько минут до исчезновения женщин! Думаю, не все свидетели припомнили о ней в первую очередь.
«О, далеко не все!» – ответила бы Сара, будь у нее желание поддерживать разговор. «Скорая помощь» появилась в большинстве показаний лишь после того, как она лично опросила всех свидетелей по второму разу, а до этого ей пришлось потратить много часов, выискивая в записях и отчетах самые незначительные совпадения. Тогда-то она и заметила, что несколько человек вскользь упомянули машину медицинской службы, просто как деталь фона.
– А это ваше, так сказать, силовое вторжение к Янгеру в день ареста! – не унимался доктор Ловструд. – В полиции многие здоровенные мужики до сих пор под впечатлением от того, как вы вломились туда первой и скрутили убийцу. Похоже, в ФСК[1] вы времени даром не теряли!
– Сейчас меня больше волнует, что мы с вами найдем на месте происшествия.
Голос Сары впервые прозвучал в салоне внедорожника – Тобиас Ловструд даже вздрогнул от неожиданности, смутился и на некоторое время притих.
Она терпеть не могла упоминаний о своей службе в спецназе. Бойцы их подразделения имели отличную физическую подготовку, но были недостаточно хорошо оснащены для быстрого реагирования на террористические акты, и, по мнению Сары, массовый расстрел, устроенный Андерсом Брейвиком[2], стал тому трагическим доказательством. Их получасовое опоздание на остров Утёйя из-за проблем с моторной лодкой стоило жизни еще тридцати подросткам. Сара и многие ее соратники винили именно себя в том, что число жертв двойного теракта Брейвика достигло семидесяти семи. После этого постыдного поражения она покинула ФСК и перешла на службу в полицию в должности инспектора. Саре казалось, что дедукция и проницательность помогут ей спасти больше человеческих жизней, чем плохо организованные боевые операции.
С четырехполосного Третьего кольца внедорожник свернул на сельскую извилистую дорогу и погнал дальше среди прогнувшихся под снегом елей. Сара включила полноприводный режим и зажгла противотуманные фары. Здесь, на северной окраине, снег уже не валил стеной, зато клубился густой туман. На термометре было минус три градуса, лобовое стекло обросло по контуру кристалликами инея.
Судмедэксперт с интересом озирался:
– Да уж, в такие места меня по работе еще не заносило. Наверное, дело будет из ряда вон…
Сара молча заправила за ухо рыжую прядь, прошуршав паркой. Тобиас помассировал затылок и опять умолк, увлеченный пейзажем за окном.
Они ехали по лесистой, почти необитаемой местности – лишь изредка за деревьями мелькали дачные особнячки. На развилке Сара свернула на дорогу, убегавшую в густую чащу. Фары с трудом справлялись с плотным туманом, то и дело натыкаясь лучами на сугробы, едва ли не достигавшие крыши машины. Время от времени впереди проступали контуры деревьев, растопыривших ветви, будто костлявые пальцы, испачканные сахарной пудрой. Скрипел под колесами снег с наледью. А потом вдруг туман слегка рассеялся, и впереди возник величественный силуэт здания.
К небу возносилась готическая башня из кирпича, увенчанная металлическим куполом со стрелой колокольни; под ней, будто ночные стражи, расходились в стороны, смутно проступая в зябкой дымке, два крыла с узкими оконцами; крыши тонули в темноте. Здание могло бы показаться заброшенным, если бы по фасаду не скользили голубые пятна света от прожекторов двух патрульных машин и фургона криминалистов.
Сара остановила внедорожник, но мотор по-прежнему глухо рокотал под капотом, из выхлопной трубы вырывались облачка пара.
– Кажется, добрались, – пробормотал доктор Ловструд, и Саре показалось, что его голос неуверенно дрогнул.
Внедорожник, снова тронувшись с места, вкатился под арку ворот из кованого железа. Мелькнула вывеска, почти засыпанная снегом: «Психиатрическая больница «Гёустад».
Глава 2
Сара заглушила мотор. Снаружи подстерегал мороз, как свора собак, готовая растерзать добычу.
– Ну, идемте. – Тобиас Ловструд отважно покинул теплый салон и поспешил ко входу в заведение, проклиная сквозь зубы собачий холод.
Сара некоторое время посидела, вцепившись в рулевое колесо и стараясь унять бешеное сердцебиение дыхательной гимнастикой. Но упражнение возымело обратный эффект – началась паническая атака, тревога сдавила горло, будто незримый палач медленно и с удовольствием принялся душить жертву.
«Почему? Почему именно сегодня я оказалась в этом месте?..»
