Красный Герцог

Генрих открыл бежевую папку, что находилась перед ним: там был контракт о прохождении добровольной службы. Пункты о выполнении приказов, наличие правил и требований, а также пустые поля для ввода данных рекрута. Генрих начал расписываться в документах, не замечая того, как мать пыталась его отговорить. Он не слышал её, полностью погрузившись в заполнение бумаг. Мысли его были только о том, как он вернёт отца домой, и всё встанет на круги своя.

Отдав документы офицерам, ему дали добро, и он начал собирать свои вещи. Выходя из комнаты, он заметил, что Анна стояла в дверном проеме. Она протирала глаза и недоумевала, почему её брат куда-то собирается в такую рань. (На часах был почти полдень, и Генрих хотел, чтобы Анна отдохнула.) Генрих подошел к ней и обнимая сказал, что вернёт отца и что всё будет, как раньше.

- Это надолго? - Анна испугалась того, что они с матерью могут остаться совершенно одни.

- Ты даже не заметишь моего отсутствия. Уже скоро мы вернёмся. - Говоря это, Генрих улыбнулся, и девочка улыбнулась в ответ, подхватив этот кроткий, радостный настрой.

Спустившись на первый этаж, Генрих увидел, как ещё сильнее поникшая мать о чем-то спорила с гостями. Она замолчала, когда услышала скрип верхней ступени лестницы. Ей так же хорошо был знаком этот звук, как и всем жильцам этого дома. Генрих подошел к военным и повернулся к матери.

- Мама, я обязательно верну отца, и всё будет, как раньше. - Генриху было грустно видеть мать в таком ужасном состоянии, но он старался не подавать виду, и продолжал улыбаться. У него едва хватало сил, чтобы самому не расплакаться.

Почти сразу щеку Генриха поразил жгучий огонь. Он ощутил на себе прикосновение матери, которое впервые отдалось болью и раздражением на коже. Петра дала своему сыну пощечину, пытаясь вывести его из состояния аффекта, в который его ввели незнакомцы. Ей ничего другого не оставалось, – слова не помогали, и она уже ничего не могла поделать.

- Не злись, мама, я обязательно всё исправлю... - не сдерживая слез и смотря любящими глазами, сказал Генрих. Он не хотел бросать семью, но больше всего он хотел, чтобы всё вернулось назад.

Покидая свой дом, он надеялся, что совсем скоро опять окажется здесь. Он сел в ту самую машину, в которой когда-то был и его отец. Мягкое сиденье позади водителя было удобным и позволяло расслабиться. Генрих и ранее покидал дом, но сейчас он это делает не на пару часов; он не едет покупать сестре платье, не едет на рынок - он едет на войну.

Весь путь казался каким-то непрекращающимся полотном красок: все деревья и поля сливались в единую серую картину, это всё начинало давить на Генриха, не давая ему передохнуть от собственных мыслей. Только после того, как за окном появились первые городские постройки и вид картины изменился, юноша был выгнан из своих мыслей.

Проезжая через город, машина остановилась у незнакомого для Генриха здания, что было окружено высокими стенами и колючей проволокой. Тогда, один из незнакомцев – тот, что был самым молчаливым – покинул машину и прошел через контрольно-пропускной пункт, показав какой-то документ солдату у двери. Оставшись один на один с другим военным, Генриху стало не по себе. Он не знал даже имен этих людей. Также загадкой для него было то, куда его везут.

- А я говорил Диди, что надо искать болтливого, чтоб в дороге не было скучно... Не волнуйся, сейчас он отнесёт твои документы в штаб, где ты уже будешь числиться как солдат нашей славной армии. Рекрут? Новобранец? Кому это надо?! Пустая трата времени и сил! Знал бы ты, какой ужас бушует на передовой... Сейчас мы поедем в военный госпиталь, где проверят твоё здоровье и снимут мерки для одежды. Если всё нормально, то тебя отправят в Керхёф – лучшее место. Меня, кстати, Манфрэдом звать. Рад знакомству, Генрих. - Фигура с переднего сидения резко повернулась к Генриху и протянула руку ладонью вниз.

