Король воронов

Оно текло.

Не столько существо, сколько НЕ существо.

Ронан не стал ждать. Он сразу же распознал кошмар.

– Девочка, – позвал он. – Вытащи меня.

Одной рукой-корнем он схватился за волшебную кожу, спешно пытаясь запомнить это ощущение. Вес, плотность, реальность…

Девочка-Сирота копала руками землю вокруг Ронана, как собака, издавая тихие испуганные звуки. Как же она ненавидела его сны.

Тьма, которая не была тьмой, ползла к Ронану сквозь землю. Она пожирала то, к чему прикасалась. Или, точнее, сначала оно было, а потом переставало быть.

– Быстрее, – сказал Ронан, отступая вместе с кожей, которую стискивал своими корнями-пальцами.

Он мог бросить волшебную кожу и проснуться.

Но он не хотел ее бросать. Она могла помочь Ганси.

Девочка-Сирота ухватила его за ногу, или за руку, или за одну из ветвей. Она тянула, тянула, тянула, пытаясь вытащить Ронана из-под земли.

– Керау, – плакала она.

Темнота проедала себе путь наверх. Если бы ей удалось схватить Ронана за руку, он, возможно, проснулся бы без руки. Он еще мог обойтись малой кровью…

Девочка-Сирота выдернула его из земли и упала. Тьма вырвалась из дыры за спиной у Ронана. Не успев ни о чем подумать, он накрыл девочку собой.

«Нет ничего невозможного», – сказал лес, или мрак, или Ронан.



Он проснулся. Он не мог двинуться, как всегда бывало, когда Ронан выносил из сна предмет – любого размера. Он не чувствовал собственных рук («Пожалуйста, – подумал Ронан, – пожалуйста, пусть у меня еще будут руки») и ног («Пожалуйста, пожалуйста, пусть у меня еще будут ноги»). Несколько долгих минут он провел, глядя в потолок. Ронан лежал на старой клетчатой кушетке в гостиной и смотрел на те самые три трещины, которые много лет подряд складывались в букву М. Вокруг пахло орехами и самшитом. Бензопила, вспорхнув, взлетела над кушеткой и тяжело опустилась ему на левую ногу.

Значит, у него как минимум осталась одна нога.

Ронан никак не мог сформулировать, чтó делало ту тьму такой жуткой – теперь, когда он ее не видел.

Его пальцы медленно обрели подвижность. Значит, они тоже уцелели.

Волшебная кожа лежала рядом, она наполовину сползла с кушетки. Кожа была прозрачной и нематериальной на вид, в грязи, местами порвана в клочья. Все конечности у Ронана остались на месте, а вот одежда нуждалась в стирке. Еще он умирал от голода.

Мобильник загудел, и Бензопила, хлопнув крыльями, перелетела на спинку кушетки. В норме Ронан не стал бы отвечать на звонок, но воспоминание о пустоте во сне так смутило его, что он, воспользовавшись своими едва ожившими пальцами, вытащил телефон из кармана и убедился, что это не Мэтью.

Сообщение прислал Ганси. «Пэрриш хочет знать не убился ли ты во сне прямо сейчас пожалуйста сообщи».

Прежде чем Ронан успел выразить какие-либо чувства по поводу осведомленности Адама, Бензопила вдруг низко пригнула голову. Перья у нее на шее встали дыбом. Она насторожилась. Взгляд птицы был устремлен на какую-то точку в другом конце комнаты.

Приподнявшись, Ронан проследил его. Поначалу он не увидел ничего, кроме обычной тесноты в гостиной. Кофейный столик, телевизор, игровой автомат, корзина для тростей. А потом он заметил какое-то движение под столом.

И застыл.

До Ронана постепенно дошло, на что он смотрит.

– Черт, – сказал он.





5




Блу Сарджент выгнали из школы.

Всего на один день. За двадцать четыре часа, предположительно, она должна была избавиться от желания злонамеренно крушить всё вокруг, «и, честно говоря, Блу, от удивительно плохого поведения». Блу понимала, что ей должно быть стыдно, но никак не могла заставить себя стыдиться; школьные дела совершенно не казались реальными по сравнению со всем остальным. Стоя в коридоре перед кабинетом директора, она слышала, как Мора объясняет, что у них недавно умерла родственница, что совсем недавно вернулся биологический отец Блу, что всё это очень травматично. Возможно – добавила Мора, от которой пахло полынью (следовательно, она проводила какой-то ритуал с Джими, пока Блу была в школе) – возможно, ее дочь даже не сознавала, что делает.

О нет, Блу прекрасно всё сознавала.

И теперь она сидела под буком на заднем дворе дома номер 300 на Фокс-Вэй, злая и в скверном настроении. В глубине души Блу сознавала, что у нее проблемы – проблемы гораздо более серьезные, чем всё то, что случалось до сих пор. Но другая, ближайшая часть радовалась: целый день не придется притворяться, будто ее интересуют уроки! Блу бросила поеденный жуками буковый орешек, и тот ударился о забор с таким треском, словно выстрелили из пистолета.

– Есть идея.


Сначала она услышала голос, потом почувствовала холод. В следующую секунду к ней присоединился Ной Черни, как всегда в синем школьном свитере. «Присоединился», наверное, было неподходящим словом. Ной, скорее, «проявился». Еще больше подходило словосочетание «оптический обман». Или, точнее, «обман чувств». Блу редко удавалось отследить тот конкретный момент, когда возникал Ной. Не то чтобы он появлялся постепенно. Но мозг Блу как будто переписывал предшествующую минуту и внушал девушке, что Ной с самого начала сидел рядом.

