Корона двух королей

Хранители




Этой ночью Инто вновь подрался с отцом, и Хранителям ключей и казны, которые стали невольными свидетелями драки, пришлось их разнимать. Они как раз заканчивали затянувшуюся партию в шахматы, когда услышали возню под окнами.

Не сказать, что им удалось разнять дерущихся без труда. Отец Инто был в три раза крупнее своего противника, бил огромными лапами наотмашь и запросто мог сломать кость, стиснув её в кулаке. Да и мальчишка не уступал отцу в силе, хотя с виду едва ли можно было предположить, что щуплый парень вообще способен был оставить после своего удара хотя бы синяк. Со стороны их схватка походила на то, как если бы вертлявая тощая кошка нападала на медведя. Корвену даже пришлось схватиться за вилы, чтобы отбиться от пьяного верзилы, который орал, что ему пытаются выбить глаз молотком.

Когда поверженный конюх ушёл зализывать раны — по всей видимости, в одну из таверн Нижнего города, — камергер и Хранитель казны отвели Инто на кухню, где кухарка Герта достала из-под стола чистые тряпки и набрала миску воды, чтобы промыть ссадины и царапины на лице мальчишки. Она привыкла, что эти вещи могут понадобиться в любой момент, пока в стенах замка живет его вечно пьяный ленивый увалень-папаша.

— С чего на этот раз началась драка? — осведомился камергер в перерыве между руганью по поводу оборванных пуговиц на манжете. — С чего весь сыр-бор?

— Отец издевался надо мной, над тем, что я хотел выступить на тавромахии, — всхлипывал Инто от горькой обиды, пока кухарка смывала грязь с его ободранных скул. — Дразнил меня недомерком, уродом. Сказал, что я цыганский ублюдок, а не его сын, и мой удел — сдохнуть рядом с навозом, а не носить кирасу. Когда я сказал ему, что выйду на арену в следующем году, он начал орать, что с удовольствием полюбуется, как бык размозжит мою башку, а деньги за мою смерть он спустит на бочонок хорошего эля, потому что ему от него будет больше пользы, чем от меня. Я разозлился и ударил его, он ударил в ответ, потом отпихнул меня и кинулся к половице у моей кровати, под которой я хранил свои деньги. Он отобрал у меня всё. Все мои сбережения!

— Неужели в твоём доме нет ни единого места, в котором можно спрятать твои гроши понадёжнее? — приподнял бровь Корвен.

— Я прятал. И под полом, и в подоконнике, зашивал в матрас, но он всюду находит мои деньги и спускает в таверне.

— Почему вы не пришли с этим ко мне? — тихо прошелестел казначей. Его голос был низким, спокойным и хищным. Он стоял у печи и тщательно протирал платком испачканные руки. Сальдо не терпел чужих прикосновений, но только скривлённые губы служили признаком того, что чужой пот, оставшийся на коже его рук, доводил казначея до исступления.

— А что бы вы сделали? — огрызнулся Инто. — В замке только и говорят, что вас ничего не трогает, кроме денег. И сердца у вас нет — одни цифры. Какое вам дело до моих проблем?

Корвен ухмыльнулся в сторону казначея:

— Хорошая у вас репутация, не так ли, мой угрюмый друг?

Сальдо поджал губы и буркнул:

— Меня это могло заинтересовать хотя бы потому, что налицо факт воровства.

— Отец воровал не у короля, а у того, кто целыми днями чистит бычьи загоны от дерьма.

— А какая разница? — Сальдо вопросительно поднял бровь.

Инто усмехнулся.

— Можно подумать, вы бы что-то смогли сделать. Вы теперь лучше смотрите, как бы мой папаша не встретил вас в тёмном переулке и не прихлопнул, как муху. У него сил и злости на десятерых, а мозгов как у голубя. Только и хватает, чтобы жрать, пить и гадить.

— Приму это к сведению, — невозмутимо ответил Сальвадор. — А когда вы успокоитесь, советую найти меня и обсудить, как можно решить вашу проблему.