Набрав код на электронном замке, Сара открыла отделение для перчаток, достала оттуда наручники и засунула их в задний карман. За пистолетом HK P30 лежали фонарик, зеленая упаковка жевательной резинки и пузырек с транквилизатором. Она ненадолго задержала взгляд на оружии, затем взяла из пузырька одну таблетку, закинула ее в рот и заперла бардачок. Подтянула повыше ворот свитера, застегнула парку до самого верха и вылезла из машины.
В нескольких метрах впереди судмедэксперт буксовал в снегу, окутанный облачками пара. Сара двинулась за ним по протоптанной дорожке; полицейские прожекторы и свет, падавший из нескольких окон, создавали стробоскопический эффект.
Вдруг с первого, неосвещенного этажа из какой-то палаты раздался дикий вопль.
– Ого! – выдохнул Ловструд, с которым Сара уже поравнялась. – Мне, конечно, каждый день приходится иметь дело с покойниками, но, честно говоря, не знаю, хватило бы у меня духу работать в психушке. Особенно в этой…
Из курса судебной психиатрии Сара помнила, что заведение «Гёустад» побило европейский рекорд по числу лоботомий. В сороковых годах этой операции подверглись здесь три сотни пациентов – тогда считалось, что состояние больных, страдающих шизофренией, эпилепсией и депрессией, можно облегчить повреждением нейронных связей на определенном участке мозга. Варварская процедура состояла в следующем: инструмент, похожий на нож для колки льда, вводили между верхним веком и глазным яблоком; когда кончик ножа упирался в кость глазной впадины, по рукоятке били хирургическим молотком, острие протыкало кость и проникало в лобную долю; далее совершались вращательные движения рукояткой для рассечения нервных волокон мозга. В большинстве случаев пациенты получали лишь местную анестезию и теряли сознание от боли или от судорог, вызванных разрывом нервных волокон. Те, кто не умер во время операции, превращались в овощи, лишенные эмоций, воображения, стремлений и желаний, но врачи, практиковавшие лоботомию, считали их исцеленными, ведь основные симптомы – агрессивность, тоска, припадки – действительно исчезали. Душевнобольных, которые теперь уже не представляли опасности ни для себя самих, ни для общества, отправляли по домам.
Позднее Сара узнала, что американское правительство в те годы увидело в лоботомии прекрасную возможность сократить время пребывания пациентов в государственных психиатрических клиниках, а соответственно, сэкономить бюджетные средства. Так что этот способ «лечения» был одобрен на официальном уровне и широко пропагандировался.
Решив, что, чем раньше она войдет в «Гёустад», тем раньше оттуда выйдет, Сара ускорила шаг и обогнала менее проворного судмедэксперта. Под резным портиком ей показалось, будто сейчас она переступит порог церкви. Подавив нараставший в глубине души страх, Сара решительно толкнула створку двойной деревянной, украшенной изысканной резьбой двери и очутилась в вестибюле с высоким, как у собора, сводом. Напротив нее, шагах в двадцати, находилась внушительная стойка администратора из красного дерева, слева от стойки уходила вверх винтовая лестница. В глубине вестибюля была застекленная дверь, за которой маячили люди в белых халатах. Одуряюще пахло детергентом.
Девушка-администратор – совсем молоденькая, от силы лет двадцати – при виде посетителей поднялась из-за стойки. Неуместная в подобных обстоятельствах улыбка на ее губах лишь подтверждала и без того очевидное отсутствие опыта.
Каблуки тяжелых ботинок Сары простучали по черным и белым мраморным плитам пола, уложенным в шахматном порядке. Она молча протянула девушке удостоверение инспектора Национальной службы уголовного розыска.
– Здравствуйте, госпожа Геран… ой, простите, Геринген. Профессор Грунд ждет вас у себя в кабинете. – Администратор указала рукой в сторону винтовой лестницы и встала, собираясь проводить гостей, но Сара сухо проговорила:
– Пусть выйдет к нам.
– Э-э… хорошо, я позову его. – Девушка, сев на стул, набрала номер на стационарном телефонном аппарате.
Сара тем временем осмотрелась и поняла, что запах детергента и еще какой-то бытовой химии – не единственная причина ее дискомфорта. Больница как будто увязла в прошлом. Если бы не компьютерный монитор на стойке, можно было бы подумать, что на дворе конец XIX века. Ступени лестницы, тоже из красного дерева, потемнели от времени, сводчатый потолок нависал над головой церковным куполом, а шахматный пол лишь усиливал впечатление, что действие происходит в позапрошлом столетии.
