Король воронов
Часть 56 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Но.
Ронан сказал:
– Ну так давай. Давай закончим побыстрее. Ненавижу это место. Такое ощущение, что оно жрет мою жизнь.
Его горячность помогла Ганси собрать воедино затуманенные мысли.
– Да, – сказал он, хотя не чувствовал ни малейшей уверенности. – Давайте это сделаем. Возможно, пещера костей была просто тренировкой, и Кабесуотер привел нас сюда именно поэтому.
Кости в той пещере ожили ненадолго, но Ганси решил, что это неважно. Им было нужно только, чтобы Глендауэр успел одарить их.
Сердце Ганси на мгновение замерло, когда он подумал, что сейчас попытается одновременно получить королевский дар и обрести смысл существования, прежде чем Глендауэр обратится в пыль.
Всё лучше, чем ничего.
Поэтому они все рассредоточились, как тогда, в пещере со скелетами. Генри встал в сторонке, полный любопытства или тревоги. Адам принялся ощупывать стены гробницы, ища хоть какое-нибудь подобие энергии, которую он мог бы перенаправить. Он двигался кругами и явно был недоволен тем, что ему удавалось найти. Наконец он остановился там же, где и начал, и прижал ладонь к стене.
– Здесь не хуже, чем в других местах, – сказал он, хотя и без особой надежды.
Блу взяла его за руку. Ронан скрестил руки на груди. Ганси осторожно положил ладонь на грудь Глендауэра.
Это казалось каким-то нарочитым. Нелепым. Ганси попытался сконцентрироваться, но он чувствовал себя опустошенным. Ноги у него дрожали, не от страха, не от гнева, но от какого-то более обширного чувства, которое он отказывался признавать горем.
Горе означало бы, что он уже сдался.
– Проснись, – сказал он. И повторил чуть настойчивее: – Проснись.
Но это были просто слова.
– Проснись, – повторил Ганси. – Ну?
Голос – и больше ничего. Vox et praeterea nihil.
Первый момент осознания сменился вторым, потом третьим, и каждая новая минута открывала очередную грань, которую Ганси пока не позволял себе осмыслить. Глендауэр не проснется, значит, не будет дара. Не удастся выпросить у него жизнь Ноя, не удастся прогнать демона. Возможно, с Глендауэром никогда не было связано никакой магии, а его тело привезли в Новый Свет только для того, чтобы уберечь от англичан; возможно, Ганси следовало уведомить историческое сообщество о своей находке, раз ему удалось найти Глендауэра обычными средствами.
Если Глендауэр был мертв всегда, значит, это не он сохранил Ганси жизнь.
Если Ганси спас не Глендауэр, он не знал, кого благодарить, кем быть, как жить.
Все молчали.
Ганси коснулся лба, высокой скулы, лица своего обетованного и погибшего короля. Всё было сухим и серым.
Путь закончился.
Этот человек не мог стать для Ганси ничем.
– Ганси, – позвала Блу.
Каждая минута сменялась следующей, потом еще одной, и так далее, и постепенно до него доходило, проникая в самую глубину души: всё кончено.
58
Ганси уже сбился со счету, сколько раз ему говорили, что он рожден для великих дел.
Значит… вот и всё?
Они вышли на свет. Хитрая силовая линия украла у них несколько часов, а они и не почувствовали, и теперь они сидели в пыльном Зеленом Доме, всего в паре сотен метров от того места, где умер Ганси. Ганси сидел в бальной зале, прислонившись к стене, в квадрате солнечного света, пробивавшегося сквозь грязные многостворчатые окна. Он тер лоб рукой, хотя вовсе не устал – настолько не устал, что подозревал и в этом фокусы силовой линии.
Всё было кончено.
Глендауэр умер.
Ганси был рожден для величия, говорили ясновидящие. Одна в Штутгарте. Другая в Чикаго. Третья в Гвадалахаре. Еще две в Лондоне. Ну и где оно, это величие? Возможно, Ганси его исчерпал. Или же величие заключалось лишь в способности находить старинные безделушки. Или в том, чем он мог быть для остальных.
