Королева Бедлама
Часть 74 из 93 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мэтью раскрыл блокнот на нужной странице и поднес его к свету. Еще раз внимательно изучил цифры.
— На вас была вся надежда, Мэтью, — сказал адвокат. — Я видел, как Осли то и дело что-то записывает в блокнот, и решил, что там могут быть подсказки. Да, мне известно, какие роли в этом деле сыграли Годвин, Деверик и Осли, но кто их объединил? Кто поставил пьесу? Профессор Фелл? Или его приспешник? Не Осли точно, ему не хватило бы ума. Но человек этот должен быть здесь, по эту сторону океана. Называйте его директором, если хотите.
— Директором, — повторил Мэтью, и тут у него в голове что-то щелкнуло.
— Той ночью я пытался сказать вам, что Эбен Осли продает сирот преступникам. Не всех, конечно, только самых даровитых. С особыми талантами, которые нужны директору. Например, умение подделывать документы и подписи. Взгляните, вот здесь написано «Капелл». Возможно, это фамилия?
— Да, — ответил Мэтью, не переставая лихорадочно соображать. Директор. Ремесленная школа. — Это фамилия. — («К нам иногда приходили люди и давали всякие задания. Ну, цифры складывать, копировать слова, загадки разгадывать», — говорил Джон Файв.) — Саймон Капелл. — («Расспрашивали нас про жизнь и все такое».) — Мне кажется… это… — («Чего мы хотим добиться».)
— Что? — Кирби подался ближе.
«Один раз приезжал человек и смотрел, как старшие мальчики управляются со шпагой и кинжалом».
— Сдается мне… — произнес Мэтью и тут же поправился: — Точнее, я совершенно уверен, что это оценки. Эбен Осли ставил некоторым мальчикам оценки. Возможно… за особые таланты или за самые приземленные вещи: насколько хорошо они понимают приказы и могут их исполнять. У многих сирот было страшное детство, как у Джона Файва. Быть может, их оценивали за жестокость или умение драться, за склонность к преступной жизни. Либо воспитанников отбраковывал Осли еще на начальном этапе — обратите внимание на слово «брак», — либо впоследствии это делал сам Капелл.
Мэтью вспомнил про Сайласа. Проворного Сайласа с легкой рукой. Сайласа Окли, которого с самыми высокими оценками передали директору ремесленной школы Саймону Капеллу двенадцатого июня сего года — меньше месяца назад.
«Я ж просто руку набивал», — оправдывался Сайлас за ужином.
Набивал руку для чего? Уж явно не для того, чтобы обчищать людям карманы, — такие мелкие преступления ниже профессора Фелла. Нет, здесь явно велась подготовка к воплощению некоего монументального, грандиозного преступного замысла. Быть может, они задумали украсть ключ от сундука с важными дипломатическими бумагами, решающими судьбы королей и целых стран? Готовили похищение деловых писем, государственных печатей или надушенных любовных посланий, обнародование которых может в одночасье привести к скандалам, казням, крушению империй… если, конечно, не выплатить преступникам требуемую сумму денег?
Контракт подписал сам профессор, сказал Слепой Мальчик Тревору Кирби.
Потому что профессору интересно было посмотреть на сироток в действии.
Новый мир — новые имена, говорила Кэтрин Герральд.
И не только имена, сообразил Мэтью.
Новая кровь.
Кирби молча ждал. Мэтью закрыл блокнот и сурово произнес:
— Профессор Фелл финансирует школу для малолетних преступников. Она находится на берегу Гудзона в пятнадцати милях к северу от города. За главного там некто Саймон Капелл, однако вряд ли он и есть профессор. Утверждать не берусь. А где лучше всего искать будущих «учеников» такой школы, как не в сиротском приюте, среди детей, уже столкнувшихся с невзгодами и жестокостью? Это своего рода неограненные алмазы, верно?
Кирби кивнул. На него тоже понемногу снисходил свет озарения, хотя впереди его ждал лишь тюремный мрак.
Мэтью встал во весь рост и расправил плечи. На всякий случай еще раз прикинул расстояние до лестницы.
— Я несу блокнот в ратушу, — сказал он твердым голосом, в котором, по счастью, не слышалось ни намека на страх. — Вручу его Лиллехорну и все ему расскажу. — Мэтью замолк и подождал, пока его слова опустятся на дно воспаленного сознания Кирби; тот стоял совершенно неподвижно, лишь слегка подрагивали губы. — Пойдемте, пожалуйста, со мной.
