Коварная бездна

Я смотрю в сторону «Якоря». Интересно, Бо там? Или уже собрал вещи и нашел способ смыться с острова, пока я спала? У меня екает в животе. Если коттедж окажется заброшенным, холодным и темным, что я почувствую? Отчаяние? Пустоту внутри, будто из меня кусок вырвали?

Что ж, если он сбежал из города, то, по крайней мере, будет в безопасности и не погибнет, как Грегори Данн.

Но тут меня отвлекает какой-то шум – кажется, пила вгрызается в дерево. Звуки доносятся из сада и разлетаются по всему острову.

Еще не дойдя до первого ряда как по линейке высаженных деревьев, я замечаю, что все изменилось. Деревянная лестница, которая обычно стоит в самом дальнем краю сада, чтобы ее не повалил ветер, переместилась ближе к центру и прислонена к одной из яблонь. А на самой верхней ступеньке, опираясь на сук, устроился Бо.

Значит, не уехал! Не внял голосу разума и не сбежал при первой возможности. Я с облегчением перевожу дыхание.

– Привет. – Он наклоняется ко мне, держась за ветку. Деревья отбрасывают длинные тени. – Ты как? – Бо спускается на пару ступенек ниже. На нем бейсболка, надетая козырьком назад.

– Нормально. Просто подумала, что ты… – Мой голос срывается.

– Что?

– Ничего. Просто рада, что ты здесь.

Он прищуривает глаза и вытирает лоб.

– Решила, что я уеду?

– Вроде того.

Солнце светит ему в лицо, и темно-зеленые глаза сверкают, как изумруды, а за ними скрывается целый мир. Серая футболка липнет к груди и плечам, щеки раскраснелись. Я разглядываю его на миг дольше, чем было бы вежливо.

– Ты вообще спал?

– Еще нет. – Бо улыбается уголком рта. Пока я ворочалась в постели, натягивая одеяло на голову, чтобы солнце не светило в глаза, он работал. Наверное, после того, что случилось ночью, ему было не до сна, а вот поработать пилой – самое то. – Мне не терпелось заняться садом.

Он вешает ножовку с широкими зубьями на нижний кривой сук, спрыгивает с лестницы и вытирает руки о джинсы. Я вручаю ему один из кексов.

– А что именно ты делаешь?

Бо задирает голову и прищурившись смотрит на густую крону дерева. Шрам под левым глазом изгибается.

– Убираю молодые побеги. А вот более старые ветки нужно оставить, потому что плодоносят именно они. И посмотри, сколько ветвей растет вертикально вверх или вниз. Их тоже нужно спилить.

– Могу я помочь?

Он кладет кекс на перекладину лестницы, стаскивает бейсболку и проводит рукой по коротким волосам.

– Если хочешь.

– Хочу.

Бо приносит из дровяного сарая вторую ножовку, поменьше, и еще одну лестницу, которую приставляет к соседнему дереву. Я осторожно забираюсь наверх. Лестница шатается, и поначалу я чувствую себя несколько неуверенно, но потом привыкаю. Здесь, под покровом ветвей, я словно отгородилась от мира. Бо поднимается следом за мной и встает ступенькой ниже. Он протягивает мне ножовку и берется за лестницу с обеих сторон, обхватив заодно и меня, чтобы я не упала.

– Что ты видишь? – Его губы на уровне моей шеи, у самого уха, и, когда он говорит, я вздрагиваю, ощущая на коже его дыхание.

– Не знаю, – честно отвечаю я.

– Яблони вот-вот зацветут, – объясняет Бо, – и мы должны убрать молодые побеги, которые теснят более старые, так называемые взрослые ветви.

– Вот это тонкая веточка, – говорю я и показываю пальцем, – она растет вертикально вверх от более толстой и едва покрылась корой.

– Верно, – одобряет Бо.

Я поднимаю пилу, приставляю к ветке и провожу по ней зубьями. Пила тут же соскальзывает, а я наклоняюсь вперед, чтобы не выронить ее. Бо обхватывает меня чуть крепче, лестница под нами начинает раскачиваться. От испуга мое сердце бьется чаще, но Бо успокаивает:

– Ничего, приноровишься.

Я киваю и цепляюсь за верхнюю ступеньку лестницы. Внезапно указательный палец левой руки пронзает острая боль. Бусинки крови выступают с внешнего края. Должно быть, когда пила соскользнула, ее зубья задели кожу. Бо тоже это заметил.

– Ты поранилась.

Капли крови стекают с кончика пальца и с высоты почти двух метров падают на землю. Внизу, на солнечной прогалине между рядами деревьев, сидят Отис и Ольга, задрав бело-рыжие головы, и наблюдают. Бо достает белый носовой платок из заднего кармана и прижимает к ранке, чтобы остановить кровь.

