Королева ангелов

Губы Мартина онемели и пересохли.

– Передайте Альбигони, я согласен.

– Отлично. Вы свободны сегодня днем?

– Я больше никогда не буду свободен, господин Ласкаль.

Предполагая, что это ирония, Ласкаль засмеялся.

– Да, сегодня днем я свободен, – сказал Мартин.

– В час дня машина будет у вашей двери.

– Куда я отправлюсь?

Ласкаль деликатно покашлял.

– Увы. Пожалуйста, позвольте нам эту степень осторожности.

– И ту, и гораздо большую, – бодро сказал Мартин с подобострастием наемного работника. – Ох, и, господин Ласкаль… Мне понадобятся все клочки информации, какие вы сможете сообщить мне о нашем пациенте. А также неплохо бы информировать его о процедуре…

– Он дал согласие.

Мартин от удивления замолчал.

– Я позабочусь, чтобы все био- и сопутствующие материалы были доступны вам сразу по прибытии, – сказал Ласкаль.

Мартин какое-то время смотрел на пустой экран, не думая ни о чем, и тер ладонями колени. Затем встал и подошел к окну, чтобы посмотреть на обшарпанную благородную Ла-Холью, все еще мечтающую о величии, бежавшем отсюда на север к Монументам, или на запад, за широкое море.

Он полюбил Ла-Холью. И не претендовал на то, чтобы вернуть себе Монументы или, не дай бог, Комплексы. И все же, если все пойдет так, как задумано, как сговорено, то скоро он будет очень далеко отсюда, снова в месте, если это можно так назвать, которое любит даже сильнее, чем этот край, в Стране вместе с Кэрол.

– Можно рассматривать все это как приключение, – сказал он вслух, – или бояться.

Мартин осмотрел полки и собрал необходимые диски и кубы, проинструктировал домашнего диспетчера и по некотором размышлении позвонил своему адвокату, чтобы сообщить, где его можно найти, если через неделю он не вернется в свою квартиру. Предельная подозрительность.

Длинный темно-синий частный автомобиль размером с мини-автобус остановился у тротуара точно в назначенное время и открыл дверь, впуская его в мягкий серо-красный комфорт. Машина, урча мотором, покатила по улицам Ла-Хольи, запруженным нарядной обеденной толпой. Она быстро нашла поворот на самоуправляющую трассу № 5 и понеслась на север.

Десять минут в сторону Карлсбада мимо сложной сети кондоминиумов конца двадцатых, торчащих вдоль самоуправляющей трассы, точно скалы, ныне просто многоквартирных домов для тех, кто не мог позволить себе жить в перевернутой, высотой в километр пирамиде Карлсбада. Поворот к востоку от пирамиды и самоуправляющей трассы на ровную бетонную дорогу в сельской местности, петляющую по холмам и по полям, усеянным похожими на столбики монет гасиендами, и виллами, и мечетями, и стеклянными куполами, кусочками синего океана, оказавшимися вдали от моря, и миниатюрными озерами, и полями для гольфа, и кирпично-деревянными поместьями в стиле «Тюдор»: пристанищами чудаковатых старых богачей, сторонящихся показного величия Монументов и буржуазных притонов для стремящихся к побережью.

C моря южное побережье Калифорнии напоминало стену гигантской тюрьмы или некую небрежно, но ярко раскрашенную базальтовую складку, возникшую при сдвиге земных пластов и образовавшую при остывании цилиндры и кубы, шестигранники и башни, заполненные леммингами, собравшимися со всего мира: колонии русских экспатриантов, эксплуатировавших природные богатства Сибири с десятилетий Гласности с их многочисленными бистро на набережной; колонии китайцев и корейцев, появившихся здесь слишком поздно, чтобы купить сумасбродно дорогую землю; богатые старые японские семьи и последние левантинские семьи нефтяного века, продавшие свои земли со значительной выгодой строителям Монументов; все они действовали в пределах очерченных четких границ и соперничали с немногими обескураженными старыми калифорнийцами, чьи морально устаревшие жилища с замысловато выгнутыми стенами теперь тонули в тени этих самых Монументов или более новых и еще более громадных Комплексов.

Поместье Альбигони вполне логично располагалось в стороне от всего этого, и все же издатель не примкнул к обратной волне жителей западного побережья, переместившихся на тысячи миль к востоку, чтобы восстанавливать центральные штаты и Нью-Йорк после древнего катаклизма.