Застекленные двери в глубине вестибюля опять привлекли ее внимание – за ними санитары рассаживали за столиками пациентов в светло-зеленых робах. Возможно, среди этих больных находился тот, чей душераздирающий крик она слышала, подходя к крыльцу. Кто из них? Сутулый низенький мужчина с резкими движениями и бегающим взглядом, молодой парень, неуклюжий и сонный, или та женщина лет сорока? Пациентка с ввалившимися щеками и спутанными волосами печально сидела одна в сторонке. Сара перехватила ее взгляд и не увидела в глазах ни намека на безумие – там были только одиночество и тоска.
Женщина смотрела на нее несколько секунд, затем отвернулась, а у Сары вдруг защипало веки от навернувшихся слез. В этот момент ее окликнули:
– Инспектор Геринген!
Еще одна дверь в вестибюле, металлическая, была открыта, и к Саре быстрым шагом направлялся мужчина лет сорока с рыжеватой бородкой. На нем была голубая форменная рубашка с черными погонами.
– Офицер Дорн, – представился он взволнованно. – Это я вам звонил.
Сара его сразу вспомнила – однажды этот полицейский привел в управление своих мальчишек, рыженьких близнецов, которые хотели посмотреть, где работает папа, и ей понравилось, как серьезно и толково он объяснял, чем занимаются разные сотрудники.
Она поприветствовала Дорна кивком, и тот, наслышанный о ее стиле поведения, ничуть не удивился молчанию. Помимо прочего, он знал, что инспектор Геринген не утруждает себя политесом и предпочитает сразу переходить к делу. Бросив взгляд на администратора, Дорн заговорил, понизив голос, так что судмедэксперту пришлось подойти ближе и вытянуть шею.
– В общем, так. В пять двадцать три утра поступил вызов от Аймерика Гроста, ночного надзирателя этой больницы. Он сильно нервничал, путался в словах, но в конце концов с грехом пополам сообщил, что один из пациентов только что покончил с собой. Поскольку связаться с директором заведения Гросту не удалось, он принял решение позвонить в полицию. Когда мы прибыли сюда, парень встретил нас с виноватым видом, попросил прощения за ложную тревогу и сказал, что на самом деле пациент умер от обычного инфаркта.
Сара нахмурилась:
– А что навело этого Гроста на мысль о самоубийстве пациента?
– У них тут повсюду камеры наблюдения. Парень сидел в комнате с мониторами и вдруг увидел, что один больной схватил себя за горло, задергался, а потом вдруг обмяк и больше не шевелился. Грост в панике попытался связаться с двумя дежурными санитарами – они не ответили; затем набрал номер директора – тот был недоступен. Тогда он позвонил в полицию и описал то, что произошло у него на глазах: пациент сам себя задушил.
– Санитары подтвердили? – спросила Сара.
– Не совсем. Оба выполняли свои обычные обязанности, когда услышали крики. Один делал кому-то из пациентов укол и не мог прервать процедуру, второй сразу побежал на крик, но опоздал – кричавший уже был мертв.
– А почему они не ответили на вызов Гроста? Не услышали, что ли?
– Услышали, но проигнорировали. Как я уже сказал, один был занят, а второй подумал, что пациент важнее, и помчался в палату, да все равно не успел.
– Но это же ерунда какая-то! – вмешался судмедэксперт. – Человек не может сам себя задушить. Как только он потеряет сознание, это вызовет расслабление мышц, и пальцы на шее разожмутся. Что за чушь! – Он посмотрел на Сару, будто в поисках поддержки, но она сделала Дорну знак продолжать.
– То же самое мне сказали санитары, как только мы приехали. Они пришли к выводу, что у пациента случилась паническая атака, а за ней последовал сердечный приступ. Но Грост, ночной надзиратель, работает тут совсем недавно. Он переполошился и, не спросив их мнения, позвонил нам в полной уверенности, что видел самоубийство. Вот так мы здесь и оказались.
– Однако если у пациента была, как считают санитары, паническая атака, то какая-то уж невероятно мощная, – заметил Тобиас. – Вы представляете себе, что должно происходить у человека в голове, чтобы он начал душить себя голыми руками?
Дорн посмотрел на него с некоторым раздражением, но Сара, разделявшая недоумение судмедэксперта, вопросительно уставилась на полицейского.
– Я указал на это обстоятельство санитарам, – пожал плечами тот. – Они напомнили мне, что мы находимся в психиатрической лечебнице, а следовательно, в приступах безумия у здешних постояльцев нет ничего удивительного.
