Король воронов
Часть 67 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Но она находилась не в кошмаре, а в животном мире.
Опал медлила на другом берегу ручья несколько долгих минут, ожидая, что, возможно, женщина-облако перестанет быть белым пятном рядом со скамейкой. Она помнила, что должна оставаться секретом.
Но женщина-облако оставалась белым пятном. Опал затопала копытами, тихонько завыла и наконец перескочила через ручей. Она медленно подобралась к женщине-облаку и сразу же поняла, что ей не надо соблюдать тишину. Ничего животного в женщине больше не было. Только немного неприятного запаха и упавшая рядом коробка от печенья.
Опал заглянула в нее – нет ли печенья, – но всё было съедено, хотя она не знала, кто это сделал, женщина-облако или белки.
Она коснулась волос женщины (ей всегда хотелось это сделать), потом трубок у нее в носу, потом похожего на облако туловища. Оно было не таким мягким, как казалось издалека, а довольно твердым. Вполне настоящим.
Опал начала скулить. Некоторое время она раскачивалась туда-сюда рядом с телом женщины-облака, а затем схватилась за собственную шапку, натянула ее на глаза и на уши и стала пронзительно и резко кричать (Ронан велел ей не издавать этих звуков теперь, когда она оказалась за пределами сна). А Адам однажды сказал, что они способны разбудить мертвого, но Опал попыталась и не разбудила. Это был животный мир, и мертвое в нем не становилось снова живым. Всё было совсем не так, как во сне, когда Ронана убивали вновь и вновь. Женщина-облако не могла ожить и появиться на скамейке в следующий раз.
Опал ненавидела этот маленький животный мир и его мелочные, стесняющие правила.
Она скулила и скулила, пока не услышала шум в лесу, громкие голоса – это были другие люди, еще полные животности. Она убежала за ручей, в свое укрытие. Ей хотелось подождать и посмотреть, что случится с телом женщины-облако, но она знала, что будет труднее ускользнуть, когда люди окажутся поблизости. И потом, было не так уж много вариантов развития событий. Люди могли съесть женщину-облако или забрать ее с собой, но только не сделать то, что хотела Опал, а именно – снова превратить ее в животное.
Поэтому она скользнула в заросли, мысленно плача и скуля, и бежала, пока не вернулась в Амбары. Светлячки подмигивали ей, пока она брела по траве, а у нее совсем не было настроения ловить их. Опал поднялась на заднее крыльцо и, к своему удивлению, обнаружила там Ронана.
Он не включил фонарь, а потому казался одним из столбов, подпиравших крышу, пока Опал не подошла близко. Сонное вещество в нем неприятно гудело, в том же тоне, как последние несколько недель, на лицо падал серый вечерний свет, и Опал встревожило, что Ронан был сам на себя не похож, но она испугалась не настолько, чтобы не подойти к нему и не обнять его за ногу.
Ронан положил ей руку на голову и позволил некоторое время постоять рядом, а потом негромко сказал:
– Опал, не сходишь за Адамом? Он чинит машину.
Она не двинулась с места: машина Адама стояла прямо перед домом, и Ронан сам мог туда сходить. Тогда он повторил то же самое на латыни. И это было странно, потому что он вдруг показался прежним собой – тем Ронаном, с которым она разговаривала во сне, где обитали существа, способные убить их обоих. Но это был не сон, а вполне реальная ферма, реальное заднее крыльцо с облупившейся краской.
Опал привела Адама. Выйдя из-за угла, тот крикнул Ронану:
– У Опал совсем поехала крыша? Или ты правда послал ее за мной?
– Пэрриш, – произнес Ронан. – Это…
Он приподнял руку, и оказалось, что пальцы у него испачканы чем-то вроде черной краски. Нет, не вроде черной краски. Чем-то противоположным белой краске.
– Что… – начал Адам.
Опал уловила звук этого вещества через секунду после того, как увидела его. Это был звук и не звук… он всасывал гудение силовой линии и сводил его на нет. Ничто, развоплощение – кошмар, пережитый осенью. Чудовище, у которого не было имени. Оно чуть не уничтожило ее и Ронана. Страх начал подниматься от копыт к щекам, и Опал тут же стало холодно. Она задрожала.