– Это здесь? – спросил Мартин у автомобиля. Они свернули на частную дорогу, обсаженную с обеих сторон настоящими живыми дубами, и теперь приближались к занимающему большую площадь пятиэтажному комплексу, выстроенному, судя по всему, из дерева, с белыми стенами, крышей кирпичного цвета и большой, широченной центральной башней. Здание показалось Мартину знакомым, хотя он точно не бывал здесь раньше. Контроллер автомобиля, специализированный мыслитель низкого уровня, ответил:

– Это наш пункт назначения, сэр.

– Почему здание выглядит знакомым? – спросил он.

– Отец господина Альбигони построил его так, чтобы оно походило на старый отель «Дель коронадо», сэр.

– А-а.

– Ему очень нравился тот отель. Отец господина Альбигони воспроизвел здесь многие его детали.

Подъезжая к высокому и широкому входу, Мартин присмотрелся, разглядывая кирпичные ступени и латунные поручни, ведущие к широкой двери из дерева и стекла (мореное дерево или выкрашенное белой краской), представляя, как несколько десятилетий назад сырье для этой постройки тащили тягачами из лесов; возможно, вот это из Бразилии или Гондураса, а вон то – из Таиланда или с Лусона; древесную плоть перекусывали огромные механические челюсти, свежевали проволочными щетками, втягивали в машину как в утробу, распиливали на месте на доски, а доски просушивали и складывали штабелями, затем отмеряли нужную длину и обрезали, упаковывали и отправляли заказчику.

Мартин не любил деревянную мебель. У него была странность: в растениях и особенно в деревьях он видел высшее сознание, незамысловатое и глубокое; без разума без «я» без Страны лишь самая простая какую можно представить реакция на жизнь: произразрастание и секс без экстаза или вины, смерть без боли. Он никому не говорил об этих убеждениях; они были частью его тайной свалки глубоко личных мыслей.

Пол Ласкаль спустился по ступенькам и встал рядом с машиной; дверь со вздохом открылась. Он протянул руку, и Мартин пожал ее, все еще разглядывая деревянное сооружение, по-детски приоткрыв от изумления рот.

– Рад, что вы с нами, доктор Берк.

Мартин вежливо кивнул, сунул в карман освобожденную руку и тихо спросил:

– Куда?

– Сюда. Господин Альбигони в кабинете. Он прочел все ваши статьи.

– Прекрасно, – сказал Мартин, хотя на самом деле это была нейтральная информация; от Альбигони не требовалось понимать. Ему не придется идти по Стране. – Я встречался с Кэрол, – сказал он Ласкалю в широком темном зале пол из темного гранита деревянные своды лепнина колонны экзотические сорта древесины красное дерево глазковый клен тик орех и другие которые он не мог опознать постыдные в своем роде как шкуры вымерших животных хотя конечно деревья не вымерли. Время, когда их вырубали и использовали для изделий, было тяжелым временем, греховным, но деревья выжили и теперь процветали. Новая генетически измененная древесина, выращиваемая на фермах, стоила гроши и потому почти не использовалась зажиточными гражданами, они теперь предпочитали искусственные материалы, ставшие редкими ввиду стоимости и энергозатратности их создания. Особняк Альбигони был домом, застрявшим между веком чревоугодия и веком пролетарского изобилия.

Ласкаль сказал что-то, чего он не расслышал.


– Простите?

– Она прекрасный исследователь, – повторил Ласкаль. – Господин Альбигони очень рад, что может воспользоваться услугами вас обоих.

– Да; хорошо.

Ласкаль привел его в кабинет: снова дерево, сумрак и книжное изобилие, двадцать-тридцать тысяч томов, густой сладкий запах пыльной старой бумаги, опять же дерева, времени и приостановленной гнили.

Альбигони сидел в тяжелом дубовом кресле, перед планшетом. Планшет демонстрировал вращающиеся схемы человеческого мозга в поперечном сечении: ростральная, каудальная, вентральная. Альбигони медленно поднял голову, моргая, как ящерица, бледный и состарившийся от горя. Возможно, он не спал с их последней встречи.

– Приветствую, – безучастно сказал Альбигони. – Благодарю, что согласились и пришли. Времени у нас не так много. С послезавтра ИПИ будет открыт для нас, и все ваше оборудование в доступе. Есть несколько моментов, которые я хочу прояснить заранее.

Ласкаль пододвинул стул, и Мартин сел. Ласкаль остался стоять. Альбигони оперся локтями на подлокотниках кресла и наклонился вперед, словно старик: широкое лицо римского патриция, губы, которые когда-то непринужденно улыбались, дружелюбные глаза, теперь пустые.

– Я читаю о вашем датчике-рецепторе с тройным фокусом. Улавливает сигналы электроники, вводимой в кожу специальным неврологическим нано. Предназначен для отслеживания активности в двадцати трех разных точках возле гиппокампа и мозолистого тела.

