Корона когтей

– Адерин! Где он?

– На пути в подземелье. Я попросила… – у меня кружится голова, и я спотыкаюсь. Сестра рядом со мной пошатывается, когда я заваливаюсь на нее.

Арон ругается, пытаясь удержать меня локтем, не выпуская из рук меча.

– Черт побери! Я не могу… Мне никто не поможет?

Слуги с носилками уже проталкиваются сквозь толпу, но прежде чем они успевают добраться до нас, вперед выскакивает Люсьен.

Арон снова ругается себе под нос.

Я успеваю только произнести «нет». Люсьен заключает меня в объятия и шагает к лестнице.

– Расслабьтесь, Ваше Величество. Я держу вас.

Не могу сопротивляться; я позволяю глазам закрыться, а голове – опуститься ему на плечо. Позволяю разуму вместо нападения думать о других временах, когда он держал меня в своих объятиях вот так. В первый раз после того, как он спас меня от каменного дракона на пляже в Мерле. Во второй раз, когда он нес меня к своей кровати. Кажется, я усмехнулась, потому что он бормочет:

– Что смешного?

Я не знаю, и Люсьен не настаивает на ответе.

Вскоре мы добираемся до приемной комнаты. Одетта и Летия уже там, ждут вместе со слугами и врачами. Люсьен несет меня в зал для аудиенций.

– Где…

– Вот. На… диван, – при мысли о том, что он отнесет меня в спальню, мне снова хочется смеяться, и я задаюсь вопросом, не впадаю ли в истерику. Он осторожно кладет меня на диван. Когда врачи толпятся вокруг меня и начинают разрезать рукав, чтобы добраться до раны, я слышу, как Одетта приказывает всем уйти.

К счастью, несмотря на потерю крови, порез чистый и неглубокий. Врачи промывают рану и наносят ароматическую мазь, которая немного снимает боль. И все же мне приходится кусать кожаный ремешок и цепляться за Одетту, пока они зашивают рану. Когда все кончается, врачи уходят, а я лежу на диване в халате, мне кажется, я могу проспать целый месяц. Летия удалилась отдохнуть; она собирается посидеть со мной ночью на случай, если у меня поднимется температура. Одетта наливает нам обоим по чашке шоколада, когда заходит Арон.

– Как ты? – его лицо, кривящееся в сочувственной гримасе, наводит на мысль, что он стоял за дверью, пока работали врачи.

– Бывало и хуже, – это правда. Я не очень хорошо помню боль, причиненную ястребами, когда те напали на меня и мою мать. Или боль от иглы, когда сшивали мою разорванную кожу. Но ужас моего долгого выздоровления я помню достаточно хорошо. Тошнотворный страх каждый раз, когда ко мне приближался врач. Мои руки сводило судорогой после каждого осмотра оттого, как крепко я сжимала простыню под собой.

Арон неловко улыбается и сжимает мое здоровое плечо.

– Мне очень жаль.

– Не стоит. Это не твоя вина.

Он опускает взгляд.

– Но что я за король, если не могу предотвратить убийство моей королевы в самом сердце Цитадели?

– Ты хороший король, – отвечает Одетта.

– Она права, – я улыбаюсь ему. – Я всегда говорила, что ты хороший.

– Но другие не согласятся. Они скажут, что это снова доказывает, что мы слишком слабы, чтобы защищать Соланум, – он вздыхает. – Ты же знаешь, что они так скажут.

– Вот почему мы должны действовать, – я извиваюсь на шелковых подушках под собой, пытаясь найти более удобное положение. – Мы знаем, что Зигфрид был в Вобане. Возможно, сейчас он не там, но я уверена, что Таллис все еще во Фрайанландии. Давай пригласим сюда наследного принца и заставим выдать ее.

Одетта в отчаянии шепчет мое имя, а Арон хмурится.

– Заставим?

– Посадим его под домашний арест, – он уже качает головой, поэтому я добавляю: – Несмотря на страх лорда Пианета по поводу заговора бескрылых, человек, который напал на меня, дворянин. Мы должны заставить Зигфрида и Таллис показаться, Арон. Мы не можем просто сидеть и ждать, пока кого-то из нас убьют… – я замолкаю, вздрагивая, когда моя попытка сесть прямо отзывается болью в руке.

– Прямо сейчас, – говорит Одетта, – ты никуда не пойдешь. – Она толкает меня обратно на диван.

Арон согласно кивает.

– Давайте сначала выясним, какую информацию можно вытащить из той твари, которую только что бросили в подземелье, – он распрямляет свои длинные ноги и встает. – А пока отдохни. Выздоравливай. Я обещаю рассказать тебе, как только будет что рассказать. Хочешь, чтобы я… – его перебивает стук в дверь, и он раздраженно фыркает: – Ну, что еще?

Слуга в синей мантии кланяется.

– Лорд Руквуд просит краткой аудиенции, Ваши Величества, – я вижу Люсьена, притаившегося позади в приемной.

– Неужели, Руквуд? – спрашивает Арон. – Ты думаешь, сейчас самое время для светского визита?

Слуга колеблется, пока Арон не вскидывает руку.

– О, хорошо. Впусти его.


Люсьен кивает Арону, но обращается ко мне.

– Простите, я бы не побеспокоил вас, если бы вы спали. Но я не мог успокоиться, просто расспросив слуг, – его темные глаза изучают мое лицо. – Я должен был сам убедиться, что вы не серьезно ранены, Адерин.