Адам спросил:
– Ты приснил это?
Ронан покачал головой, и из одной ноздри у него показалась тонкая нить того же черного вещества.
Оно выходило из него. В последний раз, когда это случилось, оно тоже выходило из него, из него, из него, пока он дергался в машине, и из Опал, которая, сжавшись, сидела сзади. Эта штука убивала их, немыслимо и ужасно, как во сне, с той разницей, что Ронан не спал. Пугающий не-звук соединился в сознании Опал с запахом тела женщины-облака.
Силы у нее иссякли, и благоразумие отказало.
Опал начала вопить, высоко и пронзительно. Бензопила захлопала крыльями и тоже закричала. Их голоса сливались, неразделимые и похожие, и в них звучала правда: обе были существами из сна, созданными Ронаном, и различались в основном только в мелочах. Большая часть того, что их составляло, умерла бы, если бы умер Ронан. Это было нечто ужасное, слишком большое, чтобы уложить в голове – как всегда, – поэтому Опал не могла остановиться.
Она боялась и кричала так громко, что как будто ослепла, и смутилась, когда поняла, что осталась во дворе одна. Только когда Опал переворошила свою память, она вспомнила, что Адам быстро взял Ронана за руку и закрыл за ними обоими дверь. Бензопилу тоже выгнали, и она по-прежнему жалобно мяукала и хлопала крыльями. Опал попыталась ее пнуть (Бензопила зашипела), потом подергала дверную ручку.
Дверь была не заперта, но Опал не знала, хочет ли войти. Она не знала, чего боялась больше – за Ронана или Ронана. После некоторого внутреннего спора она на цыпочках пробралась в дом – так же, как в тот день, когда приехала чужая женщина: Опал встала на четвереньки и поползла по коридору, не издавая звуков. Во сне она сделалась бы невидимой. Иногда ей это удавалось.
Вряд ли чернота, выходившая из Ронана, отреагировала бы на Опал, если бы та не пряталась, но, держась как можно незаметнее, она чувствовала себя в большей безопасности. Бензопила скакала следом, не по доброте душевной, а потому, что предпочитала компанию Опал одиночеству и неуверенности. Опал прислушивалась, пока не поняла, что Ронан и Адам на кухне; тогда они с Бензопилой подобрались ближе и притаились за дверью. Она крепко вцепилась пальцами в старые деревянные половицы. В сонном шуме Ронана отчетливо слышались перебои.
– Я не уеду, если ты не придешь в норму, – сказал Адам, и сердце Опал взорвалось от радости.
Она представила осень, машину Адама на кирпичах, отсутствие перемен…
– К черту, – ответил Ронан. – Ты уедешь.
– Ты, наверное, думаешь, что я чудовище.
– Только не начинай. Блин. Дай…
– Господи.
– Господь не подаст мне полотенце.
Адам протопал мимо Опал и Бензопилы, казалось, не заметив их обеих, съежившихся за дверью. Потом он точно так же прошагал обратно. Сонный шум Ронана на мгновение прервался. Бензопила быстро защелкала клювом, и Опал показала ей кулак, чтобы та замолчала.
– Что происходит? – спросил Адам.
– Я надеялся, что ты мне объяснишь.
Магия шипела и горела в душе Ронана, отзываясь в Опал.
– А я откуда знаю?!
– Ты знаешь всё.
– Нет… Может, лучше позвонить на Фокс-Вэй.
Но в голосе Адама звучало сомнение.
– В прошлый раз это помогло.
Радость и грусть одновременно поднимались в Опал. Теперь, перестав кричать, она поняла, почему черная пустота возникла вновь. Хотя Опал предпочла бы стать настоящим животным, она по-прежнему состояла из сонного вещества. Более того, она была не просто сонным существом, но превосходным сонным существом, психопомпом, созданным для того, чтобы спасать Ронана – и она проделывала это снова и снова с тех самых пор, как он был маленьким мальчиком. Опал знала, что звучит как сонное существо, и что силовая линия звучит как источник снов, и что Ронан должен звучать как сновидец. Она знала это… а еще знала, что она часть Ронана, явленная часть. И эта ужасная правда влекла Опал к другим вещам, похожим на нее, и в то же время отталкивала.
