Король воронов

– Ты готов?

Ронан надеялся, что да. По правде говоря, они не знали, кто выиграл этот раунд, и не узнали бы, пока он не открыл глаза.

Он сказал:

– Разбуди меня.





53




Ганси уже был здесь когда-то – семь лет с небольшим назад. Просто невероятно, тогда тоже устроили мероприятие перед очередными выборами в Конгресс. Ганси помнил, что ему очень хотелось поехать. В Вашингтоне летом было тесно и нечем дышать, его обитатели напоминали заложников с мешками на голове. Хотя семейство Ганси уже побывало за границей и повидало мятные поля в Пенджабе (это была политическая поездка, цели которой он не понимал до сих пор), оно лишь вселило в маленького Ганси еще большее беспокойство. Единственный задний двор их дома в Джорджтауне переполняли цветы, которые росли там до рождения Ганси, и ему запрещалось заходить туда летом, потому что сад кишел пчелами. Хотя родители водили его в антикварные магазины и музеи, на скачки и художественные фестивали, у мальчика буквально пятки горели. Он всё это уже видел. Ему хотелось новых интересных вещей и чудес, того, что он никогда раньше не видел и не мог понять.

Поэтому, хотя политика Ганси не очень интересовала, он очень хотел уехать из Вашингтона.

– Ты не соскучишься, – заверил отец. – Там будут другие дети.

– Дети Мартина, – добавила мать, и оба негромко хихикнули над чьим-то давним промахом.

Ганси не сразу понял, что ему это предлагают как дополнительный стимул, а не просто констатируют факт – ну, как сказали бы о погоде. Ганси никогда не считал детей особенно интересными, в том числе самого себя. Он всегда смотрел в будущее, ожидая того момента, когда сможет по собственному желанию поменять адрес.

И вот несколько лет спустя Ганси стоял на увитой плющом лестнице и смотрел на табличку у двери. «Зеленый дом, – гласила она. – Построен в 1824». Вблизи было трудно с точностью сказать, почему особняк выглядел гротескно, а не просто потрепанно. Сидевшие на всех горизонтальных поверхностях вороны вовсе не мешали. Ганси подергал входную дверь: заперто. Он включил на телефоне фонарик и прижался носом к боковому окну, пытаясь заглянуть внутрь. Он сам не знал, что ищет. Может, где-то осталась открытой задняя дверь, или хозяева забыли запереть окно. Хотя не было никакой конкретной причины, по которой полузаброшенный дом мог содержать какие-то тайны, имеющие отношение к Ганси, часть его души, которая хорошо умела находить разные вещи, тихонько билась о стекло, желая попасть внутрь.

– Посмотри сюда, – позвал Генри, стоявший в нескольких метрах от него. В его голосе звучало преувеличенное удивление. – Я обнаружил, что эту боковую дверь взломал какой-то корейский подросток-вандал!

Ганси перебрался через клумбу с засохшими лилиями. Генри стоял у гораздо менее изысканного бокового входа и извлекал из дверной панели последние куски разбитого стекла. Он сунул внутрь руку и открыл замок.

– Ну и молодежь в наши дни. Чень – это ведь не корейская фамилия, кажется?

– Мой отец не кореец, – сказал Генри. – А я – да. Корейская кровь, ну и склонность к вандализму достались мне от матери. Давай войдем, Дик, раз уж я уже вломился.

Впрочем, Ганси, стоя перед дверью, колебался.

– Ты послал Робо-Пи следить за мной.

– Это был дружеский поступок. Так ведут себя друзья.

Он, казалось, очень боялся, что Ганси не поверит в бескорыстность его мотивов, поэтому Ганси сказал:

– Знаю. Просто… я встречал мало людей, которые заводят друзей так же, как я. Очень… быстро.

Генри показал ему «рожки».

– Джонг.

– Что это такое?

– Трудно объяснить, – ответил Генри. – Это я. Ты, Ричард, чувак. Джонг. Ты не знаешь этого слова, но всё равно живешь именно так. Буду откровенен, я от тебя не ожидал. Как будто мы уже когда-то раньше встречались. Нет, не то. Мы сразу стали друзьями, мы инстинктивно поступаем так, как поступают друзья. Не просто приятели. Друзья. Родные братья. Это сразу чувствуешь. «Мы», а не ты и я. Вот что такое джонг.

В определенном смысле Ганси понимал, что это объяснение слишком напыщенно, преувеличенно, нелогично. Но на более глубоком уровне оно казалось чем-то очень правдивым, знакомым и как будто объясняло многое в жизни Ганси. Так он относился к Ронану, Адаму, Ною и Блу. С каждым из них он немедленно испытывал самое правильное чувство – облегчение. Наконец-то, подумал Ганси, он нашел их. «Мы», а не «ты» и «я».

