Король воронов

– Просто дружелюбный жест.

К Ганси мир всегда относился дружелюбнее, чем к Адаму; но на директора Чайлда это было непохоже.

– Так и скажи, что не хочешь говорить. Но только не ври.

Ганси с преувеличенным вниманием заправил рубашку и опустил свитер. Он не смотрел на Адама.

– Я не хочу ссориться.

Нетрудно было догадаться.

– Ронан.

Ганси воровато взглянул на Адама и снова занялся свитером.

– Нет, – сказал Адам. – Не может быть. Нет. Ты этого не сделал.

Он не знал в точности, в чем обвинял Ганси. Но он знал, чего Ганси хотел для Ронана. И как Ганси добивался своего.

– Я не хочу ссориться, – повторил Ганси.

Он протянул руку к двери. Адам положил ладонь сверху.

– Оглядись. Ты видишь тут Ронана? Плевал он на учебу. Если пихать человеку еду в глотку, это еще не значит, что ему захочется есть.

– Я не хочу ссориться.

Ганси спасло какое-то гудение в кармане; у него звонил телефон. Теоретически им не разрешалось говорить по телефону во время учебного дня, но Ганси тем не менее достал мобильник и повернул экран, чтобы показать его Адаму. Адама поразили две вещи: во‐первых, звонила миссис Ганси (очевидно, так оно и было), а во‐вторых, часы на экране показывали 6:21 (и это совершенно точно было не так).

Адам слегка сменил позу – он больше не загораживал от Ганси вход в Грабер-Холл, просто положил руку на дверь. Теперь он стоял на стреме.

Ганси поднес мобильник к уху.

– Алло? А, мама. Я в школе. Нет, выходной был вчера. Нет. Конечно. Нет, просто давай быстро.

Пока Ганси говорил по телефону, Кабесуотер манил Адама, предлагая поддержать его усталое тело – и всего на минуту Адам разрешил ему сделать это. На несколько свободных вдохов его окружили листья и вода, стволы и корни, камни и мох. Силовая линия гудела в нем, слабея и угасая вместе с биением пульса, ну, или наоборот. Адам знал, что лес хотел что-то ему сказать, но пока не понимал, что именно. Нужно было погадать после школы, а может быть, выбрать время и съездить в Кабесуотер.

Ганси убрал телефон. И произнес:

– Она спрашивает, как мне идея устроить экспромтом мероприятие для ее избирательной кампании здесь, в кампусе, в выходные. Не помешает ли это праздновать День ворона, не будет ли Чайлд возражать. Я сказал… ну, ты слышал, что я сказал.

Вообще-то Адам ничего не слышал. Он слушал Кабесуотер. Более того, он прислушивался к нему до сих пор так внимательно, что, когда лес внезапно и неожиданно качнулся, Адама тоже шатнуло. Испугавшись, он схватился за дверную ручку, чтобы устоять.

Силовая линия перестала гудеть в нем.

Он едва успел задуматься, что произошло и вернется ли энергия, когда силовая линия вновь ожила и забормотала. Перед глазами у Адама пронеслись листья. Он выпустил ручку.

– Что это было? – спросил Ганси.

– Что? – слегка запыхавшись, повторил Адам, почти в точности подражая тону Ганси.

– Прекрати. Что случилось?

Случилось то, что кто-то выпустил огромное количество энергии из силовой линии. Такое большое, что даже у Кабесуотера захватило дух. Насколько Адам мог судить по своему ограниченному опыту, это могло произойти лишь по нескольким причинам.

Когда поток энергии стал постепенно набирать скорость, он сказал:

– Я почти наверняка знаю, чем сейчас занят Ронан.





3




Вто утро Ронан Линч проснулся рано, без будильника, думая: «Домой, домой, домой».

Он миновал спящего Ганси – тот стискивал в руке телефон, очки в металлической оправе лежали возле кровати – и прокрался вниз по лестнице, прижимая к груди Бензопилу, чтобы та молчала. Трава на парковке мочила росой ботинки, туман клубился вокруг колес угольно-черного «БМВ». Над Монмутской фабрикой нависало небо цвета грязной воды. Было холодно, но бензиновое сердце Ронана пылало. Он сел в машину, позволив ей стать своей второй кожей. Ночной воздух еще лежал под сиденьями и в карманах на дверцах; Ронан вздрогнул, когда привязал Бензопилу к ремню безопасности на пассажирском сиденье. Не лучший вариант, но достаточно эффективный, чтобы помешать ворону носиться по салону. Бензопила укусила его, но не так сильно, как утренний холод.

– Дай мне пиджак, гадость, – сказал Ронан птице.


Но та пробно потыкала клювом кнопку на окне, поэтому Ронан взял пиджак сам. Школьный свитер Агленби тоже лежал там, безнадежно скомканный, под коробкой-головоломкой, сонным артефактом, который переводил с нескольких языков, включая вымышленный, на английский.

Когда он снова пойдет в школу? И пойдет ли? Ронан подумал, что завтра может официально забрать документы. На неделе. На следующей неделе. Что ему мешает? Ганси. Диклан. Память об отце.

Даже в это время суток дорога до Сингерс-Фолз заняла двадцать минут, но в любом случае еще не рассвело, когда он миновал несуществующий город и наконец добрался до Амбаров. Колючие кусты, ветви, деревья сомкнулись вокруг машины, которая ехала по аллее длиной в полмили. Вырубленное среди покрытых лесом холмов, это место, куда можно было добраться лишь по извилистой дороге сквозь спутанную чащу, полнилось звуками беспорядочных окрестных дебрей. Шуршали друг о друга дубовые листья, в подлеске хрустели ветками койоты или олени, шептала сухая трава, совы перебрасывались вопросами, всё дышало и ускользало от взгляда. Было слишком холодно для светлячков, но тем не менее множество этих насекомых сверкало и гасло над полями.