Значит, теперь она могла его спасти.
Но если она остановит настоящее, в котором была чернота, то получит будущее без Адама. Он сам сказал, что не уедет, если Ронан не придет в норму.
Ронан быстро прошагал мимо Опал и Бензопилы, полный такой ярой целеустремленности, что обе попятились. Но он не остановился – просто открыл дверь и вышел.
Адам, Опал и Бензопила спешно устремились за ним.
Все трое стояли в тусклом, приятном свете фонаря на крыльце и смотрели на Ронана. Его на крыльце не было. Он подошел к машине, которая стояла на колесах рядом с машиной Адама, стоявшей на кирпичах. Все дверцы были открыты. Маленькая лампочка в салоне напоминала единственный светящийся глаз какого-то существа, который иногда подмигивал, когда Ронан ходил туда-сюда перед ним. Он вытаскивал из машины хлам, что проделывал очень редко – обычно это приходилось делать Опал в наказание, – и складывал всякие клочки и обрывки в пакет. Опал не понимала, почему Ронан работает с такой яростной серьезностью. И он не съедал найденный мусор. Не мог же он думать, что уборка избавит его от развоплощения!
Но Ронан продолжал целыми горстями хватать бумажки и совать их в старый магазинный пакет.
– Линч, хватит, – сказал Адам.
Ронан поймал какой-то чек, который танцевал и кружился на дорожке. Чеки были восхитительны, но иногда Опал резала ими углы губ, если не той стороной совала в рот. Он запихнул бумажку в пакет.
– Иногда я сам сомневаюсь, что я настоящий. Почему других таких людей нет?
– А твой отец? И Кавински?
– Я имею в виду живых людей. Или фишка в том, что лучше всего мы как раз умеем быть мертвыми?
– Ронан. Что ты, блин, делаешь?
Ронан бросил в пакет бутылку из-под газировки.
– А на что это похоже? Разгребаю машину, прежде чем отдать ее тебе. Я просто хочу, чтобы ты уехал. Сегодня.
Адам рассмеялся, но его смех звучал как удары по воздуху.
– Как будто тебе этого хочется. Такое ощущение, что отчасти ты всегда этого хотел.
Ронан рылся в багажнике – той части машины, где Опал запрещалось собирать мусорный урожай. Она нередко пыталась угадать, что там такое, возбуждая себя самыми пугающими и жуткими вариантами (ее любимой версией было, что там находится еще одна Опал). Она теперь не могла разглядеть, что лежит в багажнике, но оно издавало болтливый металлический звук.
– Неправда.
– В таком случае, похоже, что тебе всё равно. Как будто ты не боишься.
Шум в багажнике прекратился. Ронан сказал:
– Ты сам знаешь, что я конченый человек, Пэрриш, и в обозримое время это не исправится.
Адам скрестил руки на груди. Он очень расстроился, и сердце Опал разрывалось от любви к нему; когда она прижалась к Адаму, он ее не оттолкнул.
– Я не согласен.
– К счастью для тебя, это, кажется, не будет иметь никакого значения, – сказал Ронан и бросил ключи от машины в сторону крыльца.
Они с лязгом ударились о верхнюю ступеньку и остались там лежать. Ронан часто терял ключи, кладя их в разные дурацкие места, и Опал подумала, что это очередное дурацкое место, ведь никому не придет в голову искать ключи от машины на крыльце.
Адам отвернулся и просто посмотрел на дверь, как на что-то очень интересное.
Но ничего интересного в ней не было, и Опал вновь взглянула на Ронана, который плюхнулся на пассажирское кресло в машине и оставил мешок с мусором на земле. Из ушей у него текло черное и марало воротник. Зубы, видневшиеся между приоткрытыми губами, тоже были испачканы.
От обоих пахло страхом, но ни один не говорил ни слова. Машина издала одну-единственную ноту песни и замолчала.