Иногда было немного жутко дружить с мертвецом.

Ной дружелюбно продолжал:

– У тебя, значит, трейлер. Не как у Адама. Просто прицеп.

– Что? У меня?

– У тебя. У тебя. Как это называется, когда что-то есть у всех, а говоришь про себя одного? Какое-то грамматическое правило.

– Не знаю. Спроси у Ганси. В каком смысле – «трейлер не как у Адама»?

– Безличное «ты»? – предположил Ной, словно не слыша ее. – Ладно, проехали. Я имею в виду – ну, вообще. Вот, скажем, ты придумываешь пять суперских рецептов, как жарить курицу. Гриль-бар. Так называется, да? – Он щелкнул пальцами. – Ну, типа, курица по-мексикански. Карри с медом. Барбекю. Э… терияки. И… что-то там с чесноком. Дальше нужны напитки. Чтоб люди к ним привыкали. Пусть думают: а-а, мне до смерти хочется курочки с карри и медом, да, и чай с лимоном, черт, да, побольше, побольше, ура!

Он был очень оживлен. Блу его давно таким не видела. Этот Ной, восторженный и болтливый, несомненно, напоминал того, каким был при жизни – скейтбордист из Агленби, обладатель ярко-красного «Мустанга»… Блу вдруг поразила мысль, что, возможно, она никогда не подружилась бы с тем, прежним Ноем. Он не был плох. Просто юн… и совсем не так, как она. И думать об этом было неприятно.

– … и я бы назвал его – ты готова? – «МИР КУРИЙ!» Дошло? «Куда мы сегодня едем?» «Пожалуйста, мама, в МИР КУРИЙ!» – Ной поддел коротенький хвостик Блу, так что тот стукнул ее по затылку. – Ты будешь носить маленькую бумажную шапочку. И представлять «МИР КУРИЙ»!

Блу враз потеряла терпение. Она взорвалась.

– Слушай, Ной, хватит, потому что…

Сверху донесся каркающий смех, заставив девушку замолчать. Вниз слетели несколько сухих листьев. Блу и Ной запрокинули головы.

Гвенллиан, дочь Глендауэра, растянулась на мощных ветвях. Ее длинное тело прислонялось к стволу, а ноги обвивали гладкий сук. Как обычно, она являла собой пугающее и дивное зрелище. Темные волосы, напоминающие грозовую тучу, были полны ручек, ключей и обрывков бумаги. Гвенллиан натянула на себя как минимум три платья – и все три задрала до бедер, то ли пока лезла на дерево, то ли нарочно.

– Привет, покойник, – пропела она и достала из волосяной башни с одной стороны сигарету, а с другой зажигалку.

– Ты давно там сидишь? – спросила Блу. – Смотри не убей мое дерево.

Гвенллиан выпустила клуб дыма, пахнущий гвоздикой.

– Ты говоришь как Артемус.

– С чего бы это?

Блу старалась не выказывать досады, но тщетно.

Она и не надеялась, что Артемус заполнит зияющую дыру в ее сердце, но не ожидала, что он просто запрется в кладовке.

Выпустив весьма внушительное кольцо дыма сквозь сухую листву, Гвенллиан оттолкнулась от ствола и соскользнула на нижнюю ветку.

– Этого мелкого любителя ползать по кустам, твоего отца, не так легко понять, о, синяя лилия, лилия синяя. Но опять-таки, эту штуковину там, внизу, тоже понять непросто, не так ли?

– Какую штуковину? Ноя? Ной не ШТУКОВИНА!

– Мы видели птичку в кусте, птичку в кусте, птичку в кусте, – пропела Гвенллиан.

Она соскользнула ниже, потом еще ниже, так что ее сапоги заболтались на уровне глаз Блу.

– И тридцать ее друзей! С нами ты чувствуешь себя вполне живым, маленький покойничек, правда? Одна лилия с ее зеркальной силой, другая со своей зеркальной силой, а ты посередке вспоминаешь жизнь?

Неприятно было сознавать, что Гвенллиан, очевидно, права. Этот веселый, полный жизни Ной с вероятностью мог возникнуть только в присутствии двух волшебных батареек. А еще неприятно было видеть, что Гвенллиан полностью испортила ему настроение. Он опустил голову, так что из виду скрылось всё, кроме вихра на голове.

Блу гневно взглянула на Гвенллиан.

– Ты ужасна.

– Спасибо. – Гвенллиан размашисто спрыгнула наземь и затушила сигарету о ствол бука.

На коре осталось черное пятно, которое Блу словно ощутила всей душой.

Она хмуро уставилась на Гвенллиан. Блу была низенькой, а Гвенллиан очень высокой, но Блу очень хотелось посверлить Гвенллиан взглядом, а Гвенллиан как будто сама нарывалась, поэтому у них это как-то получилось.

– Что ты хочешь от меня услышать? Что он мертвый? Ну? И что дальше?

Гвенллиан придвинулась так близко, что их носы соприкоснулись. Ее шепот пах гвоздикой.

– Ты когда-нибудь отгадывала загадку, которой тебе не загадывали?

Калла думала, что Гвенллиан начала петь и говорить загадками из-за того, что провела шестьсот лет в гробнице. Но, глядя теперь в ее радостные яркие глаза и вспоминая, что Гвенллиан погребли живой после того, как она попыталась заколоть любимого поэта Оуэна Глендауэра, Блу подумала, что, вполне возможно, Гвенллиан была такой всегда.