– Поехали отсюда, – сказал Ганси.
Они пустились в обратный путь, в Генриетту – две машины держались рядом.
Понадобилось несколько минут, чтобы телефон Ганси зарядился, после того как его воткнули в прикуриватель, и всего несколько секунд, чтобы градом посыпались сообщения. Все эсэмэски, которые пришли, пока Ганси был под землей. О каждой возвещало гудение, телефон не умолкал.
Они пропустили вечеринку в честь предвыборной кампании.
Силовая линия похитила у них не несколько часов, а целый день.
Ганси попросил Блу читать сообщения вслух – до тех пор, пока он не понял, что больше не выдержит. Первые эсэмэски вежливо интересовались, где он. Может быть, он запаздывает на несколько минут? Потом начались тревожные размышления о том, отчего он не отвечает на звонки. Затем раздражение, непонимание. Почему он считает, что уместно опаздывать на школьное мероприятие? А затем, миновав гнев, вспыхнула обида.
«Я знаю, что у тебя своя жизнь, – говорила в автоответчик миссис Ганси. – Но я надеялась хоть несколько часов побыть ее частью».
Ганси почувствовал, как меч пронзил его грудь и прошел насквозь.
В прежние времена он бы вновь и вновь прокручивал в памяти свою неудачную попытку разбудить Глендауэра. А теперь он не мог выкинуть из головы образ родных, которые ждали его в Агленби. Мать думала, что он просто опаздывает. Отец думал, что у него какие-то проблемы. Хелен… Хелен знала, что Ганси занимается своими делами. Единственная эсэмэска от нее пришла в конце вечера: «Я так понимаю, король всегда побеждает, да?»
Он должен был им позвонить. Но что он мог сказать?
В груди Ганси, в горле, в черепе нарастало чувство вины.
– Знаешь что? – сказал Генри наконец. – Останови. Здесь.
Ганси молча остановил машину возле полянки для пикника, на которую указал Генри, за ними затормозил «БМВ». Они встали на крохотной парковке возле изящного кирпичного домика, в котором находился туалет, больше никого там не было. Солнце сменилось облаками – видимо, собирался дождь.
– Вылезай, – велел Генри.
Ганси посмотрел на него.
– Извини, что?
– Вылезай из-за руля, – сказал Генри. – Я знаю, тебе этого хочется. С той минуты, как мы уехали. Вылезай.
Ганси хотел возразить, но понял, что с трудом складывает слова. Точно так же у него тряслись колени в гробнице, эта дрожь не покидала его.
Поэтому он ничего не сказал и вышел. Очень тихо. Сначала Ганси думал зайти в туалет, но в последний момент свернул на полянку для пикников. Чтобы его не было видно с парковки. Очень спокойно. Он дошел до одной из скамеек, но не стал садиться. Вместо этого Ганси опустился на землю и обхватил голову руками. Он согнулся, сделался таким маленьким, что коснулся лбом травы.
Ганси не помнил, когда в последний раз плакал.
Он оплакивал не только Глендауэра, но и все версии самого себя, какими перебывал за последние семь лет. Ганси, который искал короля с мальчишеским оптимизмом и целеустремленностью. Ганси, который искал его с возрастающей тревогой. Ганси, который должен был умереть. Потому что в этом имелся некий роковой смысл. Нужна была чья-то смерть, чтобы спасти Ронана и Адама. Поцелуй Блу сулил гибель ее любимому. В этом году, согласно предсказанию, жизнь Ганси заканчивалась.
Глендауэр умер. Он всегда был мертвым.
А Ганси, в общем, хотел жить.
Наконец он услышал чьи-то приближающиеся шаги по листьям. Это тоже было ужасно. Он не хотел вставать, демонстрировать остальным свое заплаканное лицо и принимать их жалость; мысль о чужой благонамеренной доброте казалась почти столь же нестерпимой, как и мысль о приближающейся смерти. Впервые Ганси понимал Адама Пэрриша.