Глава 44
Где-то паром пересекал реку под ясным голубым небом. Где-то пели в джерсийских лесах птицы. Где-то играли в бирюльки невинные и счастливые дети.
А в зловещем сумраке подвала адвокатской конторы на Брод-стрит мучительно улыбался Масочник.
— Вы ведь понимаете, Мэтью, что пойти я не могу.
— Вы должны! Какой толк от блокнота без ваших показаний?
Кирби уставился в пол:
— Вот вы сказали… что в этой истории есть проблеск надежды. Можно узнать какой?
— Надежда заключается в том, что, если вы сегодня же во всем признаетесь — пойдете со мной прямо сейчас, — я обещаю вам, что привлеку влиятельных людей к этому делу и перед заключением в тюрьму вам разрешат повидать мать.
— О, вы привлечете влиятельных людей?..
— Даю слово.
— Что ж, мне сразу стало намного легче. — Кирби натянуто улыбнулся.
— А как, по-вашему, должна была закончиться эта история, Тревор? Вы думали, я установлю личность «директора» и позволю вам убить и его тоже, пока до него не добралось правосудие? — Мэтью нахмурился. — Если так, тогда вы точно сумасшедший. Может, заодно и сироток убьем, которые приняли участие в деле? А как насчет Айвза? Не жаждете ли и ему горло перерезать? — Он осекся — запавшие глаза Кирби смотрели предостерегающе и зло, — но потом продолжил: — Если вы сейчас побреетесь и взглянете на себя в зеркало, вы увидите, какое действие оказывает на человека убийство. В душе вы не убийца, нет! И даже Эндрю Кипперинг, при всех его многочисленных пороках, не убийца. Пора доверить это дело закону, Тревор. Пусть они закончат начатое вами.
— Ага, теперь вы станете рассказывать мне о могуществе закона! О величии и справедливости судов! О том, что Фемида, эта незрячая шлюха, всегда торжествует!
— Нет, не стану, — спокойно ответил Мэтью. — Вы адвокат и прекрасно знаете, что это неправда. Даже самый справедливый суд может допустить ошибку и вынести неверный приговор. Такова жизнь. Я лишь пытаюсь донести, что ваши показания помогут привлечь к ответственности куда больше негодяев, чем кинжал. Вы не можете убить всех и каждого. И в глубине души, я верю, не хотите. Зато ваша история позволит бросить их за решетку. История должна увидеть свет, Тревор. Нельзя недооценивать силу истины.
— Истины? У меня нет доказательств!
— Начать можно с этого. — Мэтью показал блокнот.
Кирби слегка покачнулся, тяжело заморгал от света, затем уставился в пустоту:
— Я… должен подумать. — Он потрогал лоб. — Я устал. Так устал…
— Знаю, — ответил Мэтью и произвел завершающий пушечный выстрел: — Ваша мать спит с открытыми глазами. Мне кажется, ей снится, что «Ответ короля» наконец прибыл и вы входите в дом. Вот чего она ждет, Тревор. Она ждет сына, который разбудит ее и вернет к жизни. Если вы прямо сейчас пойдете со мной к Лиллехорну, вы получите такую возможность.
По лицу Кирби пробежала дрожь, а в следующий миг к горлу подступили слезы. Мэтью казалось, на его глазах лютый ураган рвет в клочья прибрежный дом: так быстро лицо Кирби исказила гримаса боли, а из груди вырвался сдавленный стон. Ни одна живая душа не должна издавать таких звуков, подумал Мэтью, — крик про́клятой души, изгнанной из рая. Когда по щекам Кирби покатились слезы, а лицо поистине превратилось в маску — на сей раз выражающую страдание, какого не заслуживал ни один человек на свете, — ноги его подогнулись, и он рухнул на землю. Там, среди коробок и бумаг, составляющих «адвокатскую подноготную», он, точно умирающий зверь, забился всем телом о твердые кирпичи.
Мэтью пришлось взять себя в руки, чтобы не разрыдаться вместе с ним. Кирби пожертвовал всем: карьерой, невестой, жизнью. Он сражался, дабы покарать виновных в страшном преступлении, и потерял душу в этом безнадежном бою. Ибо Мэтью теперь был убежден, что месть в конечном итоге снедает все души без разбору, невинные и порочные, и каждую обращает в хладный пепел.
