Король зимы

Часть вторая

Принцесса-невеста




Глава 5




Игрейна требует от меня рассказов о детстве Артура. Она слышала о мече в камне и хочет, чтобы я написал об этом. Артур, считает она, был зачат духом, снизошедшим на королеву, и в день его появления на свет небеса наполнились громом. Может, небеса и впрямь были в ту ночь сотрясаемы громом, но все, у кого я об этом спрашивал, спали и ничего не слышали. А что касается меча и камня, тут я не спорю — был и камень, и меч, но о них речь впереди. Меч назывался Каледфолх, что означает «разящая молния». Игрейна называет его по-другому — Экскалибур. Что ж, и я впредь стану его так называть, тем более что самому Артуру было все равно, какое имя носит его длинный меч. Наплевать ему было и на свое детство.

Но ради самой прекрасной и благородной моей защитницы я готов записать и то малое, что мне удалось узнать. Артур, хоть и отказался от него Утер в Глевуме, был все же сыном верховного короля, но выиграл от этого не многое, потому что Утер наплодил незаконнорожденных отпрысков не меньше, чем бродячий кот. Мать Артура, как и мою дорогую королеву, звали Игрейна. Она прибыла из Кар Гая в Гвинедд. Поговаривали, будто она — дочь Кунедда, правителя Гвинедда, что был верховным королем до Утера. Артур говорил, что мать его была самой удивительной, умной и красивой женщиной, но от других слышал я, будто красота ее была омрачена злобным умом. В год рождения Артура Утер отказался от четырех прижитых с нею детей, и этого она никогда не прощала своему сыну. Игрейна почему-то верила, что как раз Артур стал тем лишним незаконнорожденным ребенком, из-за которого Утер отверг ее, свою любовницу.

Из всех рожденных Игрейной детей выжили лишь Артур и три девочки. Артур обожал мать, всегда защищал ее и рыдал безутешно, когда она умерла от лихорадки. В то время ему было тринадцать лет, и Эктор, его покровитель, обратился к Утеру с просьбой помочь четырем впавшим в нищету сиротам. И Утер разрешил привезти их в Кар Кадарн. Артура взяли ко двору верховного короля, где он научился владеть мечом и копьем. Там же он встретился и с Мерлином. Но, потеряв всякую надежду на благосклонность Утера, Артур последовал за своей старшей сестрой Анной в Бретань. Там, в воинственной Галлии, он стал великим солдатом, а Анна, всегда ценившая воинские таланты брата, не упускала возможности дать знать о его подвигах Утеру. Именно поэтому Утер призвал Артура обратно в Британию, когда затеялась война, приведшая к смерти его сына. Остальное вам ведомо.

Вот и рассказал я Игрейне все, что сам знал о детстве Артура, а уж в том, что она расцветит мой сухой рассказ легендами, не сомневаюсь. Среди простого народа об Артуре ходит немало подобных историй. А мне свою историю иногда хочется записать на языке бриттов, но я не осмеливаюсь, ибо епископ Сэнсам, которого Господь возвышает над всеми святыми, и так с подозрением поглядывает на мои писания. Временами он даже пытается прекратить эту работу, а то и приказывает исчадьям ада помешать мне. Как-то я обнаружил, что исчезли перья для письма, а в другой раз в роге для чернил оказалась моча. Но Игрейна возместила мне все потери, а Сэнсам, пока он не овладеет языком саксов, не сможет утвердиться в своих подозрениях и ни за что не догадается, что пишу я вовсе не Евангелие для саксов.

Игрейна просила меня выкладывать всю правду об Артуре, но гневалась, если эта правда не сходилась с волшебными сказками, которые ей плетут кухарки или служанки в гардеробной. Но я не могу придумывать и писать о том, чего не видел. Бог простит меня, если я изменил кое-какие мелочи, но ничего важного никогда не скрывал и не измышлял. Итак, когда Артур спас нас в битве перед стенами Кар Кадарна, я догадался, что он появился там задолго до нашего появления. Овейн и его люди знали, что Артур и его всадники, прибыв из Бретани, прятались в лесах севернее Кар Кадарна. Запалив Тор, Гундлеус совершил ошибку, ибо высокие столбы дыма от пожарищ послужили сигналом разведчикам Овейна и они следили за людьми Гундлеуса уже с середины дня. Овейн, помогавший Агриколе отражать нападение Горфиддида, поспешил на север навстречу Артуру. Не знай Овейн, что Артур где-то поблизости, он наверняка отослал бы младенца Мордреда со своим самым быстрым гонцом в безопасное место. Впрочем, для затейливости моей истории я совершу небольшой грех и приберегу известие о приезде Артура для самой последней минуты. Этому я научился у бардов, которые знали, как завлечь слушателя.