— Вы, что ли, предлагаете мне положить деньги в банк, как королю? Да вы сама щедрость. Ай!

Из потревоженной ранки на щеке Инто потекла кровь.

— А ну, не дерзи! — зашипела Герта и прижала тряпку к его лицу.

— Разумеется, нет, — произнёс младший Монтонари и снова отвернулся к уютному пламени, продолжая полировать ладонь. — Но в моей власти хранить ваши сбережения в месте более надёжном, чем половица под кроватью или матрас.

— И с чего вдруг такая щедрость? — Инто недоверчиво нахмурился.

— Это не щедрость, а знание моих прямых обязанностей как Хранителя казны.

— Да хоть как называйте, что теперь толку? У нас с матерью всё равно уже ничего нет. Ни одного даже завалящего медного крефа. А до жалования ещё целая неделя. Матери теперь не на что даже пряжу купить, чтобы вязать сорочки на продажу. — Инто немного помялся, но всё же произнёс уже совсем без дерзости: — Может быть, вы могли бы одолжить мне немного денег?

Сальдо не сводил глаз с отполированных до блеска ногтей. Теперь его руки едва не светились белизной в приглушённом свете оплывших восковых свечей.

— Здесь я тебе не помощник. Я Хранитель казны, а не банк.

Он бросил испачканный платок в огонь и покинул кухню.

— Ишь, белоручка, — хмыкнула ему вдогонку кухарка.

Позже Корвен вернулся в библиотеку. Однако ему пришлось прождать своего оппонента некоторое время, прежде чем тот присоединился к нему, чтобы продолжить прерванную партию. Камергер не слышал, как он подошёл, Сальдо будто воплотился из тени книжного стеллажа, весь в привычном чёрном, как монах, снова застёгнутый на все монеты-пуговицы под самое горло, и неспешно прошёл к игральной доске.

— Может быть, вы скажете, зачем соврали Инто? — спросил Корвен, когда Сальдо садился в своё кресло. — Слуги, как и все, у кого нет титула, не имеют права пользоваться вашими услугами как Хранителя, или я чего-то не знаю?

— Вы правы, но я не врал. — Когда Сальдо зачитывал королю доклад о доходах с продажи северного вина и соли в Мраморной долине, его голос выражал куда больше эмоций, чем сейчас, когда он ответил на обвинение во лжи.

— Вот как? — Седые брови Хранителя ключей взмыли вверх. — Очень любопытно. Инто не покривил душой, сказав, что в Туренсворде у вас репутация весьма бессердечного человека. А сегодня вы намекнули, что под вашим чёрным камзолом кроется вполне человеческое сердце. Чему лично я, безусловно, рад.

Монтонари едва бросил взгляд на доску и съел его белую пешку.

— Не обольщайтесь.


— Почему же? Раньше я в одиночку отгонял от Инто его грязного папашу. — Корвен вернул долг, убрав с доски чёрного коня кантамбрийца. — А теперь у меня появился союзник.

— Мне не хотелось бросать старика биться с этим верзилой в одиночку.

Корвен пропустил мимо ушей замечание о собственном возрасте.

— Я всё видел. — Камергер шутливо погрозил ему пальцем. — Вы первым схватились за палку и ударили эту свинью. Ещё два дня назад я бы поставил деньги на то, что вы никогда не сделаете ничего подобного, а теперь вижу, что ошибался.

— Я скорее защищался, чем защищал другого, — возразил казначей. — Меня не прельщала мысль, что этот вонючий кусок грязи может случайно задеть меня своей лапой.

— Тогда зачем же вы пошли за мной? Оставались бы здесь в уютном кресле наблюдать, как я защищаю мальчишку.

— Я любопытен.

— И великодушны. Инто теперь будет у вас в долгу. Жаль только, что теперь мальчик остался совсем без денег.

— Я верю, вполне в ваших силах сделать так, чтобы он случайно нашёл у какого-нибудь загона пару потерянных кем-то серебряных монет. И я не великодушен, а расчётлив. Отец Инто — идиот. Но, что плохо, в чём Инто совершенно прав, он сильный идиот. Рано или поздно, пытаясь украсть очередные гроши своего сына, он его убьёт. Если бы я не предложил ему свою услугу, будущая смерть мальчишки была бы на моей совести. А я не люблю её марать. Как и руки.

