Козлёнок Алёнушка

Мы со Светланой на удивление спокойно обсудили ситуацию и договорились. Она делает что хочет, имеет столько денег, сколько ей для счастья надо, летает в свой любимый Лондон. Но мы не подаем на развод, жена периодически живет дома, Лиза знает: у нее есть мама и папа, все счастливы. Если у Светы появятся новые отношения, она не станет их демонстрировать. Пусть занимается тем, чем хочет, и с тем, кто ей по сердцу. Но Лиза не должна ничего знать. Я был уверен, что уж я-то в ближайшие годы ни на одну бабу не посмотрю. Для удовлетворения физиологических потребностей есть определенная категория дам соответствующего поведения. Но я брезглив до крайности и наивно верю в то, что мужчину и женщину должны связывать эмоции.

К Брониславе я сначала относился как к гувернантке, платил ей жалованье. Потом мы сблизились. Когда Лизе стало совсем плохо, Броня уже ждала ребенка, и я ее отселил в дом, который купил Лебедев. Единственный светлый момент во тьме тех дней: отсутствие официальной жены и мамы. Елизавета Петровна сильно переживала из-за болезни внучки, я боялся, что, узнав о кончине Лизы, бабушка заработает сердечный приступ. И когда меня предупредили, что для Лизы счет идет на дни, я отправил мать за границу. Очень не хотел, чтобы она видела малышку в гробу. Броня занималась похоронами, она находилась постоянно рядом со мной, но все приняли ее за одну из служащих. Светлана же в то время была в Лондоне. Я не стал ей сообщать об ухудшении состояния дочери.

– Почему? – удивилась я. – Вересова – мать Лизы.

– Только на бумаге, – возразил Леонов, – в данном случае я пожалел себя. Светлана могла не упустить случая устроить спектакль: упасть у гроба, рыдать, рвать на себе волосы. Увольте. Пусть сидит там, где сидела.

– Пресса написала, что ваша дочь походила на спящую принцессу, – вздохнула я, – просто красавица. Как кукла.

– Понятно, – хмыкнул Леонов, – вы выяснили, что Оля сделала по моей просьбе манекен. Да. Я позвонил ей, попросил о встрече, сказал: «Никому, кроме тебя, не могу сообщить правду. Болезнь изуродовала Лизу. Не хочу, чтобы внешность девочки стала предметом охов и ахов в соцсетях и темой обсуждения на телешоу. Помоги мне». Оля откликнулась мгновенно и выполнила мою просьбу. Лицо куклы было один в один как у Лизы, а тела не видно, оно в платье с длинными рукавами плюс покрывало. Гроб имел крышку из стекла. Никто и не подумал, что видит куклу.

Леонов сгорбился.

– Опять же из-за мамы мы с Броней скрываем наши отношения и наличие Кати. Елизавета Петровна прекрасный, добрый человек. Мне очень повезло родиться у нее. К тому же я появился на свет, когда мать была совсем молода. Я уже взрослый человек, а маму никто не назовет дряхлой. Она активна, в полном разуме. Очень хочу, чтобы мать прожила еще много-много лет. Опасаясь за ее здоровье, я удалил ее перед кончиной Лизы из Москвы. Но ведь постоянно скрывать смерть ребенка невозможно. В тот день, когда я сообщил Елизавете Петровне правду, заранее вызвал «Скорую», договорился с клиникой. И правильно поступил. Как только мама услышала о смерти малышки, у нее случился гипертонический криз. Слава богу, что «Скорая» уже стояла наготове, маму живо доставили в больницу. После возвращения домой она мне поставила условие:

– Не знаю, как сложатся ваши отношения со Светланой дальше. Но больше никаких детей. Порфирия – наследственный недуг. К сожалению, мы понятия не имеем о состоянии здоровья предков. Не хочу опять переживать то, что один раз с нами произошло. Если ты разведешься со Светланой, то следующей супруге тоже не стоит беременеть. Я не вынесу еще раз мучений ребенка. Панически боюсь повторения порфирии. Вот уйду на тот свет, и размножайся сколько хочешь.

Мама никогда не ставила мне условий. Тот разговор – первый и единственный. Мне пришлось согласиться. Но у нас с Броней уже родилась Катя. Я не могу рисковать здоровьем матери. Поэтому ребенок спрятан в Подмосковье.

– Екатерина Никитична или Никитовна Леонова, дошкольница, в Москве и области не зарегистрирована, – сказал Филипп.

– Дочь записана под другими отчеством и фамилией, – пояснил издатель, – докучливая пресса не обходит меня своим вниманием. Нет желания видеть папарацци под забором дома.