У нас в Динневраке все еще продолжается зима. Холод ужасный, но после того, как найден был замерзшим в своей келье брат Арон, король Брохваэль приказал Сэнсаму зажечь костры. Святой медлил, пока сам король не прислал наконец из своего двора дров на растопку, и поэтому у нас сейчас горят костры. Пусть они небольшие, но все-таки огонь дает толику тепла и писать намного легче. Мне надо благодарить Господа за дарование огня и за силу продолжать историю об Артуре, короле, которого никогда не было, великом воине врага Бога.

* * *

Не стану утомлять вас подробным описанием той битвы перед Кар Кадарном. Да это была вовсе и не битва, а бойня, полный разгром. Спастись смогла лишь горстка силуров. Сбежал и предатель Лигессак, но большая часть людей Гундлеуса попала в плен. Самого Гундлеуса, Лэдвис и Танабурса взяли живыми. Я никого не убил. Даже не задел кончиком меча.

Я мало что помню из той кровавой резни, потому что смотрел только на Артура.

Он сидел верхом на Лламрей, своей огромной черной кобыле с лохматыми щетками над толстыми бабками ног, с плоскими железными подковами, с привязанными к копытам кожаными ремешками. Все люди Артура восседали на таких же больших лошадях, у которых ноздри были вырезаны, чтобы им легче было дышать. Грудь животных защищали от ударов копий щиты из твердой кожи. Артур держал в руке длинное тяжелое копье, звавшееся Ронгоминиадом, а его щит Винебгортихэр был сделан из ивовых пластин, покрытых листом кованого серебра, сверкавшего в лучах солнца. У его бедра висел нож под названием Карнвернхау и знаменитый меч Экскалибур в черных ножнах, оплетенных золотой нитью.

Сначала я не видел лица Артура, потому что голова его была закрыта железным полированным шлемом с прорезями для глаз и темной дырой для рта. Над изукрашенным серебряными узорами шлемом развевался высокий плюмаж из белых гусиных перьев. Плащ его, как и плюмаж, был белым и свисал с плеч, прикрывая от горячих лучей солнца длинную чешуйчатую кольчугу. Все доспехи были римскими, выкованными из сотен пластин-чешуек, которые перекрывали одна другую так, что наконечник копья всегда натыкался на двойной слой железа. Когда Артур двигался, доспехи звенели и поблескивали, и казалось, будто играют сразу сотни солнышек. Всего лишь несколько кузнецов умели ковать такие доспехи, и очень немногие могли их купить. Артур снял эти доспехи с франкского вождя, которого убил в Арморике. Военный наряд дополняли кожаные башмаки, кожаные перчатки и кожаный пояс с черными посеребренными ножнами, в которых покоился Экскалибур, защищавший своего хозяина от всех бед.

Мне, ослепленному его появлением, Артур показался белым сияющим богом, сошедшим с небес на землю. Я не мог отвести от него глаз.

Артур обнял Овейна, и я услышал, как двое мужчин рассмеялись. Овейн был просто высоченным, и все же Артур, не так крепко сбитый и коренастый, умудрялся смотреть ему прямо в глаза. Овейн, казалось, весь состоял из бычьих мускулов, Артур же, напротив, был худым и жилистым. Гигант гулко хлопнул Артура по спине, и тот незамедлительно вернул ему дружеский удар, а потом оба, обнявшись, направились к тому месту, где стояла Ралла с Мордредом на руках.

Артур упал на колени перед своим королем и с удивительной грацией для закованного в латы воина поднял руку в перчатке, чтобы дотронуться до края платья ребенка. Он отвел в стороны прикрепленные ремешками пластины шлема и поцеловал кончик платья короля. Мордред вопил и отбрыкивался.

Артур встал и протянул руки к Моргане. Она была старше брата, которому минуло всего лишь двадцать пять или двадцать шесть лет, но когда он обнял ее, из-под золотой маски брызнули слезы.