Однако кое-что еще не подлежало сомнению: Тревор Кирби — хороший сын.
— Что ж, я ухожу, — услышал Мэтью собственный голос, и рыдания адвоката притихли. — Вы пойдете со мной, когда сможете?
Ответа не было. Кирби жался к стене, пряча лицо.
— Прошу, пойдемте, — добавил Мэтью, — ради нас обоих.
Он нащупал свою треуголку, надел ее, покрепче прижал к себе блокнот и начал подниматься по лестнице. Чуть вздрогнул — Кирби сзади зашевелился, но нападать не стал, — а затем вышел за дверь и на улицу, на яркое солнце, под которым ходили паромы, пели птицы и резвились дети.
Мэтью зашагал на север по Брод-стрит в направлении Сити-Холла — не быстро, но и не слишком медленно, давая шанс сбившемуся с пути человеку принять окончательное решение. Воздух солоно пах морем, а временами, когда мимо проходили джентльмены с трубками, в нос ударял табачный дым. Мэтью сосредоточенно смотрел на возвышавшуюся впереди ратушу и думал, что скажет Гарднеру Лиллехорну. Как все объяснить, если Кирби так и не отважится прийти? Как не прослыть блаженным? Констебль Лиллехорн, позвольте рассказать вам об одном коварном замысле по превращению детей-сирот в профессиональных бандитов…
Тяжелая рука опустилась на правое плечо Мэтью, прервав его размышления. Он испуганно повернул голову и увидел лисье лицо Бромфилда с запавшими глазами — головорез был в той же кожаной шляпе с широкими полями и в том же деревенском наряде, что и в прошлый раз, когда они повстречались в имении Капелла.
— Ой, смотрите-ка! — Вторая рука выхватила у Мэтью блокнот. — Свезло так свезло!
Бромфилд обнял Мэтью за шею, точно хотел по-дружески шепнуть ему на ухо какую-то тайну, а потом тут же запихнул его под тень ближайшего козырька.
— Тише, тише, — сказал второй, тот, что отобрал блокнот. — Доброжелательно и мягко, пожалуйста. Мистер Корбетт?
Мэтью ошарашенно заморгал, глядя в улыбающееся лицо Джоплина Полларда.
Юный адвокат наклонился ближе; на устах его по-прежнему играла улыбка, а вот в больших карих глазах горело отнюдь не добродушие, а бритвенно-острые проблески жестокости.
— Я вас попрошу не создавать лишнего шума, хорошо? Неприятности нам не нужны. Показывайте, мистер Бромфилд.
Охотник поднял свободную руку, и Мэтью с ужасом увидел в ней до боли знакомую соломенную шляпку. Бромфилд не удержался, стащил с Мэтью треуголку, а вместо нее нахлобучил ему на голову шляпку Берри.
— Вашу прекрасную подругу уже взяли. — Поллард по-прежнему упирался ладонью ему в грудь. — Она отвесила мистеру Карверу такого пинка, что даже у меня зубы лязгнули. Поэтому не удивляйтесь, если увидите на ее лице пару синяков. А вот жизнь ее целиком зависит от того, что вы скажете и сделаете — или, скорее, не скажете и не сделаете — в ближайшие пару минут.
— Как… что… — бессвязно забормотал Мэтью, однако в действительности он все понял — словно в лицо плеснули ледяной водой.
Чарльз Лэнд, адвокат, чью контору выкупил Поллард, якобы унаследовал крупную сумму денег и вернулся в Англию, где стал видным покровителем искусств и политическим деятелем. Таким образом профессор Фелл освобождал себе территории под новые предприятия.
«Поллард у них самый честолюбивый», — говорила вдова Шервин.
— Ты! — с омерзением выплюнул Мэтью. — Ты тут всем заправляешь, верно?!
— Всем? Ну, это ты загнул. Нет, не всем. Я лишь смотрю, чтобы люди делали то, за что им платят, и чтобы все проходило без сучка без задоринки. Это моя работа. — Он ухмыльнулся, показав зубы. — Выравнивать дороги и следить, чтобы они сходились. Спасибо за блокнот, мистер Корбетт. Право, я не ожидал заполучить его уже сегодня.
— Можно расквасить ему нос, сэр? — с надеждой спросил Бромфилд.