– Адерин? – рявкает Арон. – Ты подданный моей жены, Руквуд, и тебе не помешало бы это помнить, – его губы кривит неприличная усмешка, напоминающая мне то, как он смотрел на Люсьена, когда мы впервые прибыли в Цитадель. – Отныне ты будешь обращаться к королеве «Ваше Величество». Я ясно выразился?

– Совершенно ясно, – Люсьен скрещивает руки на груди и краснеет. – Ваше Величество.

– Зачем ты… – рука Арона тянется к рукояти меча, когда Одетта вскакивает и кладет руку ему на плечо.

– Брат…

Тон Одетты мягок, в то время как я с радостью накричала бы и на мужа, и на бывшего любовника – я слишком устала, чтобы в это ввязываться. Но я понимаю, что чувствует Арон. Люсьен взял меня на руки и понес, потому что Арон не мог этого сделать, да еще на глазах у стольких людей. Арон знает, что если я умру или потеряю способность летать, или наш брак распадется, то он снова станет просто бескрылым принцем. Человеком, не имеющим никакого значения. Бесполезным.

– Это всего лишь рана, лорд Руквуд, моя рука заживет через несколько дней. Однако я очень устала. Благодарю вас за заботу и за помощь, оказанную сегодня.

Мой официальный тон производит желаемый эффект. Люсьен отшатывается, смотрит на меня, отвешивает дрожащий поклон и выходит, не сказав больше ни слова.

Желание побежать за ним слишком сильно, чтобы сопротивляться ему было просто. На глаза наворачиваются слезы. Я не могу смотреть на своих кузенов.

– Я хочу спать.

Арон идет за Фрис, а Одетта помогает мне подняться с дивана.

– О, Адерин… – она больше ничего не говорит, но сочувствия в ее голосе достаточно, чтобы заставить меня заплакать.

Вскоре я уже лежу в постели. Арон входит в спальню, гладит меня по руке и шепчет на ухо:

– Мне очень жаль, что я вышел из себя. Но спасибо, дорогая. То, что ты сказала Руквуду… Я знаю, чего тебе это стоило.

Я уже почти сплю, поэтому не отвечаю. Моя последняя трезвая мысль – о Люсьене: не отослать ли его подальше от двора. Мне никогда не хотелось причинить ему боль. И все же все, что мы сейчас делаем, это раним друг друга колкостями.



Врачи правы. Когда через несколько дней повязку с моей руки наконец снимают, кожа вокруг пореза оказывается розовой и сморщенной, но не воспаленной. Мне дают другую мазь, чтобы ускорить заживление, поручают не превращаться еще неделю и советуют не переутомляться за работой. Но в остальном, как мне сказали, я абсолютно здорова. По крайней мере, физически. Мази и бинты не могли уменьшить мою тревогу, когда я сидела, прислушиваясь, пытаясь уловить малейший звук движения поблизости. Засыпала я только тогда, когда наконец проваливалась, измученная, в глубокий, полный кошмаров сон. Летия и Фрис с трудом могли разбудить меня утром. И все же, несмотря на робкие советы Фрис, несмотря на бодрые комментарии Летии, которые та вставляла между чихами, поскольку, похоже, простудилась, я ничего не говорю своим врачам. Вместо этого, как только врачи уходят, я поднимаюсь наверх, чтобы присоединиться к Собранию в зале совета.

Арон спешит вперед.

– Моя дорогая, тебе незачем здесь находиться, тебе нужно отдохнуть.

– Врачи дали мне разрешение. И я хочу находиться здесь; разве ты не собирался сегодня допросить моего потенциального убийцу?

Он кивает.

– Стражники сейчас приведут его, – он наклоняется ближе и шепчет мне на ухо: – Ты уверена, Адерин? Что хочешь его видеть?

– Я уверена, – я подхожу к окну в дальнем конце комнаты. И прежде чем успеваю рассмотреть посадочную платформу, выступающую во фьорд, двери открываются и впускают пленника. Его сопровождают четыре темных стражника, запястья скованы тяжелыми железными кандалами, прикованными к железному ошейнику, застегнутому на шее. Мы собираемся в широкий полукруг, когда его приводят и ставят перед нами.

На нем уже не та богатая одежда, в которой он был в святилище. Вместо этого на нем мантия. Черная ткань испачкана темными пятнами свежей крови, там, где металлический ошейник натирал шею. Его прямые волосы пепельного цвета, кожа темно-серая; наверное, какая-то ветвь рода вороновых. Он хмуро смотрит на нас.

– Кто вы?

– Тирс, лорд Худ.

– Из Селонии?

Командир темной стражи сверяется со свитком, переданным ему секретарем совета.

– Нет, один из наших, Ваше Величество. Младшая ветвь дома Корникс Лиат. У него небольшое поместье на западе Олориса.

– Как вы проникли в Цитадель, лорд Худ?

– Это было нетрудно, – голос у него грубый, резкий, как карканье ворона. – Я вручил свое удостоверение гостевому мастеру и сказал, что у меня есть прошение, которое я должен представить Вашим Величествам. Он дал мне комнату.

Лорд Пианет откашливается.

– Гостевой мастер, следуя протоколу, сообщил мне о прибытии Худа. Но у нас не было причин для подозрений. Я уже предложил леди Финч, – он жестом указал на хранительницу Цитадели, – пересмотреть наши правила.

– А почему, лорд Худ, вы хотели меня убить?

Он пожимает плечами, поправляя железный ошейник на шее, несмотря на боль, которую он, должно быть, причиняет.

– По двум причинам. Во-первых, от вашей монархии Олорису ничего хорошего не будет. У нас нет защитника, и мы все знаем, что вы собираетесь присоединить Олорис к короне.

– Вы ошибаетесь. Какова вторая причина?