Генрих принял этот жест доброй воли, что понравилось Манфрэду, и он широко улыбнулся.

- И когда меня отправят на фронт? - поинтересовался юноша.

- В лучшем случае, ты уже послезавтра будешь отправлен в лагерь, где базируются наши силы. Там тебя обучат всему, что надо. В общей сложности через неделю ты будешь готов к настоящему сражению.

- Неделю? Я не могу ждать так долго! Чем раньше я займусь его освобождением, тем лучше!

- Генрих, если ты сразу туда отправишься, считай, что уже не вернёшься назад. Без подготовки ты будешь даже хуже, чем дрессированные собаки.

Генрих понимал, что ему хотели донести, и даже принял странное сравнение со стороны офицера Манфрэда. Его собеседник был во всём прав. Генрих не сможет освободить отца, если с ним что-то случится. На этом их разговор прекратился. Вскоре вернулся Диди. Он сел за руль машины, и они поехали дальше. Перемещались они через незнакомые для Генриха улицы. Юноша любовался тем, как кипит жизнь вдали от его дома, как резвятся дети, как гуляют по городу молодые девушки и старики. Он почти не видел ни ровесников, ни мужчин старше себя. Причина этого явления ему прекрасно была знакома. Строения города пролетали мимо окна автомобиля, как осенняя листва в потоке ветра. Сквозь этот бурный ураган, машина достигла своей цели. Это было строение, при взгляде на которое можно было сразу сказать, что это госпиталь - белое здание с красным крестом.

- Вот и наша остановка, парень, выходим. - Диди говорил не поворачиваясь к своему собеседнику. Он заглушил двигатель машины и вышел на улицу. Когда вышел Генрих, он взял свой багаж и его сопровождающие направились к главному входу, где их встретил врач. Генрих только ждал, когда врач получит все дальнейшие распоряжения, и в его жизни начнётся новая глава.

- Вот и пришла пора нам прощаться, парень. Дальше тобой займутся доктора, и ты отправишься на фронт. Новую информацию будешь получать позже, поэтому удачи. – Чересчур мрачный голос Диди никак не менялся с того момента, как они были у Генриха дома. Ничего из произошедшего за последние пару часов, никак не повлияло на этого человека. Хотя, на мгновение, Генриху показалось, что он уловил в сказанных словах слабую нотку печали.

- Спасибо вам за предоставленную возможность. - Генрих был одновременно взволнован и рад. Он протянул руку в сторону Диди, и тот её дружелюбно пожал. Параллельно тому Манфрэд также протянул руку, и держал её, как в первый раз - ладонью вниз. Генрих пожал её во второй раз, они оба улыбались глядя друг на друга. Но улыбка Манфрэда выглядела слишком довольной. Пожимая его руку, Генрих заметил неодобрительный взгляд со стороны Диди, которым он вознаградил своего коллегу.

Провожая взглядом своих бывших спутников, врач, что находился за спиной Генриха, похлопал его по плечу, чем привлек к себе внимание. Этот пожилой доктор смотрел своими большими глазами на лицо Генриха, – эти зеркала души излучали тепло и доброту, а улыбка шла этому приятному лицу, из-за чего ему хотелось верить. Он выглядел, как человек, который никого никогда не обидит.

Генрих со своим врачом пошли по белоснежному коридору, осматривая помещения. Юноша наблюдал, как во всех палатах размещались другие мужчины: там были его ровесники и люди гораздо старше. Доктор говорил, что раньше здесь лечили местных жителей, а сейчас этот госпиталь отдан в распоряжение армии и служит центром для медицинского обследования и распределением новобранцев.

