Король воронов

– Посмотрим!

И бросился на Блу.

Та успела заметить, как Ганси попытался перехватить его – и в то же мгновение ногти Ноя впились ей в лицо.

В гадальной сделалось светло – в той же мере, в какой раньше было темно. Боль и ослепительный блеск, холод и жар…

Он пытался вырвать ей глаз.

Блу завопила:

– НОЙ!

Всё превратилось в изгибающиеся линии.

Она вскинула руки к лицу, но ничего не изменилось. Глазницу как будто зацепили крючьями. Пальцы Ноя вонзались в ее плоть. Левый глаз видел только белое, правый только черное. Пальцы у Блу сделались скользкими, щеке стало горячо.

Свет исходил от Ноя, как сияние от солнца.

Внезапно чьи-то руки схватили Блу за плечи, оттаскивая в сторону. Ее окружали тепло и запах мяты. Ганси держал девушку так крепко, что она чувствовала, как он дрожит. Гудение слышалось повсюду. Оно отдавалось в пылающем лице Блу, когда Ганси развернулся, вставая между ней и звенящей яростью, в которую превратился Ной.

– Господи. Блу, мне нужна твоя сила, – сказал Ганси ей прямо на ухо, и она услышала, что его слова пронизаны страхом. – Сейчас же.

От каждого удара сердца в ней вспыхивала боль, но она позволила Ганси коснуться ее мокрых пальцев.

Ганси схватил Блу за руку. И она обрушила все стены, которые возвела вокруг себя.

Твердо, уверенно и громко Ганси велел твари:

– Стань Ноем.

В комнате воцарилась тишина.





25




Было 6:21.

Примерно в шестистах милях дальше по силовой линии в темноте мерцал миллион крошечных огоньков – это были холодные воды Чарльз-Ривер. Зубастый ноябрьский холод проник сквозь балконную дверь дома Колина Гринмантла. Он ее закрыл, но она тем не менее приоткрылась. Совсем чуть-чуть.

Они пробрались внутрь.

Сам Колин Гринмантл находился на первом этаже, в золотисто-коричневой комнате без окон, которую отвел под свою коллекцию. Витрины сами по себе были прекрасны: стекло и металл, железная сетка и золото, подобающе экстравагантный фон для подобающе странных артефактов. Пол, на котором стояли шкафы, был сделан из дуба, срубленного на одной старой ферме в Пенсильвании; Гринмантлы всегда предпочитали владеть вещами, которые раньше принадлежали кому-то еще. Невозможно было понять, насколько велика комната, поскольку свет исходил только от ламп, укрепленных над каждым необычным экспонатом. Лампы сияли в темноте, как корабли в ночном море.

Гринмантл стоял перед старым зеркалом. Рама была украшена резными листьями аканта и лебедями, которые поедали других лебедей. В верхний край мастер встроил часы в латунной оправе. Они показывали 6:21. Предположительно, зеркало показывало слезы на лицах тех, кто в него смотрелся, если в их семье недавно кто-то умер. Отражение смотрело на Гринмантла сухими глазами, но он чувствовал, что всё равно выглядит жалостно. В одной руке он держал бутылку «Каберне совиньон», сулившую «нотки вишни и графита», а в другой пару серег, которые купил для своей жены, Пайпер. На нем были семейные трусы и пиджак прекрасного покроя. Он не ждал гостей.

Но тем не менее они приближались, перебираясь через лепнину на потолке библиотеки на втором этаже, перелезая друг через друга.

Гринмантл отхлебнул вина прямо из горлышка (когда он выбрал на кухне эту бутылку, то подумал, что она будет воплощать скорбь и отчаяние эстетичнее, чем одинокий бокал). И не ошибся. Он жалел, что никто не видит, как эстетично он воплощает скорбь и отчаяние.

– «Нотки дымного пороха и одиночества», – сказал он своему отражению и сделал еще глоток.

Им Гринмантл подавился. Слишком много черного пороха и одиночества за раз.

У его отражения широко открылись глаза: за спиной стояла Пайпер, держа мужа руками за горло. Несколько светлых прядей выбились из гладкой прически; светильники на дальней стене сделали их золотисто-белыми, накаленными яростью. Глаза Пайпер казались черными. Одна бровь была приподнята, но в остальном бывшую миссис Гринмантл совершенно не смущало, что она стояла, вдавливая кончики пальцев ему в кожу. Шея у Гринмантла посинела.

Он моргнул.

Она пропала.

Ее никогда и не было здесь. Она бросила его. Ну, точнее сказать, это он ее бросил, но она начала первая. Именно она предпочла совершить внушительное количество бестактных и жестоких преступлений в дебрях штата Вирджиния в ту самую минуту, когда он решил, что пора сматывать удочки.

– Я один, – сказал Гринмантл зеркалу.

Но он ошибся.

Они с гудением спустились по лестнице, присаживаясь по пути на верхние края рам, затем рикошетом влетели в кухню.


Гринмантл отвернулся от зеркала и обозрел свою коллекцию. Доспех с четырьмя руками, чучело единорога размером с карликовую козу, клинок, с которого на пол витрины постоянно капала кровь. Лучшее из лучших – результаты двадцати лет поисков. Ну, не лучшее (подумал Гринмантл), просто предметы, которые, как ему казалось, могли привлечь внимание Пайпер.

Ему послышался какой-то звук в коридоре. Гудение. Или царапанье. Нет, не совсем… для царапанья звук был слишком легким.

– После бесчисленных предательств Колин Гринмантл, не дожив до сорока, заработал нервный срыв, – сообщил Гринмантл, не обращая внимания на шум, – и заставил многих поверить, что он канет в безвестность.