— Ну что ты. Нет. Соблюдай приличия, мы же на людях. Мистер Корбетт, вы пойдете с нами. Не вздумайте привлекать внимание или сопротивляться. Если вы не прибудете в имение мистера Капелла по истечении разумного количества часов, прекрасная мисс Григсби погибнет ужасной смертью, каковую я не хочу даже описывать, дабы не расстаться со своим завтраком. Итак, предлагаю вам строго следовать моим указаниям: идите смирно, не поднимая головы, и ни с кем не заговаривайте, даже если кто-то к вам обратится. Готовы? Ну, вперед.
Разумеется, его ничуть не интересовало, готов Мэтью или нет. Шляпа Берри почти закрывала ему лицо, и в таком виде его повели по улице. Свернув налево, на Баррек-стрит, они прошли мимо того места, где был найден труп Осли.
— Мы вас сегодня все утро ищем, — произнес Поллард, решительно шагая вперед. — А потом я случайно встретил на улице Брайана, и он мне сказал, что вы заходили к Эндрю. Быть может, вы не против рассказать, по какому поводу?
Мэтью был против и потому промолчал.
— Что ж, так и быть, — сказал адвокат, не дождавшись ответа. — Сам потом побеседую с Эндрю и все у него выясню. Вы знаете, в последнее время он внушает мне какую-то тревогу. Вы ничего странного не заметили? Что скажете?
— Скажу, чтобы ты засунул голову себе в… — Сие галантное, но неблагоразумное высказывание было тут же пресечено двумя грубыми тычками, пересчитавшими ему ребра даже сквозь сюртук, жилет и мокрую от пота рубашку.
— Полегче, мистер Бромфилд. В этом пока нет нужды. Ага, вот мы и на месте.
Впереди, на углу Баррек-стрит и Бродвея, стояла карета, запряженная четверкой лошадей. Ничуть не похожая на ту, в которой они с мисс Чарити Леклер добирались до имения, — пыльная безобразина, побитая жизнью и дорогами, очень похожая на те сухопутные колымаги, что колесят между Нью-Йорком и Бостоном, и потому совершенно незаметная в потоке грузовых подвод, фургонов, фермерских телег и тележек уличных торговцев.
На козлах сидели кучер и погоняла, оба мальчишки лет пятнадцати-шестнадцати.
— На вас была вся надежда, Мэтью, — сказал адвокат. — Я видел, как Осли то и дело что-то записывает в блокнот, и решил, что там могут быть подсказки. Да, мне известно, какие роли в этом деле сыграли Годвин, Деверик и Осли, но кто их объединил? Кто поставил пьесу? Профессор Фелл? Или его приспешник? Не Осли точно, ему не хватило бы ума. Но человек этот должен быть здесь, по эту сторону океана. Называйте его директором, если хотите.
— Директором, — повторил Мэтью, и тут у него в голове что-то щелкнуло.
— Той ночью я пытался сказать вам, что Эбен Осли продает сирот преступникам. Не всех, конечно, только самых даровитых. С особыми талантами, которые нужны директору. Например, умение подделывать документы и подписи. Взгляните, вот здесь написано «Капелл». Возможно, это фамилия?
— Да, — ответил Мэтью, не переставая лихорадочно соображать. Директор. Ремесленная школа. — Это фамилия. — («К нам иногда приходили люди и давали всякие задания. Ну, цифры складывать, копировать слова, загадки разгадывать», — говорил Джон Файв.) — Саймон Капелл. — («Расспрашивали нас про жизнь и все такое».) — Мне кажется… это… — («Чего мы хотим добиться».)
— Что? — Кирби подался ближе.
«Один раз приезжал человек и смотрел, как старшие мальчики управляются со шпагой и кинжалом».
— Сдается мне… — произнес Мэтью и тут же поправился: — Точнее, я совершенно уверен, что это оценки. Эбен Осли ставил некоторым мальчикам оценки. Возможно… за особые таланты или за самые приземленные вещи: насколько хорошо они понимают приказы и могут их исполнять. У многих сирот было страшное детство, как у Джона Файва. Быть может, их оценивали за жестокость или умение драться, за склонность к преступной жизни. Либо воспитанников отбраковывал Осли еще на начальном этапе — обратите внимание на слово «брак», — либо впоследствии это делал сам Капелл.