Он выпрямился и встал, стараясь сохранять достоинство. Но это была просто Блу, и почему-то Ганси не ощутил ничего унизительного в том, что она видела его побежденным. Она просто смотрела на Ганси, пока он отряхивал с брюк сосновые иголки, а потом, когда он сел на столик для пикника, девушка устроилась рядом и сидела, пока остальные не вышли из машин, чтобы посмотреть, чем они там заняты.
Они выстроились полукругом вокруг его импровизированного трона.
– Кстати о жертве, – сказал Ганси.
Все молчали. Ганси сам не знал, произнес он это вслух или нет.
– Я что-нибудь сказал? – уточнил он.
– Да, – ответила Блу. – Но мы не хотели об этом говорить.
– Извините, если задаю дурацкий вопрос, – вмешался Генри, – но я опоздал на урок. Я так понимаю, твой древесный отец не открыл тебе других способов убить демонов?
– Нет. Только жертва, – сказала Блу и осторожно добавила: – Я думаю… он, возможно, знал про Глендауэра. Хотя, наверное, не с самого начала. Он, может быть, выяснил это, когда бродил там, внизу, после того как расстался с моей мамой… ну, или я все-таки ошибаюсь. Но я думаю, что он был одним из магов Глендауэра. Вероятно, и тот, другой… тоже.
Она имела в виду второй скелет в гробнице. Трудно было не развивать сюжет, который она вообразила себе: как Артемус пытался погрузить Глендауэра в сон, и что-то пошло не так.
– Значит, остается жертвоприношение, – настаивал Ганси. – Если только у Адама нет идеи получше.
Адам, нахмурившись, смотрел на редкие сосны, окружавшие поляну для пикников. Он сказал:
– Я пытаюсь понять, что еще может удовлетворить силовую линию, но «настоящая жизнь в обмен на вынужденную» не оставляет простора для толкований.
Ганси ощутил в животе укол страха.
– Ну что ж.
Ронан сказал:
– Ну так давай. Давай закончим побыстрее. Ненавижу это место. Такое ощущение, что оно жрет мою жизнь.
Его горячность помогла Ганси собрать воедино затуманенные мысли.
– Да, – сказал он, хотя не чувствовал ни малейшей уверенности. – Давайте это сделаем. Возможно, пещера костей была просто тренировкой, и Кабесуотер привел нас сюда именно поэтому.
Кости в той пещере ожили ненадолго, но Ганси решил, что это неважно. Им было нужно только, чтобы Глендауэр успел одарить их.
Сердце Ганси на мгновение замерло, когда он подумал, что сейчас попытается одновременно получить королевский дар и обрести смысл существования, прежде чем Глендауэр обратится в пыль.
Всё лучше, чем ничего.
Поэтому они все рассредоточились, как тогда, в пещере со скелетами. Генри встал в сторонке, полный любопытства или тревоги. Адам принялся ощупывать стены гробницы, ища хоть какое-нибудь подобие энергии, которую он мог бы перенаправить. Он двигался кругами и явно был недоволен тем, что ему удавалось найти. Наконец он остановился там же, где и начал, и прижал ладонь к стене.
– Здесь не хуже, чем в других местах, – сказал он, хотя и без особой надежды.
Блу взяла его за руку. Ронан скрестил руки на груди. Ганси осторожно положил ладонь на грудь Глендауэра.
Это казалось каким-то нарочитым. Нелепым. Ганси попытался сконцентрироваться, но он чувствовал себя опустошенным. Ноги у него дрожали, не от страха, не от гнева, но от какого-то более обширного чувства, которое он отказывался признавать горем.
Горе означало бы, что он уже сдался.
– Проснись, – сказал он. И повторил чуть настойчивее: – Проснись.
Но это были просто слова.
– Проснись, – повторил Ганси. – Ну?
Голос – и больше ничего. Vox et praeterea nihil.