– Так, – сказал он.

Генри ослепительно улыбнулся, а затем открыл дверь, которую только что взломал.

– Ну, что мы ищем?

– Не знаю, – ответил Ганси.

Его охватил знакомый запах – так пахнут все старые просторные дома в колониальном стиле. Плесень, самшит, старый лак для полов. Ганси посетило не конкретное воспоминание – скорее, память о более беззаботных временах.

– Наверное, что-нибудь необычное. Я думаю, мы сразу поймем.

– Разделимся, или это будет как в ужастике?

– Кричи, если что-то начнет тебя жрать, – сказал Ганси, чувствуя облегчение оттого, что Генри предложил разойтись.

Он хотел остаться наедине со своими мыслями. Ганси выключил фонарик, а Генри включил. Казалось, он хотел спросить почему – и Ганси пришлось бы сказать: «В темноте моя интуиция звучит громче», – но Генри просто пожал плечами, и они разошлись.


В тишине Ганси брел по темным коридорам Зеленого Дома, и по пятам за ним тащились призраки. Здесь стоял буфет, здесь пианино; там болтала компания студентов, которые казались такими умудренными. Ганси находился в самом центре того, что некогда было бальным залом. Когда Ганси зашел в комнату, свет зажегся сам, напугав его. В зале был просторный камин с уродливым старинным очагом, похожим на зловещую черную пасть. На подоконниках валялись мертвые мухи. Ганси почувствовал себя последним оставшимся в живых человеком.

Раньше этот зал казался огромным. Прищурившись, Ганси как наяву увидел тот вечер. В какой-то момент это всегда происходило. Будь он сейчас в Кабесуотере, он бы, возможно, мог прокрутить его в голове, вернувшись назад во времени, чтобы вновь понаблюдать за происходящим. Эта мысль казалась одновременно желанной и неприятной: Ганси тогда был младше и непосредственнее, его не сковывали такие вещи, как ответственность и мудрость. Но он многое сделал в промежутке между тем днем и сегодняшним. Мучительно, утомительно было даже думать о том, чтобы заново прожить это время, усвоить все нелегкие уроки, опять бороться, чтобы гарантировать себе встречу с Ронаном и Адамом, Ноем и Блу.

Выйдя из зала, Ганси побрел по коридорам, ныряя под руки, которых там больше не было, и извиняясь, когда ему приходилось протискиваться мимо беседующих, которые давно уже закончили разговор. Там было шампанское; была музыка; вездесущий запах одеколона. «Как дела, Дик?» Хорошо, прекрасно, превосходно, единственный возможный ответ на этот вопрос. Солнце всегда сияло над ним.

Ганси вышел на застекленную веранду и посмотрел в ноябрьскую черноту. Клочковатая трава казалась серой в зажигавшемся от движений свете, обнаженные деревья были черными, небо – тускло-фиолетовым от грозно маячившего вдали Вашингтона. Всё умерло.

Продолжал ли он общаться с детьми, с которыми играл тогда на вечеринке в прятки? Он спрятался так хорошо, что умер; и даже когда Ганси воскрес, это осталось незамеченным. Он случайно набрел на другую дорогу.

Ганси толкнул дверь веранды и ступил на мокрую мертвую траву на заднем дворе. Вечеринка шла и здесь – дети постарше с досадой играли в крокет, и официанты цеплялись ботинками за воротца.

Серый свет, который зажегся при появлении Ганси, осветил задний двор. Ганси пересек лужайку, направляясь к деревьям. Свет фонаря на крыльце проникал глубже, чем он ожидал. Заросли были не такими дикими, как помнил Ганси, хотя, возможно, ему казалось так потому, что теперь он стал старше и излазил немалое количество лесов, ну, или просто потому, что в это время года листьев было гораздо меньше, чем летом. Теперь эти заросли мало подходили для пряток.

Когда Ганси уехал в Уэльс искать Глендауэра, он много раз стоял на краю таких полян – мест, где некогда гремели битвы. Он пытался вообразить, каково было находиться там в ту минуту – в руке меч, под седлом лошадь, вокруг люди, покрытые потом и кровью. Каково быть Оуэном Глендауэром, знать, что они дерутся, повинуясь твоему призыву?

Пока Мэлори бродил по тропе или ждал возле машины, Ганси доходил до середины поля, как можно дальше от всех примет современности. Он закрывал глаза и отсекал гул далеких самолетов, пытаясь расслышать звуки шестисотлетней давности. В более ранней юности Ганси питал крохотную надежду на то, что его посетят призраки; что это поле может быть населено призраками; что, возможно, он откроет глаза и увидит нечто большее, чем раньше.

