Королевство плоти и огня

– Да, – прошипела я.

– Интересно, в прошлой ночи тоже не было ничего личного? – пробормотал он и поймал зубами мочку моего уха.

Я ахнула, расширив глаза. В крови разлился огонь от этого легкого покусывания. Медленно освободив чувствительное место, он усмехнулся и коснулся губами за ухом, а потом провел острыми зубами по моему горлу. Меня охватил бесстыдный трепет.

Все мои мысли разбежались. Вскипевшая кровь ревела в ушах, бурлила по всему телу, сжимала грудь и пульсировала между ног, куда его пальцы осмелились подобраться опасно близко. Они двигались этими маленькими кругами, задевая шов на моих штанах и потирая его в самом центре. Я невольно выгнула спину, и какая-то скрытая, безрассудная часть меня пожелала, чтобы эти пальцы опустились ниже…

– А сейчас? – повторил он. – Тоже не чувствуешь ничего личного?

Я отреагировала не раздумывая: врезала локтем ему в живот. Кастил выругался.

– Пожалуйста, не деритесь верхом, – крикнул откуда-то сзади Делано. – Мы не хотим, чтобы Сетти затоптал кого-нибудь из вас.

– Говори за себя, – раздался насмешливый голос Киерана.

Кастил выпрямился за моей спиной.

– Не волнуйтесь. Мы не свалимся. Просто любящий пинок.

– Не похоже, что любящий, – заметил Нейлл.

– Удар вышел слишком страстным, – тут же нашелся с ответом Кастил.

– Ты сейчас получишь любящий удар в лицо, – проворчала я себе под нос.

Кастил крепче обвил рукой мою талию и рассмеялся.

– Вот оно, злобное маленькое создание. Я так по ней скучал.

– Да ну тебя! – буркнула я.

Он наклонился ко мне и опять понизил голос:

– Возвращаясь к изначальной теме, наша помолвка выглядит гораздо достовернее, когда ты бьешь меня, чем когда сидишь тихо.

Я сдвинула брови.

– Такая помолвка кажется… совершенно неэффективной.

– Но ты так забавно делаешь ее неэффективной.

– Это… даже не знаю, что на это сказать.

– Ты просто должна быть сама собой, принцесса. Пары ссорятся. Бранятся. Большинство не доходят до кулаков и кинжалов…

– Большинство не начинают с обмана или похищения, – оборвала я.

– Правда, это привело к кинжалам и кулакам, но люди, которые влюблены в такой степени, чтобы жениться, – те, которых окружающие начинают считать парой еще до того, как они сами это поймут, – никогда не действуют как один человек, как одна личность и одна воля. Они бранятся. Они спорят. Они не соглашаются. Они мирятся. Они разговаривают. Они приходят к согласию. Но идеальными они никогда не бывают.

– Ты хочешь сказать, что мы должны браниться и мириться? – спросила я, потому что никто, глядя на нас, на то, как мы себя ведем друг с другом, не решит, что мы безумно влюблены. Скорее подумает, что мы сумасшедшие.

– Я хочу сказать, что не существует единой манеры поведения в отношениях. Нет учебника, где написано, что нужно делать и как себя вести, за исключением угроз кинжалом. Я беру обратно свою шутку насчет неэффективности.

– Хвала богам.

– Я просто хочу убедиться, что ты это поняла, поэтому, когда ты будешь свободна и если решишь уехать…

– Если? Ты имел в виду, когда я уеду?

– Да. Прошу прощения, – поправил он. – Когда ты уедешь, и отправишься в мир, и найдешь себе партнера, который никогда не обманывал…

– И не похищал меня?

– …и не похищал тебя, не будет необходимости пускать в ход кинжал или кулаки. Будут только поцелуи и обещания быть вместе до последнего дыхания и даже после смерти. Вот чего ты заслуживаешь от того, кого выберешь.

Я не знаю, как это расценивать – то, как он говорит о том, что я… что я полюблю кого-то другого… полюблю кого-то по-настоящему. В животе разлилась кислота.

– Дело в том, что ты ничего не испортишь, если будешь злиться, – сказал он. – Ты не сделаешь ничего неправильного. Все пары разные. Некоторые шепчут друг другу на ухо ласковые слова. Другие изводят друг друга, им нравится быть тиграми в игре в кошки-мышки. Мы как раз такие. Или кажемся такими окружающим. Это будет нетрудно при той страсти, что существует между нами, и если ты попытаешься солгать и сказать, будто ее нет, просто знай – это спровоцирует меня доказать, что я прав.

Мне меньше всего было нужно, чтобы он доказывал свою правоту. Страсть между нами существует, правильно это или нет, и нам пришлось бы гораздо труднее, если бы мы физически не могли выносить прикосновения друг друга.

И в его словах слишком много смысла. Не в чепухе насчет того, мы оба хотим быть кошкой в игре в кошки-мышки – в этом смысла нет ни капли. Но меня заинтересовали слова о том, что не существует ни учебника, ни руководства, как действовать. Это замечание настолько разумно, что, наверное, мне следовало об этом знать.

– Возможно, ты считаешь меня глупой из-за того, что я не знаю…


– Я не считаю тебя глупой. Никогда не считал… хотя нет. Я счел тебя довольно глупой, когда ты попыталась сбежать.

Я закатила глаза.