Первый момент осознания сменился вторым, потом третьим, и каждая новая минута открывала очередную грань, которую Ганси пока не позволял себе осмыслить. Глендауэр не проснется, значит, не будет дара. Не удастся выпросить у него жизнь Ноя, не удастся прогнать демона. Возможно, с Глендауэром никогда не было связано никакой магии, а его тело привезли в Новый Свет только для того, чтобы уберечь от англичан; возможно, Ганси следовало уведомить историческое сообщество о своей находке, раз ему удалось найти Глендауэра обычными средствами.
Если Глендауэр был мертв всегда, значит, это не он сохранил Ганси жизнь.
Если Ганси спас не Глендауэр, он не знал, кого благодарить, кем быть, как жить.
Все молчали.
Ганси коснулся лба, высокой скулы, лица своего обетованного и погибшего короля. Всё было сухим и серым.
Путь закончился.
Этот человек не мог стать для Ганси ничем.
– Ганси, – позвала Блу.
Каждая минута сменялась следующей, потом еще одной, и так далее, и постепенно до него доходило, проникая в самую глубину души: всё кончено.
58
Ганси уже сбился со счету, сколько раз ему говорили, что он рожден для великих дел.
Значит… вот и всё?
Они вышли на свет. Хитрая силовая линия украла у них несколько часов, а они и не почувствовали, и теперь они сидели в пыльном Зеленом Доме, всего в паре сотен метров от того места, где умер Ганси. Ганси сидел в бальной зале, прислонившись к стене, в квадрате солнечного света, пробивавшегося сквозь грязные многостворчатые окна. Он тер лоб рукой, хотя вовсе не устал – настолько не устал, что подозревал и в этом фокусы силовой линии.
Всё было кончено.
Глендауэр умер.
Ганси был рожден для величия, говорили ясновидящие. Одна в Штутгарте. Другая в Чикаго. Третья в Гвадалахаре. Еще две в Лондоне. Ну и где оно, это величие? Возможно, Ганси его исчерпал. Или же величие заключалось лишь в способности находить старинные безделушки. Или в том, чем он мог быть для остальных.
– Поехали отсюда, – сказал Ганси.
Они пустились в обратный путь, в Генриетту – две машины держались рядом.
Понадобилось несколько минут, чтобы телефон Ганси зарядился, после того как его воткнули в прикуриватель, и всего несколько секунд, чтобы градом посыпались сообщения. Все эсэмэски, которые пришли, пока Ганси был под землей. О каждой возвещало гудение, телефон не умолкал.
Они пропустили вечеринку в честь предвыборной кампании.
Силовая линия похитила у них не несколько часов, а целый день.
Ганси попросил Блу читать сообщения вслух – до тех пор, пока он не понял, что больше не выдержит. Первые эсэмэски вежливо интересовались, где он. Может быть, он запаздывает на несколько минут? Потом начались тревожные размышления о том, отчего он не отвечает на звонки. Затем раздражение, непонимание. Почему он считает, что уместно опаздывать на школьное мероприятие? А затем, миновав гнев, вспыхнула обида.
«Я знаю, что у тебя своя жизнь, – говорила в автоответчик миссис Ганси. – Но я надеялась хоть несколько часов побыть ее частью».
Ганси почувствовал, как меч пронзил его грудь и прошел насквозь.
В прежние времена он бы вновь и вновь прокручивал в памяти свою неудачную попытку разбудить Глендауэра. А теперь он не мог выкинуть из головы образ родных, которые ждали его в Агленби. Мать думала, что он просто опаздывает. Отец думал, что у него какие-то проблемы. Хелен… Хелен знала, что Ганси занимается своими делами. Единственная эсэмэска от нее пришла в конце вечера: «Я так понимаю, король всегда побеждает, да?»
Он должен был им позвонить. Но что он мог сказать?
В груди Ганси, в горле, в черепе нарастало чувство вины.
– Знаешь что? – сказал Генри наконец. – Останови. Здесь.