Мэтью вспомнил про Сайласа. Проворного Сайласа с легкой рукой. Сайласа Окли, которого с самыми высокими оценками передали директору ремесленной школы Саймону Капеллу двенадцатого июня сего года — меньше месяца назад.
«Я ж просто руку набивал», — оправдывался Сайлас за ужином.
Набивал руку для чего? Уж явно не для того, чтобы обчищать людям карманы, — такие мелкие преступления ниже профессора Фелла. Нет, здесь явно велась подготовка к воплощению некоего монументального, грандиозного преступного замысла. Быть может, они задумали украсть ключ от сундука с важными дипломатическими бумагами, решающими судьбы королей и целых стран? Готовили похищение деловых писем, государственных печатей или надушенных любовных посланий, обнародование которых может в одночасье привести к скандалам, казням, крушению империй… если, конечно, не выплатить преступникам требуемую сумму денег?
Контракт подписал сам профессор, сказал Слепой Мальчик Тревору Кирби.
Потому что профессору интересно было посмотреть на сироток в действии.
Новый мир — новые имена, говорила Кэтрин Герральд.
И не только имена, сообразил Мэтью.
Новая кровь.
Кирби молча ждал. Мэтью закрыл блокнот и сурово произнес:
— Профессор Фелл финансирует школу для малолетних преступников. Она находится на берегу Гудзона в пятнадцати милях к северу от города. За главного там некто Саймон Капелл, однако вряд ли он и есть профессор. Утверждать не берусь. А где лучше всего искать будущих «учеников» такой школы, как не в сиротском приюте, среди детей, уже столкнувшихся с невзгодами и жестокостью? Это своего рода неограненные алмазы, верно?
Кирби кивнул. На него тоже понемногу снисходил свет озарения, хотя впереди его ждал лишь тюремный мрак.
Мэтью встал во весь рост и расправил плечи. На всякий случай еще раз прикинул расстояние до лестницы.
— Я несу блокнот в ратушу, — сказал он твердым голосом, в котором, по счастью, не слышалось ни намека на страх. — Вручу его Лиллехорну и все ему расскажу. — Мэтью замолк и подождал, пока его слова опустятся на дно воспаленного сознания Кирби; тот стоял совершенно неподвижно, лишь слегка подрагивали губы. — Пойдемте, пожалуйста, со мной.
Глава 44
Где-то паром пересекал реку под ясным голубым небом. Где-то пели в джерсийских лесах птицы. Где-то играли в бирюльки невинные и счастливые дети.
А в зловещем сумраке подвала адвокатской конторы на Брод-стрит мучительно улыбался Масочник.
— Вы ведь понимаете, Мэтью, что пойти я не могу.
— Вы должны! Какой толк от блокнота без ваших показаний?
Кирби уставился в пол:
— Вот вы сказали… что в этой истории есть проблеск надежды. Можно узнать какой?
— Надежда заключается в том, что, если вы сегодня же во всем признаетесь — пойдете со мной прямо сейчас, — я обещаю вам, что привлеку влиятельных людей к этому делу и перед заключением в тюрьму вам разрешат повидать мать.
— О, вы привлечете влиятельных людей?..
— Даю слово.
— Что ж, мне сразу стало намного легче. — Кирби натянуто улыбнулся.
— А как, по-вашему, должна была закончиться эта история, Тревор? Вы думали, я установлю личность «директора» и позволю вам убить и его тоже, пока до него не добралось правосудие? — Мэтью нахмурился. — Если так, тогда вы точно сумасшедший. Может, заодно и сироток убьем, которые приняли участие в деле? А как насчет Айвза? Не жаждете ли и ему горло перерезать? — Он осекся — запавшие глаза Кирби смотрели предостерегающе и зло, — но потом продолжил: — Если вы сейчас побреетесь и взглянете на себя в зеркало, вы увидите, какое действие оказывает на человека убийство. В душе вы не убийца, нет! И даже Эндрю Кипперинг, при всех его многочисленных пороках, не убийца. Пора доверить это дело закону, Тревор. Пусть они закончат начатое вами.
— Ага, теперь вы станете рассказывать мне о могуществе закона! О величии и справедливости судов! О том, что Фемида, эта незрячая шлюха, всегда торжествует!