Генрих был размещен в одной палате с ещё тремя другими рекрутами. Ему сказали, что весь следующий день уйдёт на то, чтобы их проверили доктора, и, если повезёт, им дадут «зеленый свет». Он сел на кровать и стал думать о том, что будет дальше. Он представлял события, что могут случится с ним и думал об отце. Покидать стены госпиталя было запрещено, а соседи по палате были неразговорчивы и поэтому Генриху оставалось только молча погрузиться в собственные мысли.

Представляя, как он с отцом возвращается домой, как будет счастлива мать и сестра, Генрих не обращал внимание на окружение, и не заметил, что кто-то к нему подходит. Он только смог почувствовать, что на кровать рядом с ним сели. Юноша повернул голову и увидел своего соседа по палате; это был бритоголовый парень, примерно лет девятнадцати, который смотрел на Генриха и загадочно улыбался.

- Здравствуй, пугало огородное. Неужели решился покинуть свою темницу? - Сосед заговорил с Генрихом очень знакомым для него голосом.

- Вольф?! - Генрих был удивлен, как никогда. Он не узнал своего старого знакомого, пока тот не заговорил. - Что ты здесь делаешь?

Вольфганг смущенно отвел глаза в сторону и невинно начал улыбаться.

- Видишь ли, когда я был в городе, то попался на глаза солдатикам. Узнав, что за городом есть молодая кровь, они отправили офицеров по селам и деревням. Те навещали меня пару раз и, когда мне исполнилось восемнадцать, меня забрали. Видишь ли, когда ты рождаешься, то заключаешь негласный контракт с государством, что будешь его защищать во время военного положения. Вот так я и оказался тут.

Вольфганг ожидал ответный рассказ от встреченного друга, но ничего не получил, кроме неуклюжего молчания. Генрих продолжал удивленно смотреть на Вольфа, не произнося ни слова. После непродолжительной паузы, Вольфганг неудовлетворительно выдохнул и щелкнул пальцами прямо перед носом Генриха. От неожиданности тот вздрогнул и отклонился назад.

- Расскажи мне, как ты здесь оказался! Ты ведь младше меня, и на патриотично настроенного добровольца не похож. - После этих слов Вольфганг опёрся на собственный кулак, в ожидании интересной и захватывающей истории.

- В полдень к моему дому приехали офицеры. Они сообщили моей семье, что отца взяли в плен. В итоге обдумав всё, я решился отправиться его спасать. А сейчас я даже не знаю, что делать. - Генрих рассказывал о происходящем, нервно почесывая свою шею.

- Скажу честно – плохи твои дела. Самый идиотский поступок в жизни! О чём ты думал? Назад уже не вернуться! У тебя в голове хоть была мысль, что ты не справишься? Ты подписал контракт на службу, и при побеге – по закону военного времени – пойдёшь под трибунал. Тебе остаётся только идти вперёд. – После этих слов, Вольфганг поднялся с кровати и пошел в сторону двери. Он остановился в косяке и предложил Генриху пойти с ним, если он хочет покурить, но увидев, что тот сидит закрывшись руками, решил оставить друга с его мыслями.

До того, как всех уложили спать, Вольфганг почти всё время уделял Генриху. Они любовались через окно красотами города: как горели огни, освещая улицы и дома, как неспешно бродили люди. Во время разговоров Генрих узнал, что все новобранцы из этого госпиталя будут отправлены в одно место: полевой лагерь располагался за сотню километров от горячих точек и города, который никак не могла взять ни одна из сторон. Именно недалеко от фронта и будет происходить основной этап обучения, где, покажут карту местности, будут солдат будут обучать основам ведения боя и отправят в гущу.

- Но неделя… разве это не мало? Мне казалось, что необученным людям нужно гораздо больше времени. – Генриху вспомнилось то, как Манфрэд говорил о скором отправлении на фронт, и, на всякий случай, юноша решил уточнить у своего друга.

- Мало. Даже меньше недели, это не считая того, что мы будем в пути, и, тем более, здесь.

- Это ненормально!


- Да… Я слышал, что дела совсем плохи, настолько, что нужно полагаться на число и скорость восполнения потерь.

- Не верю.

- И я не верю.