Опал больше не могла терпеть. Она крикнула:
– Керау, керау, керау!
Опал медлила на другом берегу ручья несколько долгих минут, ожидая, что, возможно, женщина-облако перестанет быть белым пятном рядом со скамейкой. Она помнила, что должна оставаться секретом.
Но женщина-облако оставалась белым пятном. Опал затопала копытами, тихонько завыла и наконец перескочила через ручей. Она медленно подобралась к женщине-облаку и сразу же поняла, что ей не надо соблюдать тишину. Ничего животного в женщине больше не было. Только немного неприятного запаха и упавшая рядом коробка от печенья.
Опал заглянула в нее – нет ли печенья, – но всё было съедено, хотя она не знала, кто это сделал, женщина-облако или белки.
Она коснулась волос женщины (ей всегда хотелось это сделать), потом трубок у нее в носу, потом похожего на облако туловища. Оно было не таким мягким, как казалось издалека, а довольно твердым. Вполне настоящим.
Опал начала скулить. Некоторое время она раскачивалась туда-сюда рядом с телом женщины-облака, а затем схватилась за собственную шапку, натянула ее на глаза и на уши и стала пронзительно и резко кричать (Ронан велел ей не издавать этих звуков теперь, когда она оказалась за пределами сна). А Адам однажды сказал, что они способны разбудить мертвого, но Опал попыталась и не разбудила. Это был животный мир, и мертвое в нем не становилось снова живым. Всё было совсем не так, как во сне, когда Ронана убивали вновь и вновь. Женщина-облако не могла ожить и появиться на скамейке в следующий раз.
Опал ненавидела этот маленький животный мир и его мелочные, стесняющие правила.
Она скулила и скулила, пока не услышала шум в лесу, громкие голоса – это были другие люди, еще полные животности. Она убежала за ручей, в свое укрытие. Ей хотелось подождать и посмотреть, что случится с телом женщины-облако, но она знала, что будет труднее ускользнуть, когда люди окажутся поблизости. И потом, было не так уж много вариантов развития событий. Люди могли съесть женщину-облако или забрать ее с собой, но только не сделать то, что хотела Опал, а именно – снова превратить ее в животное.
Поэтому она скользнула в заросли, мысленно плача и скуля, и бежала, пока не вернулась в Амбары. Светлячки подмигивали ей, пока она брела по траве, а у нее совсем не было настроения ловить их. Опал поднялась на заднее крыльцо и, к своему удивлению, обнаружила там Ронана.
Он не включил фонарь, а потому казался одним из столбов, подпиравших крышу, пока Опал не подошла близко. Сонное вещество в нем неприятно гудело, в том же тоне, как последние несколько недель, на лицо падал серый вечерний свет, и Опал встревожило, что Ронан был сам на себя не похож, но она испугалась не настолько, чтобы не подойти к нему и не обнять его за ногу.
Ронан положил ей руку на голову и позволил некоторое время постоять рядом, а потом негромко сказал:
– Опал, не сходишь за Адамом? Он чинит машину.
Она не двинулась с места: машина Адама стояла прямо перед домом, и Ронан сам мог туда сходить. Тогда он повторил то же самое на латыни. И это было странно, потому что он вдруг показался прежним собой – тем Ронаном, с которым она разговаривала во сне, где обитали существа, способные убить их обоих. Но это был не сон, а вполне реальная ферма, реальное заднее крыльцо с облупившейся краской.
Опал привела Адама. Выйдя из-за угла, тот крикнул Ронану:
– У Опал совсем поехала крыша? Или ты правда послал ее за мной?
– Пэрриш, – произнес Ронан. – Это…
Он приподнял руку, и оказалось, что пальцы у него испачканы чем-то вроде черной краски. Нет, не вроде черной краски. Чем-то противоположным белой краске.
– Что… – начал Адам.
Опал уловила звук этого вещества через секунду после того, как увидела его. Это был звук и не звук… он всасывал гудение силовой линии и сводил его на нет. Ничто, развоплощение – кошмар, пережитый осенью. Чудовище, у которого не было имени. Оно чуть не уничтожило ее и Ронана. Страх начал подниматься от копыт к щекам, и Опал тут же стало холодно. Она задрожала.
