Корона двух королей

— Нет. — Губы Тонгей раскривила злая улыбка. — Это проклятье Исидеи.

— Кого?

— Исидея — последняя правящая дочь трона Касарии, мать моей жены. Ты слышала о замке Гата? Это фамильное гнездо дочерей трона, где они жили столетиями, пока он не был разрушен во время века Грома, и они не переселились в Звёздный чертог. Это проклятое место, мёртвые развалины, полные призраков, но, когда наступает ночь полной луны, Гата восстаёт из руин и до рассвета стоит невредимая во всём своём величии, пока не умрёт с первыми лучами солнца. Дочери трона хоронили своих сардари на дне Озера нетающего льда, которое раскинулось у подножия Гаты. Привязывали камень к ногам и бросали в воду подальше от берега. Там же нашла свой последний приют и сардари Исидея, когда отец сверг её и назвал себя самратом, сыном трона. Он утопил её в озере, бросил в прорубь ещё живую. Ему бы ещё тогда догадаться о последствиях, но нет. — Самрат пригубил вина. — Когда мне стукнуло тринадцать, я заболел, белая лихорадка, и мне давали несколько дней. Местная знахарка, видя отчаяние отца, посоветовала ему этой же ночью окунуть меня в Озеро нетающего льда. «Иди, — сказала, — омой сына студёными водами, когда Гата снова восстанет из руин, и сын твой не только исцелится, но и не будет более знать хвори». Отец послушался. Только ведьма та не сказала, что место то Исидея прокляла перед смертью и что любой, кто окунётся в воды озера Гаты, больше не узнает не только хвори, но и тепла.

Тонгейр тронул руку Вечеры, и та обожгла её нечеловеческим холодом.

Она отдёрнула руку.

— Холоднее льда, правда? — кивнул самрат. — Вот уже почти сорок лет я не знаю, что такое тепло. Ничто не может согреть меня — ни медвежья шкура, ни огонь, ни тепло девичьей кожи, ибо я ответил за преступление отца, Исидея отомстила за свою кончину.

— А где Эрнан? — вдруг озадаченно спросил Альвгред, чем отвлёк Тонгейра и Вечеру друг от друга. — Его кресло пустует. Кто-нибудь видел, как он ушёл?

А Эрнан Чернильная Рука в это время устраивал долгожданную драку.

В саду ярусом ниже, что примыкал к загону для скота и площадке перед Ласской башней, развернулось совсем иное веселье. Королевские кирасиры пили с конниками, лучники отпускали скабрёзные шутки, пехота играла в карты на пинки, воины инженерных войск и наёмники из Альгарды мимо нот вопили песни, одно содержание которых могло вогнать в краску даже известного матершинника Иларха. Музыканты играли что-то заводное, а целый букет пышных гибких миртовых птичек танцевал перед захмелевшими воинами, которые не сводили горящих глаз с их голых спин и бёдер. Один из кантамбрийцев глотал огонь и выдыхал его длинной струёй над головами. Когда он сделал это в очередной раз, пламя случайно лизнуло затылок одного мечника. Перепуганный солдат упал со скамьи и облился вином, и тут же стал жертвой улюлюканий и смеха. Войкан куда-то подевался, а Марций навёрстывал упущенное и наслаждался обществом полуголой Малиновки, которая удобно уселась ему на колени.

Тогда ещё никто не подозревал, что всего через пару минут веселье перерастёт в драку на мечах.

Когда солдаты заканчивали уже третий бочонок северного вина, неожиданно на плацу появился граф Монтонари и призвал любого, кому есть охота размять кости, сразиться с ним на ксифосах. Конечно, желающих не нашлось. Солдаты были пьяны, но не настолько, чтобы не предвидеть последствий драки с главой благородного дома, а потому они обсмеяли Чернильную Руку и послали его обратно сидеть на бархатных подушках среди королевских особ. Впрочем, когда на один из столов опустился тяжёлый кошелек, солдаты быстро передумали и уже были не прочь немного помахать тренировочными мечами. А ещё через пару минут на площадке уже сверкало оружие и стоял мужицкий гогот, подгоняющий добровольцев биться с зазнавшимся графом. Кантамбрийцы кучковались у стены и наблюдали, как их хозяин обезоруживает королевских воинов, отмечая каждую победу графа звоном кружек с пивом, а потом наливали пинту проигравшим, чтобы скрасить горечь их поражения. Им ли было не знать, что Эрнан был труднейшим из противников, который не брезговал и подлыми приёмами.