– Да уж, – вздохнула я, – чего только про вас ни напридумывали, когда Светлана выбросилась из окна.

– Да, понаписали и наснимали всякого, – поморщился Леонов, – Светлана слишком эгоистична для самоубийцы, депрессией она никогда не страдала.

– Есть описание места, где нашли вашу жену, – продолжал Филипп, – и заключение эксперта, там сказано, что это был несчастный случай.

Леонов встал, подошел к двери, открыл ее и громко сказал:

– Девочки, быстренько сбегайте к Филимоновой и Ане Павловой, скажите, что я прошу наборы подарочных изданий для моих гостей.

Потом издатель вернулся на место.

– Криминалист служил в МВД много лет, – продолжал Майоров, – не имел никаких нареканий. Дело вашей жены у него последнее, он ушел на пенсию.

– Все верно, – вздохнул Никита, – Светлана случайно выпала из окна столовой. В комнате остался накрытый к чаю стол. Следователь предположил, что жена ела сухое, ломкое печенье. Подавилась, начала кашлять, сделала несколько глотков из кружки, не помогло. Крошки, наверное, попали в дыхательное горло. Светлана подошла к окну, распахнула его. Наша квартира находится в доме старой постройки, после ремонта в нем окна на французский манер до пола. С внешней стороны есть маленькие решеточки, сантиметров тридцать высотой. Супруга, возможно, понадеялась, что от свежего воздуха кашель пройдет. Вплотную приблизилась к решетке и упала. Это несчастный случай.

– Если долго и сильно кашлять, может начаться головокружение, в глазах потемнеет, произойдет потеря сознания, – перечислил Степан.

– Я тоже так подумал, – кивнул Никита Иванович.

– Вы не знаете, где может находиться Федор? – вернулась я к началу нашей беседы.

– Нет, – ответил издатель, – могу лишь предположить, что мастер всех услуг вляпался в нехорошую историю. Когда занимаешься подобным бизнесом, жди беды.

– Вы сильно рисковали, оформляя дом на Лебедева, – сказала я. – Только что заметили: «Когда занимаешься подобным бизнесом, жди беды». Если с Федором случится беда, то какова будет судьба особняка и автомобиля? Машина – пустяк, а вот дом – серьезное вложение.

– Они отойдут единственной дочери Лебедева, – по-прежнему не меняя ни тона, ни выражения лица, вымолвил хозяин кабинета, – тарантайка не стоит внимания, ее я выкину на помойку. Особняк тоже не очень дорогой, но уютный. Мать ребенка может его продать или жить там по-прежнему.

– У Лебедева был наследник? – на этот раз совершенно искренне, отступив от нашего сценария, изумился Мирон.

– Вы не поинтересовались, есть ли у пропавшего дети? – в свою очередь удивился Никита.

– По данным на тридцать первое декабря прошлого года, Федор Лебедев был одинок и бездетен, – ответил Майоров.

– По данным на тридцать первое декабря прошлого года, – повторил Леонов, – а сейчас апрель. Федор уже женат. И он удочерил своего ребенка от гражданского брака. Теперь девочка Екатерина Федоровна Лебедева. Ее мать, Бронислава Самойловна, после кончины мужа, естественно, станет обладательницей всего имущества.

Я не успела удивиться, как Федор смог дважды оформить брак, потому что на мой телефон полились рекой эсэмэски от Диванковой: «Ты где?», «Ответь», «Немедленно отзовись», «Федя в больнице», «Орловка, улица Степанкова, десять, доктор Харитонов, еду туда», «Почему ты молчишь?», «Виола!»





Глава тридцать шестая




Когда мы вышли от Леонова, я соединилась с Еленой и услышала:

– Я думала, ты умерла.


– Предположение ошибочно, – ответила я и включила громкую связь.

– Немедленно приезжай в Орловку, – закричала Диванкова, – прямо сейчас. Федя мне ничего не рассказывает. Его сбила машина! На трассе. Он умер! Я просила рассказать, что случилось, но он ни слова не произнес. Говорит: «Не помню». Но я чую – он врет! Знает, кто его хотел переехать. Сию секунду прикатывай сюда. Со Степаном! Из-за вас у меня одни неприятности.

– Если человек умер, то странно ожидать от него ответа на вопросы, – заметил Филипп, садясь в джип, – и уж совсем необычно, что покойник сообщил, будто он ничего не помнит. Едем в Орловку?

Я кивнула и пошла к машине.