Дорн неловко замолчал, а доктор Ловструд испустил тяжелый вздох, всем видом давая понять, что его зря побеспокоили посреди ночи.
– Ну да, я, наверное, тоже поторопился бить тревогу, – повинился Дорн. – Но вообще-то, инспектор, я позвонил вам потому, что все здесь здорово нервничали и показания давали как-то неуверенно, когда мы прибыли. Я подумал, лучше будет провести расследование. И потом, не знаю… даже если сейчас их объяснения кажутся вполне логичными, мне все же не нравится, как изменилась версия событий между звонком Гроста в полицию и нашим приездом сюда. Да еще эти отметины на лбу пациента… В общем, по-моему, здесь все очень странно.
Сара тоже считала, что ситуация не вполне ясна, хоть и не видела в ней пока ничего особенно подозрительного.
– Где сейчас эта троица ночных дежурных?
– Санитаров Элиаса Лунде и Леонарда Сандвика мы сразу разделили, на случай, если вы захотите их допросить. Надзиратель Аймерик Грост тоже ждет вас в отдельной комнате. Сами увидите – он совсем молод, в «Гёустаде» работает пару недель. Криминалисты уже осматривают палату, в которой умер пациент, – как вы и велели, я их сразу вызвал. Директор больницы, кажется, только что приехал, у меня еще не было времени с ним поговорить. Прошу прощения, мне, наверное, все-таки не следовало устраивать панику по телефону…
Сара на него не сердилась – она очень даже одобряла тех, кто предпочитает сомнение слепой уверенности. Да и если хорошо подумать, лучше уж ей сейчас быть здесь, чем рыдать на груди у сестры. По крайней мере, Сара попыталась себя в этом убедить.
Она хотела попросить офицера Дорна проводить ее в палату, где находился труп, но тут на винтовой лестнице из красного дерева показался высокий мужчина в темно-сером костюме. Он энергично сбежал по ступенькам, и Сара рассмотрела его повнимательнее: худощавое удлиненное лицо, очки, элегантная седина на висках. Прямой и решительный взгляд из-под густых бровей говорил о том, что этот человек привык командовать.
– Профессор Ханс Грунд, – представился он Саре и Ловструду официальным тоном. – Я директор этого учреждения. Весьма сожалею, что вас напрасно побеспокоили, но к чести своих сотрудников должен сказать, они стремились поступить как лучше.
Директор только тут понял, что Сара и не думает вынимать руку из кармана куртки, чтобы пожать его протянутую ладонь, и несколько стушевался. Но таково было одно из ее правил – никогда не вступать в физический контакт с людьми, имеющими прямое или косвенное отношение к расследованию. Многочисленные психологические исследования доказывали, что даже легкое прикосновение к человеку может повлиять на объективное суждение о нем. Однако профессионализм профессионализмом, а распоследней невежей Сара все-таки не была, поэтому коротко кивнула профессору в знак приветствия.
Пока Грунд тянул к ней руку, она успела разглядеть его кисть и заметила, что ноготь на большом пальце обкусан до крови. Поскольку с другими пальцами все оказалось в порядке, можно было заключить, что у профессора нет привычки грызть ногти, а значит, он сделал это под влиянием сильных эмоций, вызванных сегодняшним происшествием.
– Доктор Ловструд, судмедэксперт, – разрядил обстановку Тобиас, увидев, что Ханс Грунд смущен молчанием дамы из полиции.
– Очень приятно, – кивнул тот. – Простите, что не смог оказать вам должный прием, но я весьма удручен смертью своего пациента, пусть и от естественных причин.
– Где тело? – спросила Сара.
Директор обиженно нахмурился:
– Насколько я понимаю, вы намерены действовать по протоколу до конца, раз уж вас сюда вызвали? Что ж, много времени это у вас не займет. Прошу за мной.
Он направился к металлической двери, открыл ее висевшим на шее магнитным пропуском и первым переступил порог. Сара, судмедэксперт и офицер Дорн последовали за ним по коридору. Здесь к детергенту примешивался слабый запах эфира. Не замедляя шага, Ханс Грунд на секунду обернулся к Саре:
– Полагаю, в подобных заведениях вы, как и все люди, чувствуете себя неуютно, инспектор. Помнится, в первое время на стажировке в психиатрической больнице я и сам задавался вопросом, гожусь ли для своего ремесла. Но впоследствии понял, что сомневался в себе лишь потому, что плохо понимал душевнобольных людей. Досконально изучив их патологии и механизмы мышления, я почувствовал, как неприязнь к ним уступает место искреннему участию и желанию помочь.