– Ничего страшного. Порез не глубокий, – говорю я, хотя палец горит огнем. Белая ткань почти мгновенно краснеет.

– Рану нужно промыть.

– Да ладно, все нормально.


Лицо Бо совсем рядом с моим; я чувствую, как при каждом вдохе вздымается его грудь, вижу, как при каждом выдохе шевелятся губы. Его пульс учащен. Будто он испугался, что я могла отхватить себе всю руку, а виноват был бы он, потому что позволил мне взяться за пилу.

Он склоняется ко мне, отнимает платок от ранки и изучает ее.

– Что, требуется ампутация? – беспечно спрашиваю я.

– Весьма вероятно, – Бо отвечает с легкой полуулыбкой, отрывает кусок платка, обматывает палец узкой полоской ткани и завязывает. – Ну вот, теперь порядок. Можно продолжать.

– Спасибо. – Я улыбаюсь, хотя мне все еще больно. Мои губы так близко к его, что я почти чувствую соль на его коже.

Бо засовывает в карман остатки платка и выпрямляется, так что его грудь больше не прижимается к моей спине.

– Наверное, безопаснее, когда каждый на своей лестнице.

Я не возражаю. Он спускается чуть ниже и спрыгивает на землю, проигнорировав последние несколько ступенек. Я остаюсь одна.

Бо взбирается на свою лестницу, и теперь мы работаем рядом. Я стараюсь больше не подставлять пальцы под ножовку и скоро привыкаю к инструменту. Хотя процесс идет медленно и утомительно, мы неуклонно продвигаемся вперед, пока не заканчиваем с первым рядом деревьев.

Это становится почти традицией.

Каждое утро мы приходим в сад, передвигаем лестницы к очередному ряду и возвращаем плодовые деревья к жизни. Работа мне не в тягость, я рада заняться чем-то осмысленным. К концу недели мои руки с непривычки грубеют, я загорела и привыкла щурить глаза на полуденном солнце. За всю неделю дождя не было ни разу, и летний воздух казался легким, бодрящим и сладким.

В субботу мы собираем все спиленные ветви, складываем в кучу к северу от сада и сразу после захода солнца разводим костер.

Черное ночное небо над костром дрожит и искрится, и даже звезды кажутся тусклыми на фоне нашего земного огня.

– Завтра будем чистить сад от мертвых деревьев. – Бо стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на пламя.

– А как?

– Спилим стволы, а пни подожжем, и они постепенно выгорят.

– Постепенно? Долго будут гореть?

– Пару дней.

За последнюю неделю время для меня словно остановилось; и даже в разгар сезона, который обрушивается на город, подобно урагану, я чувствовала себя защищенной. В такие моменты я забываю, что за пределами этого маленького острова существует другой, большой мир. Да вот только мир про нас не забудет, он найдет способ проникнуть внутрь. Так всегда случается.





* * *


На то, чтобы спилить две засохшие яблони и одну грушу, у нас уходит три дня. К вечеру последнего я едва могу пошевелиться. Руки болят так, что утром с трудом натягиваю футболку.

Мы идем по саду, оценивая результаты трудов. Сегодня нам еще предстоит поджечь три больших пня. Внезапно Бо останавливается у одинокого дуба в центре сада – того самого, с вырезанным на стволе сердцем. С ветвей осыпается белесый мох, делая дуб с двухсотлетней историей похожим на призрак.

– Это, наверное, тоже стоит сжечь, – замечает Бо, изучая крону. – Дерево совсем старое и больное. На его месте можно посадить яблоню.

Я прижимаю ладонь к стволу – там, где вырезано сердце.

– Нет. Я хочу его оставить.

Бо заслоняет глаза от солнца.

– Мне кажется, это неправильно срубать его, – добавляю я. – Это дерево для кого-то многое значило.

– Вряд ли эти «кто-то» еще живы и будут опечалены.

– Может, и так. Но все же я хочу сохранить дуб.

Он похлопывает по стволу.

– Ладно. Решать тебе.

К выжиганию старых деревьев Бо подходит с крайней осторожностью. У каждого пня стоят наготове несколько ведер воды и большая лопата – на случай, если придется гасить пламя. Он чиркает спичкой и поджигает первый ствол, затем переходит к следующим. Мы наблюдаем, как огонь неспешно пожирает древесину.

Солнце угасает, и языки пламени поднимаются вверх от высоких пней, словно руки, тянущиеся к звездам.

Я завариваю две кружки горячего черного чая с кардамоном и возвращаюсь с ними в сад. Воздух дымный и сладкий от яблок, которым не суждено созреть.

Мы сидим на бревне. Бо дует на чай и произносит: