Королевская школа. Часть 1. Пария
Часть 10 из 30 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я остановила бричку напротив ворот. Был уже вечер, но почему-то свет в окнах не горел, и дымок не вился из трубы. Я расплатилась, забрала чемодан и быстро пошла к дому. Дверь была заколочена. Я стучала и кричала – никто мне не открыл. Где же Марта? Я, конечно, хотела сделать сюрприз, но не такой же. Вдруг она собралась к кому-то в гости? Или решила посетить свой дом, который оставила, когда мы убегали? Вот это будет невезение!
Оставив чемодан у двери, я направилась к ближайшему соседу – мельнику.
– Так Марта уже полгода, как умерла, – огорошил меня он.
Я ухватилась за перила, пошатнувшись. Ноги вдруг стали ватными.
– Но как же?.. – пролепетала я. – Не может этого быть… Она же писала мне в школу. Я получила от нее пять писем. Последнее месяц назад.
– Это я посылала тебе письма, – на крыльцо вышла жена мельника, герра Лукреция, – проходи в дом, я все расскажу.
На подгибающихся ногах я зашла в гостиную. Усадив меня за стол и дав в руки чашку с чаем, она принялась рассказывать.
– Марта слегла сразу же после твоего отъезда, словно держалась лишь до тех пор, пока ты уедешь, – женщина с жалостью смотрела на меня, – я приносила ей еду, лечебные настои, но ничего не помогало, она медленно угасала. Она заставила нас забрать коз.
– А как же письма? – хлюпнула носом я.
Почему я ничего не замечала? Я видела, как ей тяжело было дышать и какой бледной она была, как плохо ела, но не придавала значения.
– Она продержалась до твоего первого письма. Потом села и написала шесть писем подряд. Отдала их мне и попросила отсылать раз в месяц по одному письму, – Лукреция встала и подошла к комоду, вытащила связанные конверты. – Вот, Дениза. Все твои письма, кроме первого. Я их не читала, можешь забрать.
Меня душили слезы. Марта умерла одна, в холодном пустом доме, а я даже не знала об этом.
– Не плачь, – рука Лукреции накрыла мою, – это был ее выбор. Она хотела, чтобы ты училась, и не хотела, чтобы переживания за нее отвлекали тебя.
– Вы знаете, кто я? – я подняла на женщину заплаканный взгляд. Она улыбнулась.
– Догадываюсь. Но не беспокойся, я никому не скажу. Марта выучила моих детей читать и писать, была моей подругой, я сберегу ее и твою тайну.
– Спасибо, – хотелось забиться в самый темный угол и выплакаться, но оставался еще один вопрос, который меня занимал. – Вы говорили, что она вам передала шесть писем. А мне пришли только пять.
– Да, конечно, – Лукреция протянула конверт, – держи. Это последнее. Марта просила отправить его в первый день осени, но если ты уже здесь…
– Где ее похоронили? – поинтересовалась я, бережно складывая письмо в карман.
– На местном кладбище, почти у самой ограды, с северной стороны.
Я благодарно кивнула.
– Оставайся у нас, переночуешь, завтра пойдешь на могилу, – женщина обеспокоенно посмотрела в окна, солнце уже село.
– Я переночую в нашем доме.
– Но он же заколочен! – воскликнула Лукреция. – Давай хоть пошлю сына, чтобы он вытащил гвозди.
– Я справлюсь сама, спасибо вам за все, – я вытащила из-за пояса золотой и положила на стол, жена мельника ошарашенно таращилась на невиданное богатство. – Прошу вас, позаботьтесь о ее могилке, вряд ли я когда-нибудь снова приеду сюда.
Женщина мелко закивала. Я развернулась и вышла за дверь. На сердце лежала тяжесть. Такая, что было больно дышать. Она давила на грудь, клонила к земле. Хотелось упасть и больше не вставать никогда. Я заставила себя пройти еще триста шагов и дойти до нашего дома. Маленькое заклинание – гвозди рассыпались песком. Я открыла дверь и вошла внутрь.
Ноги подогнулись сразу же, словно из меня выдернули стержень, я мешком упала на пол. Зажав кулак во рту, прикусив пальцы, свернувшись калачиком, я завыла от горя. Горячие слезы хлынули из глаз. Я оплакивала няню, маму, папу, мое беспросветное мучительное одиночество. Страшное, безмерное, невыносимое. В детстве я мечтала о брате или сестре. Потом хотя бы о кузинах и кузенах. Но папа и мама не стремились наладить отношения с родственниками. Они замкнулись в своем мире и никого туда не пускали. Я была предоставлена многочисленным гувернанткам и слугам. И у меня была Марта. Моя любимая няня!
Сколько я себя помнила, с самого раннего детства она была рядом. Заботилась обо мне, учила, воспитывала, оберегала от болезней. Самая добрая няня на свете, мудрый учитель, верный преданный друг, строгий наставник, опекун, моя вторая мать.
А теперь я осталась одна во всем мире.
Как долго лежала – не помню. Кругом было темно и тихо. Света луны едва хватало на то, чтобы видеть очертания предметов в гостиной. Кряхтя как столетняя старуха, поднялась с пола, вытащила лампу из чемодана и зажгла ее.
Все оставалось точно так, как мне помнилось. Только пыли было много. Она покрывала пол, деревянную мебель, печь, утварь, ровно стоящую на полках.
На обеденном столе стояли письменные принадлежности, наверное, здесь Марта писала мне письма. Я села на лавку, вытащила из кармана письмо, разгладила его и принялась читать.
«Здравствуй, моя дорогая девочка. Это мое последнее письмо. Меня уже давно нет на этом свете, и тебе незачем приезжать на наш хутор. Я просто хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя больше всего на свете. С той первой минуты, когда увидела тебя в вашем замке. Тебе было три, и ты была в шелковом розовом платьице, капризничала, раскидывая пирожные по ковру. У меня не было детей, ты стала моей дочерью».
Я не смогла сдержать рыдание, вырвавшееся из сердца. Слезы хлынули из глаз, буквы расплылись, и я на некоторое время отложила письмо.
«Сейчас, наверное, ты плачешь, – продолжила я читать. Как же хорошо она меня знала. — Ты хорошая, добрая девочка. И я знаю, что ты любишь меня так же сильно, как я тебя. Я благодарна Фредерику и Эльзе за то, что они не уволили меня после того, как ты выросла и больше не нуждалась в няне. Не верь тем, кто будет говорить плохо о твоем отце. Он был благородным и честным человеком. Может быть немного рассеянным и легкомысленным, но не предателем, уж точно. Я ни одной секунды не верила, что он мог бы убить человека.
Ты очень похожа на него. В тебе течет его кровь, гордись этим.
Не верь никому, кто говорит, что ты второй сорт. Что если ты не знатна и не богата, то должна довольствоваться малым. Я когда-то поверила подобным словам в свой адрес, стала любовницей богатого герра, когда учила его детей. Десять лет длилось мое украденное счастье, потом он просто меня уволил. Итог моей жизни ты знаешь. Нет, я не жалею, ведь в конце ее у меня появилась ты.
Не слушая никого, кто унижает тебя, кто вешает ярлыки, кто говорит, что всё и все имеют свою цену. Ты стоишь большего, гораздо большего. Нет… не так. Ты бесценна, девочка моя.
Люблю тебя. Твоя Марта».
Дрожащими руками я отложила листок. Некоторое время сидела в полной прострации, не способная ни о чем думать, машинально гладя строчки, написанные няней. А когда начала складывать письмо, вдруг на оборотной стороне увидела приписку мелким шрифтом. Я склонилась ближе.
«П.С. Думаю, ты должна знать еще кое-что. Несколько лет назад я написала твоей бабушке, матери Фредерика, бывшей арии, Брианне Крей. Сообщила, что ты жива, здорова и находишься у меня. От нее пришло письмо, что она не хочет тебя знать, и внучки у нее нет. Я не говорила тебе, чтобы не расстраивать».
Вот, значит, как. Меня это не расстроило совершенно, по сравнению со смертью Марты отступничество бабушки показалось комариным укусом, тем более я никогда в жизни ее не видела. После того, как папа женился на маме против воли родни, те отвернулись от него.
Я бережно сложила письмо и положила в карман. Буду много раз его перечитывать, но не сейчас. Я чувствовала себя больной. Голова раскалывалась, в груди болело, меня лихорадило, словно от высокой температуры.
Вряд ли сегодня засну. Я встала, поплелась к полкам над печкой, нашла кое-какие травы и поставила чайник. Остаток ночи смотрела в окошко, грея руки о кружку с настоем. До тех пор, пока над лесом не занялась заря.
Цветов я нарвала на лугу перед кладбищем. Могила уже успела зарасти травой. Повыдергивала самые высокие стебли, разложила цветы вокруг скромного деревянного памятника, сверху повязала узлом свой подарок – пуховый платок.
– Прощай, нянечка, – произнесла тихонько, боясь спугнуть утреннюю рассветную тишину, – ты всегда будешь жить в моем сердце.
Дорога до поселкового вокзала пешком с опустевшим, но все-же не слишком легким чемоданом, заняла почти целый день. Никто мне не встретился по пути, да я и не хотела никого видеть. Я передвигала ноги, словно заводная игрушка, бредя по пыльной дороге.
Купила билет на завтрашний поезд. Нужно еще было найти постоялый двор, но не хотелось двигаться. Сбитые ноги дико болели, и я решила посидеть ночь на вокзале. Я не одна была такая, на лавках лежало и сидело много разномастного народа, приехавшие из окрестных деревень.
«Все-таки железная дорога великое изобретение, – подумала устало. – И мой отец стоял у ее истоков. Прокладывал рельсы, строил первые вагоны. Я горжусь тобой, папа».
Я знала, что дорога в школу для меня закрыта еще на полтора месяца, поэтому с вокзала Шалира поехала прямо к Кассану. Он сильно удивился, когда увидел меня на пороге кузницы, но искренне обрадовался. Предложил пожить у него, но я оказалась. Тогда отвел меня на постоялый двор у самого порта. О чем-то пошептался с владельцем, коренастым немолодым мужчиной бандитской наружности, и мне выделили лучшую комнату с ванной всего за серебряный в месяц.
Два дня я отсыпалась. А на третий пришла в кузницу и принялась за работу. Теперь Кассану не нужно было разжигать горн, что занимало много времени и сил. Я прекрасно раскаляла заготовки на расстоянии именно до такого состоянии, которое ему было нужно. И охлаждала их почти до изморози. Из закаленной таким образом стали получались отличные ножи, сабли и другое оружие.
Была у меня и другая работа. Теневая. К Кассану иногда приносили золотые или серебряные украшения: колье, броши, серьги. Вероятнее всего, ворованные. Мне приходилось отделять металл от камней. Из золота и серебра делала маленькие слитки, а камни ссыпала в отдельный мешочек. Далее это шло ювелирам на создание новых украшений. Я старалась не задумываться о том, что моя работа не всегда законна. Я стала своей для лихого окрестного люда, меня знали и воры, и продажные девки, и богатые ремесленники, и нищие попрошайки. Я не важничала и бралась за любую работу, которую приносили Кассану в кузницу.
Свой день рождения я отметила здесь же.
– Ты вскоре покинешь меня, – однажды сказал кузнец, когда мы обедали тем, что принесла герра Виолика. Кашу с мясом и сладкими пирожками. Она частенько подкармливала нас. Я подозревала, что женщина старается для Кассана, но тот упорно не замечал ее ухаживания.
– Нет-нет! – принялась яростно отрицать я. – Что вы такое говорите!
– Обязательно покинешь, – улыбнулся грустно Кассан, – как только закончишь школу. С каждым днем ты все лучше и лучше владеешь своей магией, а после окончания школы тебе нечего будет делать в моей кузне. Я и так благодарен тебе за то, что ты пришла ко мне в трудную минуту, что позволила увидел такое чудо, как ты. Спасибо.
Он взял меня за руку и крепко ее пожал. Я от смущения не знала куда девать глаза.
– И вам спасибо, – голос дрогнул, – вы меня научили работать и зарабатывать деньги. До вас я не умела ничего. Знала одно заклинание и была бедна, как нищенка. Прошел всего год, я уже твердо стою на ногах.
***
Месяц прошел незаметно. Однажды мне в руки попалась столичная газета, где я прочитала о состоявшейся свадьбе Дария и Сорти. На ней присутствовали более пяти сотен человек, приглашенных со всего мира. Были все магические семейства королевства (кроме Креев, конечно), праздник продолжался две недели… Невеста была восхитительна… Сияние ее украшений затмевало солнечный свет и так далее, и тому подобное.
Я искренне пожелала им счастья. И пусть мое восхищение Дарием так и не переросло во что-то большее, он навсегда останется моим другом. А Сорти… Он любит ее, это главное.
За неделю до начала занятий я покинула постоялый двор и переехала в королевскую школу. Заселилась в ту же комнату, двести десятую. Взяла в кладовке два комплекта формы, в библиотеке тетради и карандаши. Я была рада вернуться. Рада увидеть дышащие древностью каменные стены, благородное красное дерево панелей, широкие коридоры, огромные хрустальные люстры, сверкающие бриллиантовыми россыпями.
Фани покинула школу, и моей новой ближайшей соседкой оказалась еще одна девушка-первокурсница. Она попыталась наладить со мной дружеские отношения, но я не пошла на контакт, холодно отмахнувшись от ее предложения попить чаю с пирожными в ее комнате. Пусть лучше считает высокомерной стервой, чем потом будет отворачиваться, как Фани и делать вид, что мы незнакомы.
Младший Хорн появился в школе с блистательной Оттаной на новом паромобиле. Их сразу же окружила подобострастная свита. Я утром шла из столовой в жилое крыло как раз тогда, когда они входили в фойе. Никогда не видела, торжественный выход монарха к народу, но думаю, было очень похоже. Я с улыбкой наблюдала за ахами и охами девушек, окруживших Оттану, восторгающихся ее туалетом, драгоценностями, посвежевшим видом. Парни отпихивали друг друга, желая первыми пожать руку Хорну. Вдруг он словно что-то почувствовал, повернул голову, и мы встретились глазами. Будто он точно знал, в каком месте огромного фойе я нахожусь. Презрительно ухмыльнувшись, я равнодушно отвела взгляд. Жалкое зрелище.
Грамоту за первый курс я повесила на стену. Она будет первой из пяти. Сначала, после встречи со старшим Хорном, я была такой испуганной, что пообещала себе больше никогда их не получать. Учиться хорошо, но не на отлично. Но потом подумала и решила, что Хорн не заставит меня трусливо болтаться в хвосте. Я буду первой, как папа, и плевать на его угрозы.
За первый учебный год я прошла хорошую школу. Были и предательство, и насмешки, и дружба. Надеюсь, дальше будет только лучше.
– Дорогие второкурсники! – начал первую лекцию профессор Лейбник. – В этом сезоне я буду вести целых два предмета – обычную математику, которую вы все, надеюсь, прекрасно знаете, – студенты вразнобой недовольно зашумели, – и логику. По ней в конце второго курса у вас будет экзамен.
Что-то подобное объявили и другие лекторы. К географии добавилась океанология и почвоведение. К домоводству – уход за ребенком, организация приемов и танцы. И так далее. «Они постепенно наращивают сложность, – подумала я. – К концу пятого курса мы будем сдавать штук двадцать экзаменов».
Я по-прежнему сидела в последнем ряду, и мне по-прежнему это нравилось. Иначе откуда бы я узнавала последние сплетни? Второкурсников стало меньше. Девушек осталось всего пятеро. Я и четыре арии. Среди парней потерь не наблюдалось.
Краем уха я услышала, что помолвка младшего Хорна и Оттаны еще не состоялась, хотя обе семьи ожидали ее с большим нетерпением. Так же бурно обсуждали свадьбу Зорга и Сорти. Говорили, что таких фейерверков не видели давно. Невеста была ослепительна, платье стоило никак не меньше сотни золотых, а драгоценные камни для его украшения Дарий сам добыл из своих рудников.
***
Начались учебные будни. Труднее всего было с танцами. Хорошо, что они были раз в неделю, поэтому лишь раз в неделю я подвергалась всеобщему пренебрежению. Девушек было мало, парней почти в четыре раза больше, но даже исходя из этого меня никто не приглашал. Я стояла под стеночкой, тогда как некоторые девушки меняли партнеров по нескольку раз за урок. Немного утешало то, что такая я была не одна – наследник так же демонстративно стоял у стены вместе со своими телохранителями. А на вопрос учителя, почему он не танцует, ответил, что здесь не учат ничему, чего бы он не знал. Более никто не смел его тревожить.
Смешно. И даже здесь мы были похожими. Только на уроках все игнорировали меня, а наследник всех игнорировал сам.
Для танцев нужно было переодеваться в бальное платье. Его не выдавали, как форму, но теперь я могла себе позволить не опозориться. Конечно, мое шелковое, купленное в порту у контрабандистов, не шло ни в какое сравнение с великолепными платьями арий, но все равно оно было лучшим платьем, какое у меня было за последние четыре года.
Я очень старалась вести себя, как обычно, отстраненно, не обращать внимания на подчеркнутое презрение студентов, не показывает, что это меня задевает. Но иногда мне было очень больно. Почему-то именно на танцах эта боль вгрызалась внутрь и сводила на нет все мои попытки выглядеть невозмутимо.
Я хотела танцевать. Я любила музыку, плавные движения, грацию, ритм. Я знала много па и, наверное, была бы отличной партнершей, но увы.
Оставив чемодан у двери, я направилась к ближайшему соседу – мельнику.
– Так Марта уже полгода, как умерла, – огорошил меня он.
Я ухватилась за перила, пошатнувшись. Ноги вдруг стали ватными.
– Но как же?.. – пролепетала я. – Не может этого быть… Она же писала мне в школу. Я получила от нее пять писем. Последнее месяц назад.
– Это я посылала тебе письма, – на крыльцо вышла жена мельника, герра Лукреция, – проходи в дом, я все расскажу.
На подгибающихся ногах я зашла в гостиную. Усадив меня за стол и дав в руки чашку с чаем, она принялась рассказывать.
– Марта слегла сразу же после твоего отъезда, словно держалась лишь до тех пор, пока ты уедешь, – женщина с жалостью смотрела на меня, – я приносила ей еду, лечебные настои, но ничего не помогало, она медленно угасала. Она заставила нас забрать коз.
– А как же письма? – хлюпнула носом я.
Почему я ничего не замечала? Я видела, как ей тяжело было дышать и какой бледной она была, как плохо ела, но не придавала значения.
– Она продержалась до твоего первого письма. Потом села и написала шесть писем подряд. Отдала их мне и попросила отсылать раз в месяц по одному письму, – Лукреция встала и подошла к комоду, вытащила связанные конверты. – Вот, Дениза. Все твои письма, кроме первого. Я их не читала, можешь забрать.
Меня душили слезы. Марта умерла одна, в холодном пустом доме, а я даже не знала об этом.
– Не плачь, – рука Лукреции накрыла мою, – это был ее выбор. Она хотела, чтобы ты училась, и не хотела, чтобы переживания за нее отвлекали тебя.
– Вы знаете, кто я? – я подняла на женщину заплаканный взгляд. Она улыбнулась.
– Догадываюсь. Но не беспокойся, я никому не скажу. Марта выучила моих детей читать и писать, была моей подругой, я сберегу ее и твою тайну.
– Спасибо, – хотелось забиться в самый темный угол и выплакаться, но оставался еще один вопрос, который меня занимал. – Вы говорили, что она вам передала шесть писем. А мне пришли только пять.
– Да, конечно, – Лукреция протянула конверт, – держи. Это последнее. Марта просила отправить его в первый день осени, но если ты уже здесь…
– Где ее похоронили? – поинтересовалась я, бережно складывая письмо в карман.
– На местном кладбище, почти у самой ограды, с северной стороны.
Я благодарно кивнула.
– Оставайся у нас, переночуешь, завтра пойдешь на могилу, – женщина обеспокоенно посмотрела в окна, солнце уже село.
– Я переночую в нашем доме.
– Но он же заколочен! – воскликнула Лукреция. – Давай хоть пошлю сына, чтобы он вытащил гвозди.
– Я справлюсь сама, спасибо вам за все, – я вытащила из-за пояса золотой и положила на стол, жена мельника ошарашенно таращилась на невиданное богатство. – Прошу вас, позаботьтесь о ее могилке, вряд ли я когда-нибудь снова приеду сюда.
Женщина мелко закивала. Я развернулась и вышла за дверь. На сердце лежала тяжесть. Такая, что было больно дышать. Она давила на грудь, клонила к земле. Хотелось упасть и больше не вставать никогда. Я заставила себя пройти еще триста шагов и дойти до нашего дома. Маленькое заклинание – гвозди рассыпались песком. Я открыла дверь и вошла внутрь.
Ноги подогнулись сразу же, словно из меня выдернули стержень, я мешком упала на пол. Зажав кулак во рту, прикусив пальцы, свернувшись калачиком, я завыла от горя. Горячие слезы хлынули из глаз. Я оплакивала няню, маму, папу, мое беспросветное мучительное одиночество. Страшное, безмерное, невыносимое. В детстве я мечтала о брате или сестре. Потом хотя бы о кузинах и кузенах. Но папа и мама не стремились наладить отношения с родственниками. Они замкнулись в своем мире и никого туда не пускали. Я была предоставлена многочисленным гувернанткам и слугам. И у меня была Марта. Моя любимая няня!
Сколько я себя помнила, с самого раннего детства она была рядом. Заботилась обо мне, учила, воспитывала, оберегала от болезней. Самая добрая няня на свете, мудрый учитель, верный преданный друг, строгий наставник, опекун, моя вторая мать.
А теперь я осталась одна во всем мире.
Как долго лежала – не помню. Кругом было темно и тихо. Света луны едва хватало на то, чтобы видеть очертания предметов в гостиной. Кряхтя как столетняя старуха, поднялась с пола, вытащила лампу из чемодана и зажгла ее.
Все оставалось точно так, как мне помнилось. Только пыли было много. Она покрывала пол, деревянную мебель, печь, утварь, ровно стоящую на полках.
На обеденном столе стояли письменные принадлежности, наверное, здесь Марта писала мне письма. Я села на лавку, вытащила из кармана письмо, разгладила его и принялась читать.
«Здравствуй, моя дорогая девочка. Это мое последнее письмо. Меня уже давно нет на этом свете, и тебе незачем приезжать на наш хутор. Я просто хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя больше всего на свете. С той первой минуты, когда увидела тебя в вашем замке. Тебе было три, и ты была в шелковом розовом платьице, капризничала, раскидывая пирожные по ковру. У меня не было детей, ты стала моей дочерью».
Я не смогла сдержать рыдание, вырвавшееся из сердца. Слезы хлынули из глаз, буквы расплылись, и я на некоторое время отложила письмо.
«Сейчас, наверное, ты плачешь, – продолжила я читать. Как же хорошо она меня знала. — Ты хорошая, добрая девочка. И я знаю, что ты любишь меня так же сильно, как я тебя. Я благодарна Фредерику и Эльзе за то, что они не уволили меня после того, как ты выросла и больше не нуждалась в няне. Не верь тем, кто будет говорить плохо о твоем отце. Он был благородным и честным человеком. Может быть немного рассеянным и легкомысленным, но не предателем, уж точно. Я ни одной секунды не верила, что он мог бы убить человека.
Ты очень похожа на него. В тебе течет его кровь, гордись этим.
Не верь никому, кто говорит, что ты второй сорт. Что если ты не знатна и не богата, то должна довольствоваться малым. Я когда-то поверила подобным словам в свой адрес, стала любовницей богатого герра, когда учила его детей. Десять лет длилось мое украденное счастье, потом он просто меня уволил. Итог моей жизни ты знаешь. Нет, я не жалею, ведь в конце ее у меня появилась ты.
Не слушая никого, кто унижает тебя, кто вешает ярлыки, кто говорит, что всё и все имеют свою цену. Ты стоишь большего, гораздо большего. Нет… не так. Ты бесценна, девочка моя.
Люблю тебя. Твоя Марта».
Дрожащими руками я отложила листок. Некоторое время сидела в полной прострации, не способная ни о чем думать, машинально гладя строчки, написанные няней. А когда начала складывать письмо, вдруг на оборотной стороне увидела приписку мелким шрифтом. Я склонилась ближе.
«П.С. Думаю, ты должна знать еще кое-что. Несколько лет назад я написала твоей бабушке, матери Фредерика, бывшей арии, Брианне Крей. Сообщила, что ты жива, здорова и находишься у меня. От нее пришло письмо, что она не хочет тебя знать, и внучки у нее нет. Я не говорила тебе, чтобы не расстраивать».
Вот, значит, как. Меня это не расстроило совершенно, по сравнению со смертью Марты отступничество бабушки показалось комариным укусом, тем более я никогда в жизни ее не видела. После того, как папа женился на маме против воли родни, те отвернулись от него.
Я бережно сложила письмо и положила в карман. Буду много раз его перечитывать, но не сейчас. Я чувствовала себя больной. Голова раскалывалась, в груди болело, меня лихорадило, словно от высокой температуры.
Вряд ли сегодня засну. Я встала, поплелась к полкам над печкой, нашла кое-какие травы и поставила чайник. Остаток ночи смотрела в окошко, грея руки о кружку с настоем. До тех пор, пока над лесом не занялась заря.
Цветов я нарвала на лугу перед кладбищем. Могила уже успела зарасти травой. Повыдергивала самые высокие стебли, разложила цветы вокруг скромного деревянного памятника, сверху повязала узлом свой подарок – пуховый платок.
– Прощай, нянечка, – произнесла тихонько, боясь спугнуть утреннюю рассветную тишину, – ты всегда будешь жить в моем сердце.
Дорога до поселкового вокзала пешком с опустевшим, но все-же не слишком легким чемоданом, заняла почти целый день. Никто мне не встретился по пути, да я и не хотела никого видеть. Я передвигала ноги, словно заводная игрушка, бредя по пыльной дороге.
Купила билет на завтрашний поезд. Нужно еще было найти постоялый двор, но не хотелось двигаться. Сбитые ноги дико болели, и я решила посидеть ночь на вокзале. Я не одна была такая, на лавках лежало и сидело много разномастного народа, приехавшие из окрестных деревень.
«Все-таки железная дорога великое изобретение, – подумала устало. – И мой отец стоял у ее истоков. Прокладывал рельсы, строил первые вагоны. Я горжусь тобой, папа».
Я знала, что дорога в школу для меня закрыта еще на полтора месяца, поэтому с вокзала Шалира поехала прямо к Кассану. Он сильно удивился, когда увидел меня на пороге кузницы, но искренне обрадовался. Предложил пожить у него, но я оказалась. Тогда отвел меня на постоялый двор у самого порта. О чем-то пошептался с владельцем, коренастым немолодым мужчиной бандитской наружности, и мне выделили лучшую комнату с ванной всего за серебряный в месяц.
Два дня я отсыпалась. А на третий пришла в кузницу и принялась за работу. Теперь Кассану не нужно было разжигать горн, что занимало много времени и сил. Я прекрасно раскаляла заготовки на расстоянии именно до такого состоянии, которое ему было нужно. И охлаждала их почти до изморози. Из закаленной таким образом стали получались отличные ножи, сабли и другое оружие.
Была у меня и другая работа. Теневая. К Кассану иногда приносили золотые или серебряные украшения: колье, броши, серьги. Вероятнее всего, ворованные. Мне приходилось отделять металл от камней. Из золота и серебра делала маленькие слитки, а камни ссыпала в отдельный мешочек. Далее это шло ювелирам на создание новых украшений. Я старалась не задумываться о том, что моя работа не всегда законна. Я стала своей для лихого окрестного люда, меня знали и воры, и продажные девки, и богатые ремесленники, и нищие попрошайки. Я не важничала и бралась за любую работу, которую приносили Кассану в кузницу.
Свой день рождения я отметила здесь же.
– Ты вскоре покинешь меня, – однажды сказал кузнец, когда мы обедали тем, что принесла герра Виолика. Кашу с мясом и сладкими пирожками. Она частенько подкармливала нас. Я подозревала, что женщина старается для Кассана, но тот упорно не замечал ее ухаживания.
– Нет-нет! – принялась яростно отрицать я. – Что вы такое говорите!
– Обязательно покинешь, – улыбнулся грустно Кассан, – как только закончишь школу. С каждым днем ты все лучше и лучше владеешь своей магией, а после окончания школы тебе нечего будет делать в моей кузне. Я и так благодарен тебе за то, что ты пришла ко мне в трудную минуту, что позволила увидел такое чудо, как ты. Спасибо.
Он взял меня за руку и крепко ее пожал. Я от смущения не знала куда девать глаза.
– И вам спасибо, – голос дрогнул, – вы меня научили работать и зарабатывать деньги. До вас я не умела ничего. Знала одно заклинание и была бедна, как нищенка. Прошел всего год, я уже твердо стою на ногах.
***
Месяц прошел незаметно. Однажды мне в руки попалась столичная газета, где я прочитала о состоявшейся свадьбе Дария и Сорти. На ней присутствовали более пяти сотен человек, приглашенных со всего мира. Были все магические семейства королевства (кроме Креев, конечно), праздник продолжался две недели… Невеста была восхитительна… Сияние ее украшений затмевало солнечный свет и так далее, и тому подобное.
Я искренне пожелала им счастья. И пусть мое восхищение Дарием так и не переросло во что-то большее, он навсегда останется моим другом. А Сорти… Он любит ее, это главное.
За неделю до начала занятий я покинула постоялый двор и переехала в королевскую школу. Заселилась в ту же комнату, двести десятую. Взяла в кладовке два комплекта формы, в библиотеке тетради и карандаши. Я была рада вернуться. Рада увидеть дышащие древностью каменные стены, благородное красное дерево панелей, широкие коридоры, огромные хрустальные люстры, сверкающие бриллиантовыми россыпями.
Фани покинула школу, и моей новой ближайшей соседкой оказалась еще одна девушка-первокурсница. Она попыталась наладить со мной дружеские отношения, но я не пошла на контакт, холодно отмахнувшись от ее предложения попить чаю с пирожными в ее комнате. Пусть лучше считает высокомерной стервой, чем потом будет отворачиваться, как Фани и делать вид, что мы незнакомы.
Младший Хорн появился в школе с блистательной Оттаной на новом паромобиле. Их сразу же окружила подобострастная свита. Я утром шла из столовой в жилое крыло как раз тогда, когда они входили в фойе. Никогда не видела, торжественный выход монарха к народу, но думаю, было очень похоже. Я с улыбкой наблюдала за ахами и охами девушек, окруживших Оттану, восторгающихся ее туалетом, драгоценностями, посвежевшим видом. Парни отпихивали друг друга, желая первыми пожать руку Хорну. Вдруг он словно что-то почувствовал, повернул голову, и мы встретились глазами. Будто он точно знал, в каком месте огромного фойе я нахожусь. Презрительно ухмыльнувшись, я равнодушно отвела взгляд. Жалкое зрелище.
Грамоту за первый курс я повесила на стену. Она будет первой из пяти. Сначала, после встречи со старшим Хорном, я была такой испуганной, что пообещала себе больше никогда их не получать. Учиться хорошо, но не на отлично. Но потом подумала и решила, что Хорн не заставит меня трусливо болтаться в хвосте. Я буду первой, как папа, и плевать на его угрозы.
За первый учебный год я прошла хорошую школу. Были и предательство, и насмешки, и дружба. Надеюсь, дальше будет только лучше.
– Дорогие второкурсники! – начал первую лекцию профессор Лейбник. – В этом сезоне я буду вести целых два предмета – обычную математику, которую вы все, надеюсь, прекрасно знаете, – студенты вразнобой недовольно зашумели, – и логику. По ней в конце второго курса у вас будет экзамен.
Что-то подобное объявили и другие лекторы. К географии добавилась океанология и почвоведение. К домоводству – уход за ребенком, организация приемов и танцы. И так далее. «Они постепенно наращивают сложность, – подумала я. – К концу пятого курса мы будем сдавать штук двадцать экзаменов».
Я по-прежнему сидела в последнем ряду, и мне по-прежнему это нравилось. Иначе откуда бы я узнавала последние сплетни? Второкурсников стало меньше. Девушек осталось всего пятеро. Я и четыре арии. Среди парней потерь не наблюдалось.
Краем уха я услышала, что помолвка младшего Хорна и Оттаны еще не состоялась, хотя обе семьи ожидали ее с большим нетерпением. Так же бурно обсуждали свадьбу Зорга и Сорти. Говорили, что таких фейерверков не видели давно. Невеста была ослепительна, платье стоило никак не меньше сотни золотых, а драгоценные камни для его украшения Дарий сам добыл из своих рудников.
***
Начались учебные будни. Труднее всего было с танцами. Хорошо, что они были раз в неделю, поэтому лишь раз в неделю я подвергалась всеобщему пренебрежению. Девушек было мало, парней почти в четыре раза больше, но даже исходя из этого меня никто не приглашал. Я стояла под стеночкой, тогда как некоторые девушки меняли партнеров по нескольку раз за урок. Немного утешало то, что такая я была не одна – наследник так же демонстративно стоял у стены вместе со своими телохранителями. А на вопрос учителя, почему он не танцует, ответил, что здесь не учат ничему, чего бы он не знал. Более никто не смел его тревожить.
Смешно. И даже здесь мы были похожими. Только на уроках все игнорировали меня, а наследник всех игнорировал сам.
Для танцев нужно было переодеваться в бальное платье. Его не выдавали, как форму, но теперь я могла себе позволить не опозориться. Конечно, мое шелковое, купленное в порту у контрабандистов, не шло ни в какое сравнение с великолепными платьями арий, но все равно оно было лучшим платьем, какое у меня было за последние четыре года.
Я очень старалась вести себя, как обычно, отстраненно, не обращать внимания на подчеркнутое презрение студентов, не показывает, что это меня задевает. Но иногда мне было очень больно. Почему-то именно на танцах эта боль вгрызалась внутрь и сводила на нет все мои попытки выглядеть невозмутимо.
Я хотела танцевать. Я любила музыку, плавные движения, грацию, ритм. Я знала много па и, наверное, была бы отличной партнершей, но увы.