Но у него не было ни малейших сверхъестественных наклонностей, и Ганси, который стоял в одиночестве на поле боя, в конце концов оставался тем же Ганси, стоявшим в одиночестве на поле боя.

И теперь он, быть может, целую минуту стоял на краю вирджинского леса, пока это само по себе не начало казаться ему странным, – как будто у него дрожали ноги (хотя они не дрожали). Тогда Ганси шагнул в заросли.

Голые ветки над головой скрипели на ветру, но листья под ногами были сырыми и беззвучными.

Семь лет назад он наступил здесь на осиное гнездо. Семь лет назад он умер. Семь лет назад родился вновь.

Ему было так страшно.

Почему его воскресили?

Ветки цеплялись за рукава свитера. Ганси еще не дошел до того места, где всё это произошло. Он сказал себе, что гнезда там уже нет; что упавшее дерево, рядом с которым он свалился, давно сгнило; что призрачного света с крыльца недостаточно. Он не узнает то самое место.

Но Ганси его узнал.

Дерево не сгнило. Оно не изменилось и было таким же крепким, как раньше, хотя и почернело от сырости и ночного мрака.

Именно здесь Ганси почувствовал первый укус. Он вытянул руку и потрясенно посмотрел на тыльную сторону ладони. Он неуверенно сделал еще один шаг. Здесь он почувствовал ос у себя на шее – они ползли вдоль линии волос. Ганси не стал отмахиваться – это никогда не помогало их отогнать. Впрочем, его кисть инстинктивно дернулась вверх.

Запинаясь, он сделал еще шаг. Теперь он стоял в полуметре от старого, совершенно не изменившегося черного дерева. Тот, давний Ганси рухнул на колени. Здесь осы ползли по его лицу, по сомкнутым векам, по дрожащим губам.

Он не пытался бежать. Спастись от них бегством было невозможно, и в любом случае отравленное оружие уже сыграло свою роль. Помнится, Ганси успел подумать, что испортит праздник, если ворвется, весь покрытый осами.

Он припал на руки – только на мгновение, потом перекатился на локоть. Яд вспарывал его вены. Он лежал на боку. Свернувшись. Мокрые листья прижимались к щеке, все клетки тела как будто задыхались. Ганси дрожал, изнемогал, и ему было страшно, так страшно.

«Почему? – думал он. – Почему я? В чем была цель?»

Он открыл глаза.

Он стоял, сжав кулаки, и смотрел на то место, где это случилось. Очевидно, его спасли, чтобы он мог найти Глендауэра. Его спасли, чтобы он убил демона.

– Дик! Ганси! Дик! Ганси! – донесся до двора голос Генри. – Ты точно захочешь это увидеть…





54




Под домом был вход в пещеру. Небольшой, выдающийся над землей вход вроде того, что они нашли в Кабесуотере. И непотайной, похожий на нору в земле лаз, которым они воспользовались, чтобы добраться до пещеры, где лежала Гвенллиан.

Это была сырая широкая утроба, сплошь в осыпавшихся комьях земли поверх бетонных ребер и обломков мебели – земля здесь треснула, и в образовавшуюся яму провалилась часть подвала. Яма была свежая, и Ганси заподозрил, что она появилась в результате его приказа Бензопиле – тогда, на Фокс-Вэй.

Он хотел увидеть Короля Воронов. И ему показали дорогу к нему, вне зависимости от того, какие массивы земли пришлось передвинуть, чтобы это исполнить.

– Тут косметическим ремонтом не обойдешься, – сказал Генри, потому что кто-то должен был это сказать. – Пожалуй, им придется обновить весь подвал, если они хотят получить за дом хорошие деньги. Перестелить пол, поменять дверные ручки… поставить на место стенку.

Ганси встал рядом с ним на краю ямы и посмотрел вниз. Оба посветили в дыру мобильниками. В отличие от свежей раны в земле, находившаяся внизу пещера казалась древней, сухой и пыльной, как будто всегда существовала там, под домом. Недавно, в ответ на просьбу Ганси, появился только вход.

Он выглянул в окно и посмотрел на машину, стоявшую у крыльца, мысленно соединив себя с шоссе, с Генриеттой, с силовой линией. Разумеется, Ганси уже знал, что этот дом стоит на силовой линии. Разве не было сказано с самого начала, что он выжил на силовой линии только потому, что в то же время кто-то другой на ней умер?

Он задумался, нет ли более простого способа попасть в пещеру. Возможно, где-то на силовой линии было другое естественное отверстие, а может, пещера всё это время ждала, чтобы он приказал ей открыться?