Адам спросил:
– Ты приснил это?
Ронан покачал головой, и из одной ноздри у него показалась тонкая нить того же черного вещества.
Оно выходило из него. В последний раз, когда это случилось, оно тоже выходило из него, из него, из него, пока он дергался в машине, и из Опал, которая, сжавшись, сидела сзади. Эта штука убивала их, немыслимо и ужасно, как во сне, с той разницей, что Ронан не спал. Пугающий не-звук соединился в сознании Опал с запахом тела женщины-облака.
Силы у нее иссякли, и благоразумие отказало.
Опал начала вопить, высоко и пронзительно. Бензопила захлопала крыльями и тоже закричала. Их голоса сливались, неразделимые и похожие, и в них звучала правда: обе были существами из сна, созданными Ронаном, и различались в основном только в мелочах. Большая часть того, что их составляло, умерла бы, если бы умер Ронан. Это было нечто ужасное, слишком большое, чтобы уложить в голове – как всегда, – поэтому Опал не могла остановиться.
Она боялась и кричала так громко, что как будто ослепла, и смутилась, когда поняла, что осталась во дворе одна. Только когда Опал переворошила свою память, она вспомнила, что Адам быстро взял Ронана за руку и закрыл за ними обоими дверь. Бензопилу тоже выгнали, и она по-прежнему жалобно мяукала и хлопала крыльями. Опал попыталась ее пнуть (Бензопила зашипела), потом подергала дверную ручку.
Дверь была не заперта, но Опал не знала, хочет ли войти. Она не знала, чего боялась больше – за Ронана или Ронана. После некоторого внутреннего спора она на цыпочках пробралась в дом – так же, как в тот день, когда приехала чужая женщина: Опал встала на четвереньки и поползла по коридору, не издавая звуков. Во сне она сделалась бы невидимой. Иногда ей это удавалось.
Вряд ли чернота, выходившая из Ронана, отреагировала бы на Опал, если бы та не пряталась, но, держась как можно незаметнее, она чувствовала себя в большей безопасности. Бензопила скакала следом, не по доброте душевной, а потому, что предпочитала компанию Опал одиночеству и неуверенности. Опал прислушивалась, пока не поняла, что Ронан и Адам на кухне; тогда они с Бензопилой подобрались ближе и притаились за дверью. Она крепко вцепилась пальцами в старые деревянные половицы. В сонном шуме Ронана отчетливо слышались перебои.
– Я не уеду, если ты не придешь в норму, – сказал Адам, и сердце Опал взорвалось от радости.
Она представила осень, машину Адама на кирпичах, отсутствие перемен…
– К черту, – ответил Ронан. – Ты уедешь.
– Ты, наверное, думаешь, что я чудовище.
– Только не начинай. Блин. Дай…
– Господи.
– Господь не подаст мне полотенце.
Адам протопал мимо Опал и Бензопилы, казалось, не заметив их обеих, съежившихся за дверью. Потом он точно так же прошагал обратно. Сонный шум Ронана на мгновение прервался. Бензопила быстро защелкала клювом, и Опал показала ей кулак, чтобы та замолчала.
– Что происходит? – спросил Адам.
– Я надеялся, что ты мне объяснишь.
Магия шипела и горела в душе Ронана, отзываясь в Опал.
– А я откуда знаю?!
– Ты знаешь всё.
– Нет… Может, лучше позвонить на Фокс-Вэй.
Но в голосе Адама звучало сомнение.
– В прошлый раз это помогло.
Радость и грусть одновременно поднимались в Опал. Теперь, перестав кричать, она поняла, почему черная пустота возникла вновь. Хотя Опал предпочла бы стать настоящим животным, она по-прежнему состояла из сонного вещества. Более того, она была не просто сонным существом, но превосходным сонным существом, психопомпом, созданным для того, чтобы спасать Ронана – и она проделывала это снова и снова с тех самых пор, как он был маленьким мальчиком. Опал знала, что звучит как сонное существо, и что силовая линия звучит как источник снов, и что Ронан должен звучать как сновидец. Она знала это… а еще знала, что она часть Ронана, явленная часть. И эта ужасная правда влекла Опал к другим вещам, похожим на нее, и в то же время отталкивала.