— Нет, не стану, — спокойно ответил Мэтью. — Вы адвокат и прекрасно знаете, что это неправда. Даже самый справедливый суд может допустить ошибку и вынести неверный приговор. Такова жизнь. Я лишь пытаюсь донести, что ваши показания помогут привлечь к ответственности куда больше негодяев, чем кинжал. Вы не можете убить всех и каждого. И в глубине души, я верю, не хотите. Зато ваша история позволит бросить их за решетку. История должна увидеть свет, Тревор. Нельзя недооценивать силу истины.
— Истины? У меня нет доказательств!
— Начать можно с этого. — Мэтью показал блокнот.
Кирби слегка покачнулся, тяжело заморгал от света, затем уставился в пустоту:
— Я… должен подумать. — Он потрогал лоб. — Я устал. Так устал…
— Знаю, — ответил Мэтью и произвел завершающий пушечный выстрел: — Ваша мать спит с открытыми глазами. Мне кажется, ей снится, что «Ответ короля» наконец прибыл и вы входите в дом. Вот чего она ждет, Тревор. Она ждет сына, который разбудит ее и вернет к жизни. Если вы прямо сейчас пойдете со мной к Лиллехорну, вы получите такую возможность.
По лицу Кирби пробежала дрожь, а в следующий миг к горлу подступили слезы. Мэтью казалось, на его глазах лютый ураган рвет в клочья прибрежный дом: так быстро лицо Кирби исказила гримаса боли, а из груди вырвался сдавленный стон. Ни одна живая душа не должна издавать таких звуков, подумал Мэтью, — крик про́клятой души, изгнанной из рая. Когда по щекам Кирби покатились слезы, а лицо поистине превратилось в маску — на сей раз выражающую страдание, какого не заслуживал ни один человек на свете, — ноги его подогнулись, и он рухнул на землю. Там, среди коробок и бумаг, составляющих «адвокатскую подноготную», он, точно умирающий зверь, забился всем телом о твердые кирпичи.
Мэтью пришлось взять себя в руки, чтобы не разрыдаться вместе с ним. Кирби пожертвовал всем: карьерой, невестой, жизнью. Он сражался, дабы покарать виновных в страшном преступлении, и потерял душу в этом безнадежном бою. Ибо Мэтью теперь был убежден, что месть в конечном итоге снедает все души без разбору, невинные и порочные, и каждую обращает в хладный пепел.
Однако кое-что еще не подлежало сомнению: Тревор Кирби — хороший сын.
— Что ж, я ухожу, — услышал Мэтью собственный голос, и рыдания адвоката притихли. — Вы пойдете со мной, когда сможете?
Ответа не было. Кирби жался к стене, пряча лицо.
— Прошу, пойдемте, — добавил Мэтью, — ради нас обоих.
Он нащупал свою треуголку, надел ее, покрепче прижал к себе блокнот и начал подниматься по лестнице. Чуть вздрогнул — Кирби сзади зашевелился, но нападать не стал, — а затем вышел за дверь и на улицу, на яркое солнце, под которым ходили паромы, пели птицы и резвились дети.
Мэтью зашагал на север по Брод-стрит в направлении Сити-Холла — не быстро, но и не слишком медленно, давая шанс сбившемуся с пути человеку принять окончательное решение. Воздух солоно пах морем, а временами, когда мимо проходили джентльмены с трубками, в нос ударял табачный дым. Мэтью сосредоточенно смотрел на возвышавшуюся впереди ратушу и думал, что скажет Гарднеру Лиллехорну. Как все объяснить, если Кирби так и не отважится прийти? Как не прослыть блаженным? Констебль Лиллехорн, позвольте рассказать вам об одном коварном замысле по превращению детей-сирот в профессиональных бандитов…
Тяжелая рука опустилась на правое плечо Мэтью, прервав его размышления. Он испуганно повернул голову и увидел лисье лицо Бромфилда с запавшими глазами — головорез был в той же кожаной шляпе с широкими полями и в том же деревенском наряде, что и в прошлый раз, когда они повстречались в имении Капелла.
— Ой, смотрите-ка! — Вторая рука выхватила у Мэтью блокнот. — Свезло так свезло!
Бромфилд обнял Мэтью за шею, точно хотел по-дружески шепнуть ему на ухо какую-то тайну, а потом тут же запихнул его под тень ближайшего козырька.
— Тише, тише, — сказал второй, тот, что отобрал блокнот. — Доброжелательно и мягко, пожалуйста. Мистер Корбетт?
Мэтью ошарашенно заморгал, глядя в улыбающееся лицо Джоплина Полларда.