— Дорогая Моргана, — услышал я его звучный голос, — дорогая, милая Моргана.

До того самого момента, когда я увидел Моргану плачущей в объятиях брата, мне и в голову не приходило, насколько она одинока.

Артур нежно высвободился из ее рук и снял с головы свой серебристо-серый шлем.

— У меня есть для тебя подарок, — сказал он Моргане. — Эй, Хигвидд!

Слуга Хигвидд выбежал вперед и протянул ожерелье из медвежьих зубов, вправленных в золотые звенья цепи. Артур надел цепь на шею сестры и принялся выспрашивать, кто такая Ралла. Услыхав о смерти ее ребенка, он обратил на нее такой сочувственный взгляд, что Ралла не удержалась и расплакалась. Затем ему был представлен Гвилиддин, который поведал о том, как я, защищая Мордреда, убил силура, и Артур обернулся, чтобы поблагодарить меня.

Впервые я мог по-настоящему разглядеть Артура.

Лицо его лучилось добротой. Это мое первое впечатление осталось навсегда. Артур внушал доверие всем своим видом. Женщины всегда любили Артура, хотя красавчиком его никак не назовешь, но он всегда смотрел на тебя с таким неподдельным интересом и открытой доброжелательностью, что сразу располагал к себе. У него было энергичное костистое лицо, обрамленное густыми темно-коричневыми волосами, которые тогда взмокли под шлемом и прилипли к голове. Самым заметным на лице были не горящие карие глаза, не длинный хрящеватый нос и не тяжелый, гладко выбритый подбородок, а неестественно большой рот, полный отличных зубов. Артур очень гордился своими зубами и каждый день чистил их солью, а если ее не было, просто полоскал водой. Да, это было крупное и сильное лицо, но больше всего меня в нем поразило выражение доброты и проказливого лукавства в глазах. Я замечал, как при нем мужчины и женщины становились веселее, а после его ухода воцарялись скука и уныние, хотя Артур вовсе не был ни острословом, ни хорошим рассказчиком. Он — Артур, и этим все сказано. Артур был человеком, заражавшим уверенностью, одержимым неукротимой волей и бесшабашной решительностью. Сначала вы не замечали этой твердости, да и сам Артур не выставлял напоказ своего жесткого характера, но подтверждением тому были многочисленные могилы его врагов.

— Гвилиддин говорит, что ты сакс! — поддразнил он меня.

— Повелитель! — только и мог произнести я и пал на колени.

Он наклонился и поднял меня, взяв за плечи. Я почувствовал твердость его рук.

— Я не король, Дерфель, — сказал он, — и ты не обязан опускаться передо мной на колени. Зато я должен преклонить перед тобой колени за то, что ради спасения короля ты рисковал жизнью.

Он улыбнулся, и в этот момент я уже обожал его.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Думаю, пятнадцать.

— А выглядишь на все двадцать, — снова улыбнулся он. — Кто научил тебя драться?


— Хьюэл, — ответил я, — управляющий Мерлина.

— А! Самый лучший учитель! Он и меня учил. А как он поживает?

— Хьюэл умер, — ответила за меня Моргана. — Убит Гундлеусом.

Она плюнула сквозь узкую щель в маске в сторону плененного короля, которого держали в нескольких шагах от нас.

— Хьюэл мертв?

Артур поглядел мне прямо в глаза, и я кивнул, сдерживая слезы. Артур обнял меня.

— Ты хороший человек, Дерфель, — сказал он, — и я должен наградить тебя за спасение жизни короля. — Чего ты хочешь?

— Быть воином, лорд, — сказал я.

Артур улыбнулся.

— Лорд Овейн, — повернулся он к покрытому татуировкой гиганту, — ты можешь взять этого хорошего воина-сакса?

— Я могу взять его, — тут же откликнулся Овейн.

— Тогда вот он, бери, — сказал Артур, но, должно быть, заметил мое разочарование, потому что быстро повернулся ко мне и положил руку на плечо. — Сейчас, Дерфель, — мягко проговорил он, — в моем отряде нет копьеносцев, только всадники. А лучше Овейна никто не научит тебя солдатскому ремеслу.

Он сжал мое плечо рукой в перчатке и отвернулся.

Подле взятого в плен короля, который стоял под знаменами победителей, собралась большая толпа. Артур теперь смотрел в лицо Гундлеусу.