– Подмосковный город, – доложил через пару секунд Фил, шагая за мной, – отсюда езды двадцать-тридцать минут в зависимости от загруженности шоссе. Ох, простите.

Майоров вытащил другой телефон.

– Добрый день, Анатолий Борисович. Да, это я. Секундочку, нахожусь на шоссе, связь плохая, отъеду в другое место.

Начальник компьютерного отдела сунул трубку в карман:

– Тело Светланы Вересовой изучал Анатолий Борисович Жук. Это его последнее дело, он, как верно сказал Леонов, ушел на пенсию. Я слушал разговор с издателем, одновременно рылся в интернете и увидел кое-что примечательное. Вскоре после выхода на пенсию Анатолий Борисович стал писателем, выпустил книгу «Тело и я. Рассказы простого эксперта». И через месяц приобрел дом в ближнем Подмосковье, участок двадцать соток. Семьи у него нет. Вилка, скажи, начинающему литератору, автору первой и пока единственной книги выпишут большой гонорар? Столько денег, чтобы хватило на покупку коттеджа в области близ Москвы? Пусть даже на маленький домик?

– Если писатель известное, а еще лучше скандальное лицо, – усмехнулась я, – популярный актер, телеведущий, тогда сумма может оказаться большой. А простой эксперт… Сомнительно, что его опус бросятся хватать, как бесплатные конфеты. Разве что к нему на стол в морге попадали исключительно богатые и знаменитые, и автор выкладывал все их тайны перед читателями.

– Я решил поговорить с мужиком, – воскликнул Филипп. – Накропал ему письмо: «Издательство «Элефант» заинтересовано в сотрудничестве с вами. Просим перезвонить по телефону», и указал свой номер.

Я усмехнулась:

– Так никто не делает.

– Но сработало же, – возразил Майоров, – к Анатолию Борисовичу надо прямо сейчас ехать, ковать железо, пока оно согласно и денег хочет.

– Нужно разделиться, – решил Степан, – Мирон и Ксения отправятся к Жуку. А мы трое покатим к Лебедеву.

– Понял, – сказал Майоров и схватился за трубку.

– Анатолий Борисович, прошу меня извинить. На дороге сплошные «дыры», постоянно связь исчезает. Разрешите к вам приедут два наших лучших сотрудника: Ксения Небова и Мирон Кротов? Отлично, прямо сейчас отправятся.

Психолог и детектив порулили к эксперту, а наша часть команды углубилась в область, довольно быстро добралась до городка и нашла местную больницу.

Лена сидела на стуле в коридоре. Увидев нас, она стала возмущаться:

– Вы на животе ползли?

– Спешили, как могли, – мирно ответил Степан. – Что с Федором?

Диванкова показала на узкую дверь с табличкой «Кладовая. Посторонним не входить». Мне стало не по себе. Пациента не положили бы в чулан, его отвезли бы в палату.

Степан подошел к двери, постучал, потом приоткрыл ее и спросил:

– Можно?

– Кто там? – послышался знакомый голос.

Я выдохнула и крикнула:

– Федя, это мы!

– Заваливайтесь, – прохрипел Лебедев.

Когда я очутилась в палате, то поняла: она переделана из хранилища всякого хлама. Впрочем, слово «переделана» не совсем кстати. В пеналообразное пространство просто поставили кровать и стул. У противоположной стены разместились белые шкафы с глухими дверцами, между ними была узкая створка.

Филипп сел на подоконник и положил ноутбук на колени.

– Ваши хоромы нельзя назвать уютными.

– У них нет одноместных палат, – защебетала из-за моей спины Лена, – Федю запихнули в комнату на шестерых. Приятная деталь: сортир на втором этаже! Клиника двадцать третьего века. Пациенты силой собственной мысли телепортируются из коек на толчок. Чтобы вы поняли весь смак: мы находимся в отделении травмы. Тут народ с переломами, а лифта нет.

– В зданиях на два этажа обычно подъемники не предусмотрены, – заметил Майоров.

– Даже если оно предназначено для тех, кто на костылях и в гипсе? – скривилась Лена. – Весело им прыгать по ступенькам. И носилки со стокилограммовым человеком вверх тащить прикольно. Здесь работают жадные уроды! Я приехала, деньгами коридор засыпала, живо для моего мужа отдельный бокс соорудили, личный сортир сделали.

Елена толкнула ногой узкую дверцу между шкафами.

– Любуйтесь! Унитаз! Я смоталась в магазин и купила биотуалет!

– Вилке можно сесть на кровать? – спросил Степан.