Юный адвокат наклонился ближе; на устах его по-прежнему играла улыбка, а вот в больших карих глазах горело отнюдь не добродушие, а бритвенно-острые проблески жестокости.
— Я вас попрошу не создавать лишнего шума, хорошо? Неприятности нам не нужны. Показывайте, мистер Бромфилд.
Охотник поднял свободную руку, и Мэтью с ужасом увидел в ней до боли знакомую соломенную шляпку. Бромфилд не удержался, стащил с Мэтью треуголку, а вместо нее нахлобучил ему на голову шляпку Берри.
— Вашу прекрасную подругу уже взяли. — Поллард по-прежнему упирался ладонью ему в грудь. — Она отвесила мистеру Карверу такого пинка, что даже у меня зубы лязгнули. Поэтому не удивляйтесь, если увидите на ее лице пару синяков. А вот жизнь ее целиком зависит от того, что вы скажете и сделаете — или, скорее, не скажете и не сделаете — в ближайшие пару минут.
— Как… что… — бессвязно забормотал Мэтью, однако в действительности он все понял — словно в лицо плеснули ледяной водой.
Чарльз Лэнд, адвокат, чью контору выкупил Поллард, якобы унаследовал крупную сумму денег и вернулся в Англию, где стал видным покровителем искусств и политическим деятелем. Таким образом профессор Фелл освобождал себе территории под новые предприятия.
«Поллард у них самый честолюбивый», — говорила вдова Шервин.
— Ты! — с омерзением выплюнул Мэтью. — Ты тут всем заправляешь, верно?!
— Всем? Ну, это ты загнул. Нет, не всем. Я лишь смотрю, чтобы люди делали то, за что им платят, и чтобы все проходило без сучка без задоринки. Это моя работа. — Он ухмыльнулся, показав зубы. — Выравнивать дороги и следить, чтобы они сходились. Спасибо за блокнот, мистер Корбетт. Право, я не ожидал заполучить его уже сегодня.
— Можно расквасить ему нос, сэр? — с надеждой спросил Бромфилд.
— Ну что ты. Нет. Соблюдай приличия, мы же на людях. Мистер Корбетт, вы пойдете с нами. Не вздумайте привлекать внимание или сопротивляться. Если вы не прибудете в имение мистера Капелла по истечении разумного количества часов, прекрасная мисс Григсби погибнет ужасной смертью, каковую я не хочу даже описывать, дабы не расстаться со своим завтраком. Итак, предлагаю вам строго следовать моим указаниям: идите смирно, не поднимая головы, и ни с кем не заговаривайте, даже если кто-то к вам обратится. Готовы? Ну, вперед.
Разумеется, его ничуть не интересовало, готов Мэтью или нет. Шляпа Берри почти закрывала ему лицо, и в таком виде его повели по улице. Свернув налево, на Баррек-стрит, они прошли мимо того места, где был найден труп Осли.
— Мы вас сегодня все утро ищем, — произнес Поллард, решительно шагая вперед. — А потом я случайно встретил на улице Брайана, и он мне сказал, что вы заходили к Эндрю. Быть может, вы не против рассказать, по какому поводу?
Мэтью был против и потому промолчал.
— Что ж, так и быть, — сказал адвокат, не дождавшись ответа. — Сам потом побеседую с Эндрю и все у него выясню. Вы знаете, в последнее время он внушает мне какую-то тревогу. Вы ничего странного не заметили? Что скажете?
— Скажу, чтобы ты засунул голову себе в… — Сие галантное, но неблагоразумное высказывание было тут же пресечено двумя грубыми тычками, пересчитавшими ему ребра даже сквозь сюртук, жилет и мокрую от пота рубашку.
— Полегче, мистер Бромфилд. В этом пока нет нужды. Ага, вот мы и на месте.
Впереди, на углу Баррек-стрит и Бродвея, стояла карета, запряженная четверкой лошадей. Ничуть не похожая на ту, в которой они с мисс Чарити Леклер добирались до имения, — пыльная безобразина, побитая жизнью и дорогами, очень похожая на те сухопутные колымаги, что колесят между Нью-Йорком и Бостоном, и потому совершенно незаметная в потоке грузовых подвод, фургонов, фермерских телег и тележек уличных торговцев.
На козлах сидели кучер и погоняла, оба мальчишки лет пятнадцати-шестнадцати.