Внимательно изучив информацию, Генрих понял, что освобождение отца не будет зависеть от его собственных желаний. Ему придётся выполнять те задания, что ему поручат. Тогда для помощи родителю ему придётся или уговаривать офицеров, или делать всё в самоволку, что будет несомненно рассматриваться как военное преступление. Рассматривая возможности дезертирства, он боялся того, что сделает только хуже для своей семьи. Если у него получится вернуться домой, то он прямиком отправится в тюрьму.

- Ты поможешь мне? - Генрих с надеждой в голосе спросил Вольфа. Задав этот вопрос, он хотел получить поддержку на этом сложном пути.

- Если не мне прикрывать твою спину, то ты ни за что, ни с чем, не справишься, - шутливо прокомментировал Вольфганг.

Тот вечер был последним, когда они наслаждались красотой за окном в тихой обстановке вдали от всего плохого.

Раннее утро встретило их вошедшим в палату врачом. Это была немолодая женщина в белом халате, у неё в руках была стопка папок, по которым она прочитала фамилии находящихся в палате новобранцев и проинструктировала их. Начался день медицинской проверки, и судя по тому, что говорили, нужно было пройти целую кучу различных врачей, которые уже в конце обследования выдадут вердикт - вернётся Генрих домой или его отправят на фронт.

Врачебные осмотры проходило множество людей, и, из-за этого приходилось ждать в длинных очередях. Генрих думал, что может скоротать время, если он будет говорить с Вольфгангом, но тот частенько куда-то исчезал, причём надолго и бесследно. Часто у кабинетов возникали путаницы и ругань; где-то всё проходило быстро, а где-то до невозможности долго. Генриху впервые пришлось столкнуться с этим, и ему сразу не понравилась вся эта тягомотина. Ему постоянно задавали вопросы касательно его психологического состояния, а также проверяли его физические способности. Некоторые доктора проводили настолько неприятные операции, что Генрих в начале и не решался с ними сотрудничать. Люди проверяющие возможности его тела, лестно отзывались о прекрасном состоянии здоровья. Психолог же был опечален причиной вступления в армию. Ей стало грустно, и она не стала задерживать пациента дольше необходимого.

В конце дня Генриха ждала жирная папка на столе главного врача. Личное дело, куда складывали бумаги все прочие работники и, где красовалось фамилия Генриха, выглядела настолько огромной, что на её чтение можно было потратить целый день. Главный врач внимательно рассматривал её, проверяя каждую страницу, иногда даже возвращаясь на предыдущие. Несмотря на свой возраст и размеры дела, он всё же работал быстро и умело, и, закрыв папку, он пожал руку Генриху. Его конечный вердикт: Генрих находится в отличном состоянии и готов к несению службы - эти слова были самыми волнительными за последние дни. Уже в течении следующего дня его ожидал огромный железный локомотив, что увезёт его в лагерь. Всю следующую ночь Генрих никак не мог уснуть, – ожидание следующего этапа жизни настолько возбудило воображение юноши, что на протяжении нескольких часов он не переставая думал и размышлял.

Утро для Генриха началось около пять часов – так рано Генрих ещё никогда не просыпался. Обычно он вставал в семь, и просыпался всегда самостоятельно. В день приезда поезда всех рекрутов госпиталя разбудила громкая, оглушительная сирена. Когда этот звук взволнованно подхватил Генриха, он не понимал, что происходит и что следует делать в такой ситуации. От резкого и громкого звука его окутал неописуемый страх, словно он слышал чей-то крик. Сначала ему даже показалось, что это был вопль того самого кабана, который преследовал его несколько месяцев назад. Успокоение нашлось само собой, когда юноша прошёлся взглядом по комнате и увидел спокойные и немного раздраженные лица своих товарищей: они вставали с кроватей и заправляли их.

Один из парней, что временно был расположен в той же палате, заметил недопонимание от происходящей ситуации на лицах Генриха и Вольфганга.

- Поднимайтесь ребята. Нас вот-вот заберут, - сказал он.