Он посмотрел на серьги, которые держал в руке. Он начал предпринимать определенные шаги, чтобы приобрести их, более двух лет назад, но лишь совсем недавно его поставщики наконец срезали эти серьги с женских ушей в Гамбии. Ходили слухи, что человек, который их носит, способен видеть сквозь стены. Определенные типы стен, конечно. Не кирпич, не камень. Гипсокартон. Они могли бы сделать стены из гипсокартона. У Гринмантла уши были не проколоты, поэтому он не примерял серьги. А поскольку Пайпер ступила на новый путь – путь преступлений, – он имел шансы никогда не узнать правду.

– Но люди недооценили душевную стойкость Колина, – заявил он. – Его способность оправляться после эмоциональных травм.

Он повернулся к двери в ту секунду, когда в нее влетели гости.

Гринмантл моргнул.

Они не исчезли.

Он моргнул, и еще раз, но что-то продолжало вливаться в дверь – что-то, что не было ни плодом его фантазии, ни отражением в проклятом зеркале. Лишь через несколько секунд Гринмантл понял, что это не один посетитель, а много. Они текли рекой, толкались, падали друг на друга.

И лишь когда от целого отделилась частичка и зигзагами полетела к нему, Гринмантл понял, что это насекомые. Когда черная оса приземлилась на его запястье, он велел себе сдержаться. Она ужалила Гринмантла.

– Тварь! – сказал он и замахнулся на нее бутылкой.

Вторая оса присоединилась к первой. Гринмантл потряс рукой и согнал ее, но тут же подлетела третья. Четвертая, пятая… коридор был полон ос. Они облепили Гринмантла. На нем были семейные трусы, прекрасный пиджак – и осы.

Он завертелся, и серьги упали на пол. Отражение в зеркале роняло слезы, и он видел не ос, а Пайпер – ее улыбку и руки, которые обвивались вокруг него.

– Всё кончено, – произнесли ее губы.

Свет погас.

На часах было 6:22.





26




Про Пайпер Гринмантл можно было говорить что угодно, но она никогда не бросала начатое дело, даже если оно оборачивалось совсем не так, как она ожидала. Она продолжала ходить на пилатес еще долго после того, как тренировки перестали приносить физическое удовлетворение, посещала книжный клуб, даже когда обнаружила, что читает намного быстрее остальных, и настаивала на том, чтобы ей каждые две недели приклеивали искусственные ресницы из меха норки, даже когда ближайший салон красоты закрылся из-за нанесения вреда здоровью клиентов.

Поэтому, когда Пайпер отправилась на поиски волшебного спящего существа, якобы погребенного вблизи дома, который они сняли на время отпуска, она не успокоилась, пока не нашла его.

Разрушитель.

Это было первое, что оно сказало, когда Пайпер его разбудила. Она не сразу поняла, что оно ответило на ее вопрос: «Какого черта?»

В защиту Пайпер надлежит сказать, что спящий выглядел неприятно. Она ожидала увидеть человека, а вместо этого обнаружила убийственно-черное шестиногое существо, которое бы назвала шершнем, если бы не считала шершней отвратительными. Кроме того, Пайпер полагала, что шершни не имеют никакого права достигать тридцати сантиметров в длину.

– Это демон, – сказала Нив.

Нив служила третьей опорой их неустойчивой конструкции. Это была приземистая женщина с красивыми руками, тихим голосом и скверными волосами; Пайпер показалось, что она видела Нив по телевизору, но она никак не могла понять, откуда у нее в голове возникла эта мысль.

Нив, казалось, не обрадовалась, когда они обнаружили демона, но Пайпер в то время умирала и не особенно привередничала в выборе друзей. Она отбросила все социальные условности и обратилась к демону:

– Я тебя разбудила. Значит, я получу награду? Исцели меня.

«Ты получишь награду».

И он сдержал слово. Воздух в темной гробнице слегка шевельнулся, и Пайпер перестала истекать кровью. Она полагала, что на том дело и кончится. Оказалось, впрочем, что подарок был разовым, зато дарение длилось вечно.

Вы подумайте. Они выбрались из пещеры, солнце сияло (ну, типа того), и Пайпер только что убила своего трусливого поганца-мужа. Магия бурлила в ней, и, честно говоря, Пайпер чувствовала себя по-настоящему крутой. Водопад возле пещеры лился снизу вверх, задом наперед, вода мощными всплесками била в небо. Со стоявшего рядом дерева большими влажными кусками сходила кора.

– Почему воздух такой странный? – спросила Пайпер. – Как будто он меня царапает. Он так и будет всё время подергиваться?

– Полагаю, он успокаивается, – своим бесцветным голосом ответила Нив. – По мере того как смерть твоего мужа уходит в прошлое. Это затихающие толчки землетрясения. Лес пытается избавиться от демона, который, очевидно, использует тот же источник энергии. Лес реагирует на то, что его использовали для убийства. Я чувствую, что суть этого места – творение. Поэтому каждый твой шаг в противоположную сторону будет вызывать нечто вроде душевного землетрясения.

– Нам всем приходится делать то, что не хочется, – заметила Пайпер. – И мы ведь не собираемся убивать людей десятками. Я просто хотела доказать отцу, что говорила серьезно, когда предлагала помириться.

Демон спросил: «А ТЕПЕРЬ ты чего хочешь?»

Он прицепился к куску старой коры и сидел, изогнув спину, как сворачиваются шершни, когда им холодно, сыро или ветер дует с воды. Его усики подрагивали, обратившись в сторону Пайпер, и он по-прежнему гудел в тон рою, который давно скрылся из виду. Солнце в небе дрожало; Пайпер заподозрила, что на самом деле сейчас вовсе не день. С дерева сполз еще кусок коры.