— Так, значит, вами двигал обычный эгоизм?

— Разумный эгоизм.

Корвен улыбнулся одними глазами.

— Как угодно. Но всё же вы больше похожи на своего старшего брата, чем можете в этом признаться. В вас тоже живёт эта идея бескорыстно помогать тем, кто оказался в беде.

Оливковое лицо Сальдо оставалось непроницаемым.

— Единственным в моей семье, к кому можно было применить слово «бескорыстный», был мой покойный отец. — Мужчина сделал паузу, размышляя, куда лучше поставить своего ферзя. — Вы же знаете, почему на гербе моей семьи изображена богиня Ллер?

— Потому что Альгарда — крупнейший порт на юге?

— Потому что у неё есть второе имя — Многоликая. Она оборачивается серебряными пузырями и топит корабли, а в виде страшного зубастого кита спасает утопающих.

— Так ваш брат возомнил себя китом?

— Скорее, возомнил себя богом.

— А мне казалось, Эрнан весьма бескорыстно помогает беглецам с Эвдона. Это благородно, хотя и глупо.

— Мой брат не благороден и не глуп. Он богат, благополучен, самолюбив, и ему скучно.

Сальдо убрал ещё одну пешку камергера.

— Вам же известно, что у нашей матери было три выкидыша прежде, чем она родила Фернандо? Неудивительно, что отец души в нём не чаял. Эрнан был любимым, зацелованным от макушки до пяток и снова до макушки, возведённым на пьедестал ребенком. Он вырос в мире имени самого себя. Эго — его единственная искренняя любовь. Когда отец понял, что воспитал неугомонное самовлюблённое создание, не поддающееся никакому контролю, он предпринял вторую попытку — так появился я.

— И вторая попытка оказалась удачнее? — не без иронии поинтересовался Корвен, но Сальдо не стал отвечать. Вместо этого он изрёк:

— Вы же знаете, что отец умер внезапно?

— Я об этом слышал, — заинтригованно ответил камергер.

— Отец никогда не болел, и вдруг умер от внезапной остановки дыхания. Сначала я поверил в эту причину, как и все в Вилле де Валента, пока не зашёл в наш фамильный склеп. Когда я снял с лица отца покров, то увидел, что его кожа почернела, как и кончики пальцев. Я немного знаю о ядах, но знаю, что один из них, амалабрис, оставляет именно такие следы. Я рассказал об этом матери и брату, и тот сразу обвинил в смерти отца Шеной, хотя лично я сильно сомневаюсь, что Паучиха стала бы действовать исподтишка. Но я знаю, кто стал бы. — Сальдо помолчал и взял кубок. — И моя доверчивая невестка отчего-то искренне верит, что приручила этого человека. Её право. Моему брату это, видимо, даже кажется забавным. Эрнан будет сидеть на её цепи ровно до тех, пор, пока сам себе это позволяет.

— Значит, Чернильную Руку лучше бояться?

Хранитель казны ухмыльнулся.

— С ним лучше дружить. А для этого нужно быть ему полезным.

— Что ж, пожалуй, прикажу принести в его покои ещё табачных курительниц, а на обед попрошу пожарить каштанов по его вкусу — я помню, это его любимое блюдо. — В голосе Корвена не слышалось и тени беспокойства. — А вы? Вас мне стоит бояться?

— Если задумали сунуть руку в карман короля.

— И в мыслях такого не было.

— Тогда не стоит.

— Кстати, сколько лет вы уже служите при дворе? Пять, если не ошибаюсь? — вдруг спросил с любопытством камергер.

— Вы знаете, что десять, — ответил казначей.

Корвен улыбнулся. Конечно же, он знал, сколько лет сидящий напротив него мужчина служил королю.

— Это треть вашей жизни. Разрешите поинтересоваться, вы всё ещё считаете себя кантамбрийцем или же в вас стало больше от ангенорца?