Значит, теперь она могла его спасти.
Но если она остановит настоящее, в котором была чернота, то получит будущее без Адама. Он сам сказал, что не уедет, если Ронан не придет в норму.
Ронан быстро прошагал мимо Опал и Бензопилы, полный такой ярой целеустремленности, что обе попятились. Но он не остановился – просто открыл дверь и вышел.
Адам, Опал и Бензопила спешно устремились за ним.
Все трое стояли в тусклом, приятном свете фонаря на крыльце и смотрели на Ронана. Его на крыльце не было. Он подошел к машине, которая стояла на колесах рядом с машиной Адама, стоявшей на кирпичах. Все дверцы были открыты. Маленькая лампочка в салоне напоминала единственный светящийся глаз какого-то существа, который иногда подмигивал, когда Ронан ходил туда-сюда перед ним. Он вытаскивал из машины хлам, что проделывал очень редко – обычно это приходилось делать Опал в наказание, – и складывал всякие клочки и обрывки в пакет. Опал не понимала, почему Ронан работает с такой яростной серьезностью. И он не съедал найденный мусор. Не мог же он думать, что уборка избавит его от развоплощения!
Но Ронан продолжал целыми горстями хватать бумажки и совать их в старый магазинный пакет.
– Линч, хватит, – сказал Адам.
Ронан поймал какой-то чек, который танцевал и кружился на дорожке. Чеки были восхитительны, но иногда Опал резала ими углы губ, если не той стороной совала в рот. Он запихнул бумажку в пакет.
– Иногда я сам сомневаюсь, что я настоящий. Почему других таких людей нет?
– А твой отец? И Кавински?
– Я имею в виду живых людей. Или фишка в том, что лучше всего мы как раз умеем быть мертвыми?
– Ронан. Что ты, блин, делаешь?
Ронан бросил в пакет бутылку из-под газировки.
– А на что это похоже? Разгребаю машину, прежде чем отдать ее тебе. Я просто хочу, чтобы ты уехал. Сегодня.
Адам рассмеялся, но его смех звучал как удары по воздуху.
– Как будто тебе этого хочется. Такое ощущение, что отчасти ты всегда этого хотел.
Ронан рылся в багажнике – той части машины, где Опал запрещалось собирать мусорный урожай. Она нередко пыталась угадать, что там такое, возбуждая себя самыми пугающими и жуткими вариантами (ее любимой версией было, что там находится еще одна Опал). Она теперь не могла разглядеть, что лежит в багажнике, но оно издавало болтливый металлический звук.
– Неправда.
– В таком случае, похоже, что тебе всё равно. Как будто ты не боишься.
Шум в багажнике прекратился. Ронан сказал:
– Ты сам знаешь, что я конченый человек, Пэрриш, и в обозримое время это не исправится.
Адам скрестил руки на груди. Он очень расстроился, и сердце Опал разрывалось от любви к нему; когда она прижалась к Адаму, он ее не оттолкнул.
– Я не согласен.
– К счастью для тебя, это, кажется, не будет иметь никакого значения, – сказал Ронан и бросил ключи от машины в сторону крыльца.
Они с лязгом ударились о верхнюю ступеньку и остались там лежать. Ронан часто терял ключи, кладя их в разные дурацкие места, и Опал подумала, что это очередное дурацкое место, ведь никому не придет в голову искать ключи от машины на крыльце.
Адам отвернулся и просто посмотрел на дверь, как на что-то очень интересное.
Но ничего интересного в ней не было, и Опал вновь взглянула на Ронана, который плюхнулся на пассажирское кресло в машине и оставил мешок с мусором на земле. Из ушей у него текло черное и марало воротник. Зубы, видневшиеся между приоткрытыми губами, тоже были испачканы.
От обоих пахло страхом, но ни один не говорил ни слова. Машина издала одну-единственную ноту песни и замолчала.
Опал больше не могла терпеть. Она крикнула:
– Керау, керау, керау!