Король воронов

Генри ждал, когда понадобится что-нибудь сделать – он явственно не понимал, как осмыслить происходящее, не имея конкретного задания, – поэтому он тут же принялся развязывать Адама. Сбросив с покрасневших запястий ленту, Адам сначала коснулся макушки Девочки-Сироты и шепнул:

– Всё будет хорошо.

А потом вылез из машины и встал перед Ганси. Что они могли сказать друг другу?

Ганси и Адам стукнулись костяшками и кивнули. Это было глупо и неуместно.

Ронан ненадолго выкарабкался из забытья; из машины залпом вылетели цветы – синие, такого оттенка, какого Ганси никогда не видел. Ронан сидел неподвижно, как всегда после сна, и из одной ноздри у него медленно текло что-то черное.

Ганси никогда не сознавал в полной мере, что это значило для Ронана – жить со своими кошмарами.

Теперь он понял.

Времени не было.

– Спасибо за всё, Генри, – сказал Ганси. – Ты настоящий принц.

Лицо Генри оставалось отрешенным.

Блу сказала:

– Как же я этого не хочу…

Но это должно было случиться. Ганси почувствовал, как скользит время – в последний раз. Ему показалось, что он уже проделывал это раньше. Он осторожно коснулся тыльными сторонами ладоней лица Блу. И шепнул:

– Всё будет хорошо. Я готов. Блу, поцелуй меня.

Дождь стучал вокруг, поднимая с асфальта черно-красные всплески и заставляя лепестки шевелиться. Воплощенные грезы недавно исцеленного воображения Ронана громоздились у них под ногами. Под дождем всё пахло осенними горами – дубовыми листьями и сеном, озоном и развороченной землей. Здесь было прекрасно, и Ганси так тут нравилось. Прошло много времени, но он в конце концов оказался именно там, где хотел.

Блу поцеловала его.

Он достаточно об этом грезил, и вот оно произошло, обрело жизнь. В другом мире всё было бы просто: девушка легонько прижимается губами к губам юноши, и только. Но в этом мире Ганси сразу же ощутил эффект. Блу, зеркало, усилитель, странная душа, получеловек-полудерево, существо, сквозь которое текла магия. И Ганси, некогда воскрешенный силовой линией, получивший новое сердце. Тоже зеркало. Они оказались направлены друг на друга, и слабейший должен был пасть.

Ганси подарили сердце. Оно не выросло в нем.

Он отстранился.

Громко, уверенно, голосом, который не оставлял места сомнениям, он произнес:

– Да будет так – чтобы убить демона.

Как только он сказал это, Блу крепко обвила его руками. Как только он сказал это, она прижалась к нему щекой. Как только он сказал это, она прижала Ганси к себе, как одно воплощенное слово. Любовь, любовь, любовь.

Он тихо выпал из ее объятий.

Он был королем.





65




Взависимости от того, с чего начать, речь в этой истории шла о Ное Черни.

Если ты мертвый, проблема заключается в том, что твоя история перестает быть линией и превращается в круг. Она начинается и заканчивается в один и тот же момент – в момент смерти. Трудно помнить, что рассказывать можно и по-другому и что живых интересует конкретный порядок событий. Хронология. Вот как это называется. А Ноя больше интересовала мистическая значимость каждой минуты.

Убийство. Вот в чем заключалась его история. Он не мог не замечать эту сцену. Каждый раз, когда Ной ее видел, то останавливался и наблюдал, в точности припоминая все физические ощущения, которые испытал во время убийства.

Убийство.

Иногда он зацикливался и постоянно вспоминал, что его убили; тогда ярость заставляла Ноя ломать вещи в комнате Ронана, сбрасывать горшочек с мятой со стола Ганси, вышибать окно на лестнице, ведущей к квартире.

Но иногда Ноя заклинивало на другом моменте. Моменте смерти Ганси. Он снова, снова и снова наблюдал, как Ганси умирает. Ной гадал, хватило бы ему смелости там, в лесу, если бы Пуп не убил его, а попросил умереть. Он сильно в этом сомневался. И потом, они с Пупом не настолько близко дружили. Иногда, вернувшись и видя по-прежнему живого Ганси, Ной забывал, знает ли тот о своей скорой смерти. Нетрудно знать всё, когда время идет по кругу. Но трудно помнить, как этим пользоваться.

– Ганси, – сказал он. – Вот всё, что есть.

Момент был неподходящий. Ноя втянуло в душу Ганси, и это оказалась совсем другая история. Он отодвинулся подальше. Это было не пространственное действие, а временное. Всё равно что прыгать через веревочку втроем. Ной уже не помнил, с кем он прыгал – он знал только, что, очевидно, в какой-то момент это делал, потому и запомнил. Так вот, нужно ждать подходящей секунды, иначе заденешь веревочку.