Гундлеус гордо распрямился. У него не было оружия, но пленник даже не вздрогнул, когда к нему приблизился Артур.

Толпа затаила дыхание. На Гундлеуса падала тень штандарта Артура с медведем на белом поле. А на поверженное к ногам Гундлеуса его собственное знамя с изображением лисицы плевали и мочились торжествующие победители. Гундлеус пристально следил за тем, как Артур медленно вытаскивал Экскалибур из ножен. Голубоватая сталь его клинка сверкала так же, как и до блеска начищенные чешуйчатая кольчуга, шлем и щит.

Мы, замерев, ожидали рокового удара, но вместо этого Артур пал на одно колено и протянул Экскалибур рукоятью Гундлеусу.

— Лорд король, — сказал он смиренно, и по толпе, ожидавшей смерти пленника, пронесся вздох.

Не дольше одного удара сердца колебался Гундлеус, а затем протянул руку и дотронулся до рукояти меча. Он не вымолвил ни слова. Наверное, слишком был изумлен, чтобы сказать хоть что-нибудь.

Артур встал и вложил меч в ножны.

— Я поклялся защищать моего короля, — проговорил он, — а не убивать других королей. Что станется с тобой, Гундлеус ап Мейлир, решать не мне, но тебя будут держать в плену, пока не примут решение.

— И кто принимает это решение? — надменно спросил Гундлеус.

Многие наши воины закричали, требуя смерти Гундлеуса. Моргана толкала брата отомстить за Норвенну. А Нимуэ пронзительно вопила, чтобы пленного короля отдали ей. Но Артур покачал головой. Глядя на освещенного заходящим солнцем Гундлеуса, он тихо, но твердо заявил, что судьба высокородного пленника в руках думнонийского совета.

— А что будет с Лэдвис? — спросил Гундлеус, указывая на высокую бледнолицую женщину, стоявшую за его спиной с расширенными от ужаса глазами. — Я прошу, чтобы ей было позволено остаться со мной, — добавил он.

— Шлюха моя! — хрипло сказал Овейн.

Лэдвис вжала голову в плечи и приникла к Гундлеусу. Артур был явно смущен и озабочен таким поворотом дела, но, хоть он и был назван защитником Мордреда и одним из военачальников королевства, положение его в Думнонии оставалось неясным. В битве с силурами и их разгроме Артур главенствовал, но сейчас, требуя Лэдвис себе в рабыни, Овейн напомнил, что у них равная власть. Артур колебался недолго. Он решился пожертвовать Лэдвис единству Думнонии.

— Овейн решил дело, — сказал он Гундлеусу и отвернулся. Лэдвис, когда один из людей Овейна потащил ее в сторону, закричала, потом затихла.

Танабурс, видя унижение и горе Лэдвис, засмеялся. Никто не смел причинить друиду и малейшего вреда. Он не считался пленником и мог свободно уйти, но должен был покинуть поле боя без еды, благословения и спутников. Однако после того, что произошло со мной за эти дни, я настолько осмелел, что решился остановить друида, уходившего по усеянному мертвыми силурами мосту.

— Танабурс! — окликнул я его.

Друид обернулся и увидел, как я вытаскиваю меч.

— Осторожней, мальчик, — спокойно сказал он, поднимая свой увенчанный луной посох.

В другое время я почувствовал бы страх, но еще не остывший воинственный пыл толкнул меня вперед. Острие моего меча коснулось его спутанной седой бороды. От холодного прикосновения стали голова друида непроизвольно дернулась назад, и желтые косточки, вплетенные в его волосы, глухо застучали. Его морщинистое, прыщавое лицо исказилось, глаза налились кровью, искривленный нос хищно заострился.

— Я должен убить тебя, — сказал я.

Он расхохотался.

— Убей, и проклятие Британии падет на тебя. Твоя душа никогда не доберется до Потустороннего мира. Неизведанные и неисчислимые мучения станут преследовать тебя, и я буду их причиной.

Он плюнул в мою сторону и попытался отклонить наставленный мною клинок, но я лишь крепче сжал рукоять. Ощутив мою силу, он задрожал. Однако у меня вовсе не было намерения убивать старика. Я просто хотел напугать его.

— Десять или больше лет назад, — сказал я, — ты пришел во владения Мадога.

Мадог был тем самым человеком, что взял в рабыни мою мать и на чью усадьбу совершил набег молодой Гундлеус.