– Ты никогда не состояла в отношениях, и рядом с тобой было мало нормальных пар, так что я понимаю, почему ты не знаешь, как себя вести. И не сказать, что это обычная ситуация.

Мне стало чуть легче, и я немного расслабилась.

– А ты состоял в отношениях. Ты говорил, что был когда-то влюблен.

– Был.

Следя за снегом, соскальзывающим с ветвей, я думала о дочери Аластира. Ши. Такое красивое имя. Может, раз Кастил раньше делился со мной чем-то, он пожелает рассказать о ней?

– Что… что с ней случилось?

Его пальцы застыли, и он надолго замолчал. Я уже решила, что он не ответит, отчего мне стало еще любопытнее. Но он заговорил:

– Она умерла.

Хотя я это уже знала, мое сердце пронзила щемящая боль, и я открыла чутье, не задумываясь. В момент, когда мой дар соединился с Кастилом, меня ударила волна такого мощного страдания, что оно почти заслонило таящуюся под ним нить гнева. Я была права. Боль и печаль Кастила связаны не только с его братом, но и с этой безликой женщиной.

Я вспомнила, что Кастил рассказывал в ночь Ритуала, перед нападением Последователей. Он увел меня в сад под иву и поведал о месте, куда ходил с братом и лучшим другом. О пещере, которую они сделали своим личным уединенным мирком. Он сказал, что потерял брата, а через несколько лет и лучшего друга. Могла ли этим лучшим другом быть Ши, женщина, которую он любил?

Но его боль…

Даже не осознав, что делаю, я выпустила седло и начала снимать перчатку…

– Нет, – мягко предупредил он, и моя рука замерла. – Я ценю твой жест, но не нужно забирать мою боль. Я этого не хочу.

Связь с ним еще держалась, и я не могла представить, как такое возможно. Страдание, таящееся под самодовольными ухмылками и дразнящими взглядами – под его масками, – почти невыносимо. Оно угрожало утянуть меня на замерзшую землю. Уж лучше попасть под копыта Сетти, чем терпеть боль от этих невидимых ран.

– Почему ты не хочешь?

– Потому что эта боль – напоминание и предостережение. О том, что я не собираюсь забывать.

Я оборвала связь. К горлу подступила тошнота.

– Она… она погибла из-за Вознесшихся?

– Все плохое в моей жизни связано с Вознесшимися, – ответил он, и его рука вернулась на мое бедро.

– Я связана с Вознесшимися, – вырвалось у меня, прежде чем я остановилась, прежде чем смогла отмахнуться от странного жалящего укола.

Кастил не ответил. Ничего не сказал. Бежали секунды, превращаясь в минуты, а мне словно тисками сдавили грудь.

Уставившись прямо перед собой, я провела многие часы, думая о том, как он может вообще находиться рядом со мной – быть так близко к человеку, связанному с Вознесшимися. Они забрали его брата. Они забрали его любимую. Они забрали его свободу. Что еще они могут у него забрать?

Жизнь?

Я похолодела и, выпрямившись, вцепилась в седло. Мысль о том, что Кастил умрет, что больше не будет его раздражающих ухмылок и дразнящих взглядов, остроумных ответов и этих проклятых бесящих ямочек? Я об этом даже помыслить не могу. Он слишком живой, слишком яркий, чтобы думать о том, что его больше не будет.

Но однажды он исчезнет. Когда все это закончится и наши пути разойдутся, он уйдет из моей жизни. Именно этого я хочу, это я планирую.

Тогда почему мне вдруг захотелось плакать?





* * *


Спустя несколько часов после захода солнца мы разбили лагерь у дороги. Было холодно, но не настолько, как в Кровавом лесу. Кастил говорил мало, только предлагал мне поесть или спрашивал, не нуждаюсь ли я в привале, но когда я улеглась под беззвездным небом, он пришел и растянулся за моей спиной. Я проснулась в его объятиях.

Следующие три дня были такими же, как и первый.

Кастил почти не говорил. Я не открывала свой дар, но, какими бы ни были его чувства, они казались холоднее ночи. Я много раз хотела спросить, хотела сказать, что знаю о Ши. Что сочувствую его утрате. Хотела расспросить о ней – о них. Хотела, чтобы он сделал то, что, по словам Аластира, никогда не делал. Хотела, чтобы он заговорил, потому что его молчание только подпитывает страдание. Тем не менее я ничего не сказала, убедив себя, что это не мое дело. Чем меньше я знаю, тем лучше.

Но он приходил ко мне по ночам и был рядом, когда являлись кошмары, и будил меня прежде, чем я начну кричать. Он молча держал меня и гладил по спине, пока я не засыпала.

Кошмары… они стали другими. Вместо того, чтобы, как раньше, следовать событиями той ночи, они были обрывочными, будто я погружалась в них и тут же выскакивала. И они не имели никакого смысла. Ни раны моей матери, ни крики или удушающий дым. Ни этот гадкий голос, шепчущий о кровоточащих цветочках. Как будто кошмары больше не были реальными.

Об этом я думала, когда мы двинулись в путь на четвертый день путешествия в Предел Спессы. Не знаю, как долго мы ехали, когда я увидела что-то слева на деревьях. Я не смогла разглядеть, что это, но только подумала, что мне померещилось, однако заметила это снова, через несколько деревьев впереди.