Войкану не было никакого дела до навязанной драки. Всё его внимание было приковано к девушке, чьего появления молодой лучник ждал с того момента, как они расстались этим утром. Он желал её, любил её, ужасно ревновал и втайне даже от Марция, который понятия не имел, какая буря бушевала под привычной личиной невозмутимости, обдумывал план её похищения из Миртового дома. Умом Войкан понимал, что влюбиться в Ласточку было верхом безрассудства, но каждый раз при виде её остренького личика сердце его начинало биться быстрее, а в голове, распугав все заботы и сомнения, оставалась только одна мысль: «Скорее бы обнять свою милую и уткнуться лицом ей в живот».

Среди всех пленниц Миртового дома Ласточка была самой юной, ей едва исполнилось восемнадцать. Небольшого роста, с роскошными бёдрами и узеньким личиком, она едва ли отличалась изысканной красотой, как Скворец или Иволга, но мужчин, что выбирали её, подкупали её нечеловеческая гибкость и талант в моменты страсти издавать такой сладкий стон, что он поднял бы и покойника из могилы.

— Так как твоё имя? — шептал Ласточке Войкан между поцелуями, когда они оба прятались под раскидистым кустом бугенвиллеи в стороне от праздничных столов.

— Не скажу, — улыбалась она и отвечала лучнику такими же игривыми поцелуями.

— Но так нечестно. Ты же моё знаешь, а я знаю только твоё прозвище. Мне этого мало.

Девушка засмеялась и наморщила чудный вздёрнутый носик.

— Цена все та же — сто золотых крефов.

Войкан сощурился.

— Но я отдал тебе уже восемьдесят. Имею право узнать хотя бы первые буквы. Оно какое? Ангенорское или как у баладжеров? Ласковая змейка? — прошептал он ей на ушко. — Или Чёрная роза? Может быть, Дикая пума?

— Не угадал.

Лучник сунул руку в кошелёк на поясе и протянул ей пару новеньких золотых монеток. Улыбка перестала играть на пухлых губах, глаза Ласточки погрустнели.

— Ты совсем не обязан. — Она отвела его руку.

— Я тебе обещал, а я всегда держу своё слово.

Ласточка приняла монеты и быстро спрятала под повязку на запястье, пока другие миртовые девушки не заметили.

— В моём имени есть «Ночь», — сказала она.

— О, уже хоть что-то, — воспрял духом Войкан. — Ночная красавица? Орхидея ночи? Или Роза ночи?

— Нет.

— Фиалка ночи? Полночный гиацинт?

— Почему ты уверен, что в моём имени есть название цветка?

— Потому что ты красива, как цветы.

— Не умеешь ты говорить комплименты.

— Да, в поэзии я не изящнее буйвола, — усмехнулся Войкан и вдруг стал серьёзен. — Сегодня я тебя в Миртовый дом не пущу, — сказал лучник, тронув остренький подбородок. — Ты останешься со мной?

— Сегодня меня отправляют к самрату.

Войкан отстранился.

— Как к самрату? Твой хозяин в своём уме?

— Миртовые девушки делают то, что им говорят. К тому же касариец сам меня выбрал. Но ты не бойся, с ним я и вполовину не буду такой нежной, как с тобой.


Горькая улыбка скривила губы лучника.

— Я заберу тебя оттуда, — прошептал он и пропустил пальцы сквозь пальцы любимой. Тыльную сторону её запястья уродовало клеймо в виде птицы. — Заберу из этого проклятого места, обещаю.

— Мне часто это говорят. Но все мужчины только обещать горазды. Никто не сможет заплатить за миртовую девку двадцать слитков золота. И не захочет.

— Я смогу, — возразил Войкан. — Я так решил. Деньги, что я даю тебе, не последние. У меня уже есть часть нужной суммы — она хранится у казначея.

— Жалование воина не так уж и велико. К моменту, когда ты накопишь достаточно золота, я состарюсь и уже буду тебе не нужна.

— Откуда ты знаешь, будешь ли ты мне нужна? Я выкуплю тебя или украду, я поклялся.

Ласточка с нежностью провела ладонью по его щеке.