Порой у него вылетало из головы почему, но Ной всегда помнил, что делал. Он искал самый первый раз, когда Ганси умер.


Ной забыл, когда впервые принял это решение. Ему теперь было трудно понять, что припоминалось, а что повторялось на самом деле. Ной даже не был твердо уверен, что именно делал сейчас.

Он просто знал, что должен продолжать – до нужного момента. Надо было лишь удержаться на месте – достаточно долго, чтобы убедиться, что у него получилось.

Вот оно: Ганси, такой юный, корчился и умирал в лесу – в ту самую минуту, когда Ной, за много миль от него, корчился и умирал в другом лесу.

Все времена были одним и тем же временем. Как только Ной умер, его дух, полный энергии и подхваченный Кабесуотером, почувствовал, что вбирает в себя все моменты, которые уже пережил и которые только собирался пережить. Нетрудно казаться мудрым, когда время – это круг.

Ной склонился над телом Ганси. Он сказал в последний раз:

– Ты будешь жить благодаря Глендауэру. Кто-то на силовой линии сейчас умирает, хотя не должен. Поэтому ты будешь жить, хотя не должен.

Ганси умер.

– До свидания, – сказал Ной. – Не отказывайся.

И тихо покинул время.





66




Блу Сарджент сбилась со счета, сколько раз ей говорили, что она убьет своего любимого.

Ее родные торговали предсказаниями. Они читали карты Таро, проводили спиритические сеансы, разглядывали чайную гущу на блюдечке. Блу никогда не принимала в этом участия, разве что в одном важном смысле: ее предсказание было самым долгоиграющим.

«Если ты поцелуешь своего любимого, он умрет».

Большую часть жизни она гадала, как это будет. Все ясновидящие ее предостерегали. Не обладая ровным счетом никакими сверхъестественными способностями, Блу жила, впутанная в мир, где в равной мере присутствовали настоящее и будущее, и всегда, в определенном смысле, знала, к чему направляется.

Но только не теперь.

Теперь она смотрела на мертвое тело Ганси, в забрызганном дождем свитере, и думала: «Я понятия не имею, что происходит».

Кровь стекала с шоссе, и в нескольких метрах от машин приземлились вороны, чтобы поклевать ее. Все явные признаки демонической активности сразу исчезли.

– Заберем его… – начал Ронан, и ему пришлось напрячь все силы, чтобы договорить, точнее, прорычать: – Заберем его с дороги. Он не животное.

Они перетащили тело Ганси на зеленую траву у обочины проселка. Он по-прежнему казался абсолютно живым – после смерти прошло не больше двух минут. Нет особой разницы между сном и смертью, пока не начинаются проблемы.

Ронан склонился над ним – под носом и вокруг ушей у него по-прежнему было размазано что-то черное. Волшебный светлячок приземлился на грудь Ганси, против сердца.

– Просыпайся, гад, – сказал Ронан. – Ну же, сукин ты сын. Я не верю, что ты…

А потом он начал плакать.

Рядом с Блу стоял Адам, с сухими щеками и мертвыми глазами, но Девочка-Сирота держала его за руку, словно успокаивая плачущего, а он смотрел в никуда. На часах раз за разом выпрыгивала одна и та же минута.

Блу перестала плакать. Всё слезы она уже потратила.

До них донеслись звуки Генриетты – где-то завывала «Скорая помощь» или пожарная машина. Ревели моторы. Работал громкоговоритель. На соседнем дереве пели птички. Коровы начали двигаться вниз по склону – им было интересно, сколько люди там простояли.

– Не знаю, что делать, правда, – признался Генри. – Я не думал, что всё закончится так. Я думал, мы все поедем в Венесуэлу.

Его голос звучал насмешливо и прагматично, и Блу понимала, что для Генри это был единственный способ смириться с мертвым телом Ричарда Ганси, лежавшим в траве.

– Я не могу об этом думать, – честно сказала Блу.

Вообще-то она не могла думать ни о чем. Всё сразу остановилось. Будущее, целиком и полностью, впервые с рождения было ей неизвестно.

Нужно позвонить 911? Практические заботы о мертвых возлюбленных выстраивались перед Блу, и девушка поняла, что не в силах сосредоточиться ни на одной задаче.

– Я не могу… думать вообще. Как будто у меня на голове абажур. Я всё жду… не знаю чего.

Адам внезапно сел. Он ничего не сказал, просто закрыл лицо руками.

Генри рвано вдохнул.

– Нужно убрать машины с дороги, – сказал он. – Теперь, когда крови нет, другие поедут…