Это были его места. Причудливые, существующие без всякой цели, но любимые.

Ронан Линч любил видеть во сне свет.



Было время, когда Амбары составляли для Ронана целый мир. Линчи редко выезжали, когда он был маленьким, потому что в Амбарах хватало работы. Кроме того, Ниалл Линч мало кому доверял заботиться о них в свое отсутствие.

Лучше ездить в гости к друзьям, чем звать к себе – так объясняла мать, Аврора Линч, – поскольку у папы на ферме множество хрупких вещей.

Одной из таких хрупких вещей была сама Аврора. Золотоволосая Аврора Линч, несомненная королева Амбаров, кроткая и радостная правительница этой мирной потайной страны. Она покровительствовала причудливым занятиям сыновей (хотя Диклан, старший, редко бывал причудливым) и охотно участвовала в их фантастических играх (хотя Диклан, старший, редко бывал склонен к играм). Она, конечно, любила Ниалла – все любили этого неправдоподобного человека, хвастливого поэта, короля музыки, – но, в отличие от остальных, Аврора предпочитала его тихим и молчаливым. Она любила правду, но трудно было любить одновременно правду и Ниалла Линча, когда он разговаривал.

Аврора была единственной, кого он не мог ослепить, и он любил ее за это.

Лишь много лет спустя Ронан узнал, что король придумал себе королеву. Но, если подумать, ничего удивительного тут не было. Его отец тоже любил грезить о свете.



Войдя в дом, Ронан включил несколько ламп, чтобы отогнать внешний мрак. Через несколько минут поисков он достал ведерко с алфавитными кубиками, которые высыпал перед Бензопилой, и она принялась с ними возиться. Затем Ронан включил фолк из отцовской коллекции и, пока в узких коридорах трещали и гудели скрипка и волынки, стер пыль с полок и починил сломанную дверцу шкафчика на кухне. Когда утреннее солнце наконец залило золотыми лучами укромную долину, он принялся перекрашивать старую деревянную лестницу, которая вела к прежней комнате родителей.

Ронан вдохнул. Выдохнул.

Когда он жил не дома, то забывал, как дышать.

Время здесь шло по-своему. День в Агленби представлял собой стремительную смену образов, которые ничего не значили, и разговоров, которые не запоминались. Но тот же день, проведенный в Амбарах, был полон ленивого спокойствия и всех четырех времен года сразу. Ронан читал, сидя у окна; смотрел старые фильмы в гостиной; неторопливо чинил хлопающую дверь сарая. Часы тянулись, сколько им было надо.

Постепенно воспоминания о прошлом – обо всем, что значило для Ронана это место, когда в нем обитала вся семья Линчей, – сменились воспоминаниями и надеждами на «потом». Каждая минута, когда Амбары будут принадлежать ему, всё то время, которое он проведет здесь один или с Адамом, грезя и строя планы…

Дом, дом, дом.

Пора было спать. Грезить. Ронан хотел создать особую вещь и был не настолько глуп, чтобы полагать, что он получит ее с первой попытки.



– Правила для снов, – провозгласил Джона Майло.

Ронан сидел на уроке. Майло, учитель английского, в клетчатом костюме, стоял перед светящимся экраном. Его пальцы, как метроном, щелкали в такт словам: «Правила для снов. Правила для снов».

– Кабесуотер? – спросил Ронан у класса.

Его мысли сковала ненависть. Он никогда не мог забыть запах этого места – запах резины, моющего средства, плесени и терияки из школьной столовой.

– Мистер Линч, вы готовы поделиться с нами своими мыслями?

– Конечно. Я не останусь в этом гребаном классе ни на секунду…

– Никто вас здесь не держит, мистер Линч. Агленби – это выбор. – Майло явно был разочарован. – Давайте сосредоточимся. Правила для снов. Прочтите вслух, мистер Линч.

Ронан молчал. Они его не заставят.

– Сны легко ломаются, – пропел Майло. Его слова звенели, как в рекламе кондиционера для стирки. – Трудно поддерживать необходимый баланс между сознательным и бессознательным. На четвертой странице есть схема.

Третья страница была черной. Четвертой вообще не было. Никакой схемы.

– Правила для снов. Мистер Линч, пожалуйста, выпрямьтесь, заправьте рубашку и сосредоточьтесь, как положено в Агленби. Психопомп поможет вам не растерять мысли, с которыми вы засыпали. Вы все, не забудьте проверить, здесь ли ваш товарищ по снам.

Его товарища по снам тут не было.

Зато был Адам – он сидел в самом заднем ряду. Внимательный. Погруженный в процесс. Типичное «ученик Агленби представляет американское культурное наследие». В пузыре мысли над головой у Адама виднелся учебник, полный букв и диаграмм.

Борода Майло сделалась длиннее, чем в начале урока.

– Правила для снов. На самом деле это просто высокомерие, не так ли? Мистер Линч, вы хотите поговорить о том, что Бог умер?

– Бред какой-то, – сказал Ронан.

– Если вам виднее, то можете встать и сами вести урок. А я просто пытаюсь понять, с чего вы взяли, что в конце концов не умрете, как ваш отец. Мистер Пэрриш, правила сновидца!