— Ты же знаешь, что это невозможно — в Паденброге все знают, кто я, моё клеймо выдаст меня, даже если я покину Миртовый дом. Меня вернут обратно, как только найдут. И сбежать мы не сможем, иначе тебя объявят дезертиром. Если нас поймают, то обоих казнят. Не обещай того, что не сможешь исполнить, — не нужно давать мне надежду.

— Я всё равно найду способ. Кантамбрийцы держат своё слово и никогда не бросают тех, кем дорожат, пусть этой крови во мне течёт лишь половина, — решительно произнёс Войкан и с этими словами прижался губами к виску девушки. — Большая ошибка, что ты вообще оказалась в Миртовом доме. Это место не для тебя. Рано или поздно я заберу тебя оттуда, чего бы мне это не стоило. Просто поверь мне. Ты же мне веришь?

Она ему не верила.

— Неужели во всём Туренсворде нет ни одного воина среди этих девчонок? — без тени улыбки вопрошал, будто у самого неба, Эрнан. — Ну же? Или вы в армии только и делаете, что заплетаете друг другу косички вместо того, чтобы драться?

Он заметил на скамье огненно-рыжего кирасира.

— Ты! — Граф южных земель ткнул в его сторону ксифосом. — Я тебя знаю.

— Неужто? — Марций не скрывал, что ему не было дела до причуд скучающего графа.

— Ты Марций Рейес, сын Иларха. — Эрнан походил на петуха, которому было жизненно необходимо клюнуть мнимого соперника. — Ты научил моего сына перебрасывать меч, когда был в Эквинском замке. С тех пор он пристаёт к Аэлис и пытается научить этому и её.

— Было дело, — признался Марций, ухмыльнувшись.

Монтонари медленно приблизился к жертве своей очередной провокации.

— И кто бы мог подумать, что даарим, который родился в выгребной яме, будет учить наследников графа обращаться с оружием?

Марций пожал плечами.

— Не моя вина, что сам Чернильная Рука оказался на это неспособен.

Солдаты заулюлюкали и забили тарелками по столам, как дикари в предчувствии крови.

В зелёных глазах Эрнана мелькнула чёрная тень, и азартный пыл на его лице уступил место гневу.

— О, как! — возликовал южный граф, и глаза его снова загорелись. — Узнаю острый эвдонский язык. Если ты такой смелый, может быть, докажешь это с помощью меча?

— Я смелый, но не тупой, — ответил Марций. — Если с вашей головы упадёт хотя бы волос, меня повесят.

— Слово графа, что нет, — тихо сказал Монтонари и вдруг закричал, чтобы слышали даже на кухне: — Слово графа, что Марцию Рейесу не будет никакого наказания, что бы со мной ни произошло! — Он поднял с земли чей-то меч и бросил эвдонцу. Марций поймал его в воздухе. Десятки глаз уставились на него с немым вопросом.

— Иди! — послышался в стороне чей-то злой шёпот, будто кто-то шипел на упрямого гуся. — Иди, иди!

Малиновка укусила Марция за мочку.

— Хорошо, — сказал он и встал.

Эрнан провёл своим мечом по лезвию противника.

— Слышал, последний раз тебе в Вильхейме хорошенько досталось от Волка ночей? Я не буду бить сильно, обещаю.

— Польщён вашей заботой, граф.

Марций пнул стоявшую между ними кубышку.

— Эй! — Эрнан успел отпрыгнуть, блестящая сталь пронеслась у его уха. Раздался лязг — Монтонари успел отразить удар. Пьяные солдаты загалдели с кровожадностью пещерных людей.

Вальдарих сразу понял, что драка между этими двумя разительно отличается от предыдущих. С остальными противниками Эрнан больше красовался и играл, как кошка с мышью, тогда как сейчас он порывался зарубить эвдонца, как злейшего врага. Хорошо, что Иларх этого не видел.

— Что, на юге мало воюют, раз лезете драться от скуки? — выкрикнул Марций в лицо Монтонари, удержав лезвие его меча у своего горла.

— Ни одной войны за последние пятьдесят лет, — оскалился Эрнан. Из рассечённой брови текла долгожданная кровь. — Аж скулы сводит.

Марций оттолкнул Монтонари и отвесил противнику лёгкий подзатыльник.

— Лучше почаще ублажайте жену.