Этой фразой он привлек к себе внимание обоих. Но когда на него вопросительно, спросонья, подняли взгляд, он, молча, продолжил собираться.

Вслед за ним начали собираться Вольфганг с Генрихом. Когда заправили все кровати, к ним в палату незаметно заглянул врач, который принес черные пакеты. Он вручил каждому новобранцу по пакету и сказал ждать вызова.

Получив свою часть, Генрих посмотрел содержимое и увидел, что внутри находилась темно-зеленая форма. Генрих вывалил всё содержимое на кровать и начал одеваться. На ощупь одежда была грубой и неприятной: места пошива царапали и раздражали кожу. Никогда в своей жизни он не носил одежды более мерзкой и неудобной, чем эта.

Когда все переоделись, то сели на свои кровати и начали ждать названного вызова. Прошло пять минут, затем десять. Ожидание чего-то неизвестного было тяжелым, особенно в такой неприятной одежде, в которой можно было почувствовать каждое собственное движение. Даже каждый безобидный вздох отзывался неприятными раздражающими болями по всему телу. Испытывая сильное желание почесать место раздражения, Генрих не заметил, как в дверь палаты постучали с внешней стороны. Он краем глаза заметил, что дверь начала открываться. В комнату вошел знакомый для него человек. Это был Манфрэд, одетый уже более презентабельно, чем в те дни, когда он навещал Генриха в его доме. Плечи гостя украшали красивые погоны, а сапоги были начищены до блеска. Он встал в середину комнаты, убрал свои руки за спину, и с высоко поднятой головой начал приветствовать новобранцев.

- Доброе утро, господа. Рад вас видеть в столь ранний час бодрыми и на ногах. Хорошо, что вы не отсыпаетесь, словно маленькие дети. Дисциплина – вот, что я люблю! В течении часа вы покинете этот город и отправитесь туда, где будете нести службу и защищать свою страну. Сейчас вы выйдете и пойдёте прямым строем по коридору. Затем, на выходе сядете в грузовик, который вас доставит к железнодорожной станции. Там получите следующие указания. - Окончив свою речь, Манфрэд взглядом окинул присутствующих в комнате.

Услышав эту новость, все юноши начали собирать свои чемоданы с которыми сюда приехали, надеясь упаковать в них свои вещи.

- Отставить! Врачи получили распоряжения, и ваши вещи будут отправлены назад домой. - Испытывая легкое раздражение, Манфрэд начал демонстрировать свой истинный характер. - Распоряжения вам были даны, так начинайте их выполнять!

Доверившись словам вышестоящего по званию, все оставили свои чемоданы и покинули палату. Генрих видел, как в коридоре шли и другие люди, они также брели прямым строем, покидая свои комнаты. Все они выглядели одинаково: форма одного цвета, черные грязные ботинки, уставшие, сонные глаза. Один большой поток совершенно идентичных, едва живых, людей.

Выйдя на улицу, они действительно увидели грузовик, и даже не один. Вся дорога перед госпиталем была уставлена похожими друг на друга машинами. Массивные грузовики стояли, ожидая, что их наполнят новобранцами. Генрих шел позади всех, и когда настала его очередь залезть в машину, его остановил солдат, стоящий рядом. Он ладонью ткнул Генриха в грудь, показав, чтобы тот остановился. Выполнив этот приказ, Генрих потерял из виду Вольфганга и других парней, которых он хоть и не знал, но запомнил их лица, и хотел держаться рядом с ними. Они погрузились в грузовик, который уехал, оставив Генриха наедине с теми, кого он не знал.

Затем, подъехал следующий грузовик, внутрь которого первым зашел Генрих. Грязный, темный и вонючий - именно таким была машина изнутри. Находясь там, Генрих морщился от отвращения – рушились все светлые мечты и мысли о возможной военной карьере. Он окончательно решил не задерживаться в этой грязи. Вслед за ним заходили и другие люди: они садились рядом и напротив, молча смотря или в пол, или в заднюю часть грузовика, откуда ещё можно было видеть яркий свет.