Ганси молча остановил машину возле полянки для пикника, на которую указал Генри, за ними затормозил «БМВ». Они встали на крохотной парковке возле изящного кирпичного домика, в котором находился туалет, больше никого там не было. Солнце сменилось облаками – видимо, собирался дождь.
– Вылезай, – велел Генри.
Ганси посмотрел на него.
– Извини, что?
– Вылезай из-за руля, – сказал Генри. – Я знаю, тебе этого хочется. С той минуты, как мы уехали. Вылезай.
Ганси хотел возразить, но понял, что с трудом складывает слова. Точно так же у него тряслись колени в гробнице, эта дрожь не покидала его.
Поэтому он ничего не сказал и вышел. Очень тихо. Сначала Ганси думал зайти в туалет, но в последний момент свернул на полянку для пикников. Чтобы его не было видно с парковки. Очень спокойно. Он дошел до одной из скамеек, но не стал садиться. Вместо этого Ганси опустился на землю и обхватил голову руками. Он согнулся, сделался таким маленьким, что коснулся лбом травы.
Ганси не помнил, когда в последний раз плакал.
Он оплакивал не только Глендауэра, но и все версии самого себя, какими перебывал за последние семь лет. Ганси, который искал короля с мальчишеским оптимизмом и целеустремленностью. Ганси, который искал его с возрастающей тревогой. Ганси, который должен был умереть. Потому что в этом имелся некий роковой смысл. Нужна была чья-то смерть, чтобы спасти Ронана и Адама. Поцелуй Блу сулил гибель ее любимому. В этом году, согласно предсказанию, жизнь Ганси заканчивалась.
Глендауэр умер. Он всегда был мертвым.
А Ганси, в общем, хотел жить.
Наконец он услышал чьи-то приближающиеся шаги по листьям. Это тоже было ужасно. Он не хотел вставать, демонстрировать остальным свое заплаканное лицо и принимать их жалость; мысль о чужой благонамеренной доброте казалась почти столь же нестерпимой, как и мысль о приближающейся смерти. Впервые Ганси понимал Адама Пэрриша.
Он выпрямился и встал, стараясь сохранять достоинство. Но это была просто Блу, и почему-то Ганси не ощутил ничего унизительного в том, что она видела его побежденным. Она просто смотрела на Ганси, пока он отряхивал с брюк сосновые иголки, а потом, когда он сел на столик для пикника, девушка устроилась рядом и сидела, пока остальные не вышли из машин, чтобы посмотреть, чем они там заняты.
Они выстроились полукругом вокруг его импровизированного трона.
– Кстати о жертве, – сказал Ганси.
Все молчали. Ганси сам не знал, произнес он это вслух или нет.
– Я что-нибудь сказал? – уточнил он.
– Да, – ответила Блу. – Но мы не хотели об этом говорить.
– Извините, если задаю дурацкий вопрос, – вмешался Генри, – но я опоздал на урок. Я так понимаю, твой древесный отец не открыл тебе других способов убить демонов?
– Нет. Только жертва, – сказала Блу и осторожно добавила: – Я думаю… он, возможно, знал про Глендауэра. Хотя, наверное, не с самого начала. Он, может быть, выяснил это, когда бродил там, внизу, после того как расстался с моей мамой… ну, или я все-таки ошибаюсь. Но я думаю, что он был одним из магов Глендауэра. Вероятно, и тот, другой… тоже.
Она имела в виду второй скелет в гробнице. Трудно было не развивать сюжет, который она вообразила себе: как Артемус пытался погрузить Глендауэра в сон, и что-то пошло не так.
– Значит, остается жертвоприношение, – настаивал Ганси. – Если только у Адама нет идеи получше.
Адам, нахмурившись, смотрел на редкие сосны, окружавшие поляну для пикников. Он сказал:
– Я пытаюсь понять, что еще может удовлетворить силовую линию, но «настоящая жизнь в обмен на вынужденную» не оставляет простора для толкований.
Ганси ощутил в животе укол страха.
– Ну что ж.