– Именно так. Благодаря ему мы и отправимся в Страну. Он универсален и способен выполнять другую работу в других областях мозга.

– Это не повреждает субъекта исследований? – спросил Альбигони.

– Нет, никаких долгосрочных последствий. Нано выходит на поверхность кожи и извлекается; если оно почему-либо не выходит, то просто разрушается, распадаясь на неусвояемые металлы и белки.

– А датчик обратной связи…

– Возбуждает нейрохимическую активность посредством воздействия на выбранные пути, нейронные каналы; создает промежуточные передатчики и ионы, что мозг интерпретирует как сигналы.

Альбигони кивнул.

– Это вмешательство.

– Вмешательство, но не разрушительное. Все эти раздражители естественным образом угасают.

– Но на самом деле вы не изучаете сознание субъекта напрямую, как оно есть.

– Нет. Не при исследовании первого уровня. Мы используем компьютерный буфер. Моя компьютерная программа интерпретирует сигналы, получаемые от субъекта, и воссоздает данные глубинной структуры. Исследователь изучает эту глубинную структуру по ее компьютерной модели и при необходимости применяет воздействие, чтобы посредством обратной связи получить запрошенное. Разум субъекта реагирует, и эта реакция отражается в модели.

– Вы можете исследовать разум непосредственно?

– Только при исследовании второго уровня, – сказал Мартин. – Я такое делал лишь однажды.

– Мои техники говорят, что исследование первого уровня провести невозможно. Полгода назад ваше оборудование было повреждено следователями. Ваш имитационный, или буферный, компьютер сейчас в Вашингтоне. Адвокаты конфисковали его на основании сходства с импортными пыточными устройствами, используемыми селекционерами. Готовы ли вы контактировать с нашим субъектом непосредственно, разум с разумом?

Мартин оглядел комнату, поводя подбородком взад-вперед. Улыбнулся и откинулся на спинку стула.

– Это новая игра, господа, – сказал он. – Я не знал о конфискации. Федералы на ложном пути; мое оборудование нисколько не похоже на «адский венец». Теперь я даже не представляю, что могу, а чего не могу делать.

– Восстановить компьютер не удастся. Мы можем подобрать другой…

– Я сам собрал этот компьютер, – сказал Мартин. – Вырастил его из нано, как щенка. Это не мыслитель, но он почти такой же сложный, как мозг, который он имитирует.

– Тогда реализация проекта невозможна, – сказал Альбигони почти с надеждой.

Мартин стиснул зубы и уставился в окно. В ухоженной живой изгороди цвели зимние розы, синие и ярко-зеленые; зеленые лужайки пыльно-зеленые дубы золотисто-коричневые холмы за ними.

Добивающий удар меча. Прими решение, а затем мы отберем у тебя все это. Это уж слишком.

– Вероятно, все-таки возможна. Вот будет ли она целесообразной…

– Есть опасность?

– Прямое исследование, разум к разуму, требует больших усилий и от субъекта, и от исследователя. Меньше времени в Стране. Вероятно, не более часа или двух. Более старый и менее мощный компьютер, созданный мною, сможет принимать определенное участие во взаимодействии и повышать понятность; он действует как интерпретатор, можно сказать, но не как буфер. Надеюсь, это оборудование не тронули.

Альбигони посмотрел на Ласкаля, тот кивнул.

– Судя по имеющейся у нас описи, это так.

– Как вам удалось заново открыть ИПИ? – поинтересовался Мартин.

Ласкаль ответил, что на самом деле это его не касается. Он был прав; Мартин задал вопрос из праздного любопытства. Все это не имело значения, если соответствовало истине. Где пределы власти богача? Открывается это, как правило, если богач облажается или неведомый подчиненный натворит глупостей.

– Почему вообще существует Страна Разума, господин Берк? – спросил Альбигони. – Я читал ваши статьи и книги, но они для специалистов.

Мартин собрался мыслями, хотя уже сотню раз объяснял это коллегам и даже широкой публике. На этот раз он ничего не позволит себе художественно приукрашивать. Страна достаточно сказочна сама по себе.

– Это основа всего человеческого мышления, всех наших значительных и незначительных «я». В каждом из нас все по-своему. Нет такого понятия, как унифицированное человеческое сознание. Существуют базовые шаблоны поведения, которые мы называем личностями – один из них обычно играет роль сознательного «я», – и они частично интегрированы с другими шаблонами поведения, которые я называю субличностями, талантами или способностями. Фактически это ограниченные версии личностей, не окончательно завершенные; чтобы проявляться или контролировать разум в целом, им нужно выйти на передний план и органично соединиться с основной структурой личности, то есть с тем, что раньше называлось сознанием, нашим главным «я».