Машина резко сорвалась с места, из-за этого все находящиеся внутри пассажиры чуть не упали на пол. Можно было только догадываться, как долго, и как далеко они будут ехать. В неприятной обстановке, где все они находились, время тянулось слишком долго. Кто-то засыпал, кто-то моргал и не понимал, что происходит, теряясь между сном и явью. Все они оказались в одной темнице вне времени. Вернуться из неё им удалось только тогда, когда машина также резко остановилась, и все снова с трудом едва не лишились места.

На фоне дневного света, – что было видно в конце грузовика, – показался человек. Он сказал всем выходить, после чего все начали покидать кузов машины. Теперь Генрих шел последним. Ему не нужно было первым видеть новую обстановку и куда-то идти, ведя за собой остальных, теперь он мог положиться на тех, кто спереди. Выйдя на свежий воздух, Генрих оказался на железнодорожной станции, где находился большой поезд. Посмотрев вдаль этой машины, Генрих никак не мог увидеть её конца. Она казалась бесконечно длинной. Посреди этой станции он видел огромную толпу людей - это были рекруты из госпиталя. Генрих пытался найти среди этой толпы своих соседей, но никак не мог этого сделать. Толпа стояла и ожидала дальнейших обещанных им указаний. Люди в ней бурно общались друг с другом, но только не Генрих; ему оставалось только отгородиться от всех, ожидая в одиночестве дальнейших приказов.

Долго ждать не пришлось. Другие грузовики приходили на свою остановку быстро, и также не сбавляя темп выходили другие новобранцы. Когда вышел последний из них, то на крышу поезда забрался человек, одетый так же, как и Манфрэд, но это был не он. Это был человек, которого Генрих никогда не видел – скорее всего, другой офицер. После осмотра площади, которую заполонили новобранцы, этот человек поднял палку и несколько раз ударил по крыше поезда. Эти удары были громкими и мигом разнеслись по всей станции. Их услышали все, кому они предназначались. Офицер на крыше откинул палку в сторону и начал громко говорить в сторону толпы:

- Слушайте внимательно! повторять не буду! Садитесь в вагоны по пятьдесят человек в каждый. К каждому такому вагону будет привязан смотритель, который будет следить за вами! По прибытию, вы будете сформированы в отряды и будете представлены своим офицерам! Дальнейшие приказы и обучение будут проходить в лагере! Сейчас идите на посадку! Те, кто откажется садиться, будет отправлен в штаб на разъяснительную беседу!

Его громкая речь была четкой и слаженной. Предложения были легки и понятны для восприятия. Они казались заранее заученными. Либо их обладатель имел сильную харизму и крайне редкую способность к ораторскому мастерству, либо Генрих был так взволнован, что на пределе возможностей улавливал всё, что угодно. Когда офицер закончил говорить, двери вагонов поезда открылись, и в них начали втискиваться люди. Генрих рассматривая потоки людей, пытался найти Вольфганга, чтобы попробовать пробраться к нему, дабы вместе поместиться в одном вагоне. Мимо него ходили люди, толкая его плечами. Вольфганг так и не появился в поле зрения. Поняв бессмысленность всех надежд, что оставались у Генриха, он молча пошел к одному из дальних вагонов.

Поднимаясь по лестнице, он увидел смотрителя, что провожал каждого вошедшего пристальным взглядом. Проходя между рядами, Генрих нашел одинокое место рядом с окном. Он впервые находился в поезде и надеялся, что это поездка будет красивой, и запомнится ему надолго. Разместившись на сидении, он смотрел в окно, то и дело замечая боковым зрением, что рядом садились другие пассажиры. В какой-то момент он продолжал надеяться, что вот-вот придёт Вольфганг и сядет рядом с ним. В окне он видел, как толпа на улице медленно уменьшалась; люди заходили внутрь поезда и искали себе место. Вскоре в вагоне набралось достаточно людей. Генрих понял это, когда услышал звук закрывающейся двери. Никто не отказался от предложения войти в вагоны, и после того как все поместились внутри, смотритель несколько раз ходил вдоль сидений, наблюдая за новобранцами. Генриху оставалось только ждать, когда поезд тронется.

Представляя всю поездку, которая могла занять очень много времени, он уже начал ощущать тоскливое чувство одиночества. В последние месяца он слишком часто оставался один с собой, когда по близости не было никого нужного и важного. Он и вечность, что струилась своими необузданными потоками мимо него.

Поезд тронулся.

Это был первый раз, когда Генрих ехал за стальным локомотивом. Для него это было тоже самое, что и на машине, только машина была менее вместительна, и сиденья у неё более удобные. Картина за окном пролетала быстро. Невозможно было что-то разглядеть и оставалось только смотреть на небо, на то, что продолжало оставаться неподвижным. Солнце скрывалось от глаз Генриха, этот шар света словно бежал вслед за поездом, периодически игриво прячась за деревьями и горами. Когда же свету ничего не мешало, он попадал в глаза Генриху, и этот ослепляющий свет напоминал о том дне, когда он будил Анну, как раздвигая шторы впускал свет в её комнату. Как бы ему снова хотелось спокойно закрыть глаза и прислушаться к тому, как маленькая девочка за его спиной капризно ворочается на кровати. Стук колес и голоса людей вокруг сливались в единый оглушающий шум и, это было единственное, что мог услышать Генрих. Люди болтали друг с другом, им есть, о чем говорить, но только не Генриху. Даже его соседи за столом молча уставились в различные точки, не примечая друг друга.

Несколько раз посмотрев на лица рядом сидящих людей и окинув взглядом вагон, Генрих не нашел кого хотел. Он надеялся, что просто проглядел своих знакомых, но все лица вокруг казались незнакомыми и враждебными. Эти действия были бессмысленными, но слабая надежда по-прежнему оставалась в груди юноши.

Можно было вспомнить утро, когда они все собирались выезжать. Тогда всё происходило быстрее и проще, Генрих просто шел и выполнял задание, теперь же он просто изнывал от неудобства и скуки. Он вспомнил, как именно утром прибыл Манфрэд. У него было такое знакомое лицо, но он был одет иначе, да и ввёл себя совсем по-другому. Этим утром он был более груб и холоден. Сложно было думать, что человек может быть более грубым и бесчувственным, чем при их прошлых встречах. Оказывается, можно.

Его любезность и дружелюбие улетучились. «Были ли они вообще? Может, весь этот фарс был только для того, чтобы выманить меня и забрать в армию; использовать как солдата на поле боя, как ресурс для великой машины войны?», - в голове Генриха появилась небольшая мысль, что его надули, сделали из него дурака, разыграли глупого фермера из глубинки. «Глупый… глупый я».

С другой стороны, ему была предоставлена возможность вернуть отца в родной дом, восстановить свою семью. Всего лишь в обмен на примерку шляпы шута, он станет героем. Грош для великой цели. Ибо никто кроме него, не смог бы пойти на такое.

Была еще неприятная одежда, что пыталась рвать кожу своего хозяина. Ранее это сводило с ума, пока Генрих не прибыл к поезду, сейчас же он ничего не ощущает. Мозг увлечен другими процессами, ему некогда реагировать на столь слабые физические раздражители. Но стоило только уделить мгновение этой одежде, как она снова напомнила о себе, пробежав чешущимися позывами по всему телу.

- Что здесь забыл, школяр? Он не похож на солдата, у него внешность, как у ребёнка! - Эти слова принадлежали взрослому мужчине, что сидел напротив Генриха. На вид он был старше его раза в два. У него были уставшие глаза и сожжённые брови. Можно было подумать, что он был пожарным. Его дерзкий, грубый и слишком взрослый взгляд проходил сквозь Генриха. Было ощущение, что его хозяин был не в трезвом состоянии.